– Газетчик, что ли? – Между прочим, у меня были все данные, чтобы стать преуспевающим рецидивистом: любящие родители, привилегированная школа, престижный университет, но корм, как видишь, оказался не в коня… – А в кого? – уточнил Игорь на всякий случай. Мало ли… Михаил критически обозрел свой утробистый торс, пожал плечами: – В меня, в жука, в поджарого борова. – Ладно, рецидивистом вы не стали, не получилось, бывает. А кем получилось? – наседал Игорь на обнаружившего второе дно сокамерника. – Потомственным потрясателем основ, сеятелем превратных толкований. Кроме того, имею честь состоять чиновником для чтения в сердцах при Комиссии по правам человека. – А поконкретнее нельзя? – Знаете, а из вас вышел бы неплохой репортер, – есть в вас этакая бульдожья хватка… А что, подумайте, не сменить ли вам профессию? Чем охранять чужие деньги, не лучше ли служить верой и правдой людскому любопытству? Это не так трудно, как кажется. Правда, и не так легко, как кое-кому со стороны мнится. Главное – никогда не забывать два великих правила, начертанных на наших бумажных знаменах. Первое: ври и будь свободен от меры! Второе: мы ценим только факты, а факты ценят только нас! Хороший репортер, кроме этих двух правил, руководствуется еще и третьим: голый факт по своим этическим достоинствам куда выше эстетических деталей… Что особенно привлекательно в этом ремесле, нет нужды в эрудиции. Достаточно не путать Понятовского с Паниковским. Ну, а если вы способны отличить Лафонтена от Лафайета, и обоих от Ларошфуко, то это уже иной коленкор, в смысле – столичный. Вращаться вам тогда среди телевидных мира сего: знатные подлецы, привилегированная мразь, досточтимая плесень, высокопоставленное дермецо-с – вот ваши фигуранты, любезный Игорь Викторович или, если угодно, сеньор Бандерас… – Ка-ка-кой еще Бандерас? – ошарашено промямлил герой. – Антонио, – как о чем-то само собой разумеющемся пожал плечами словоохотливый сокамерник, закурил «Camel», озорно блеснул очками, совершенно не пытаясь буравить тяжелым аналитическим взглядом сбитого с толку собеседника. – Подумайте, Игорь, быть репортером во влиятельной газете не так уж и плохо. Это модная, следовательно, прибыльная работа. Есть, конечно, и другие не менее модные и более прибыльные: депутат, телебалаболка, поп-молодец… Учтите, недалек тот день, когда людей станут сажать в психушки за то, что они не читают газет, не смотрят телевизор, не слушают радио и не пользуются Интернетом, а не только за то, что не верят в светлые идеи Зигмунда Фрейда, как это практикуется сейчас. Собственно, холодная война потому и кончилась, что СМИ, в конце концов, выжали из нее все, что можно было выжать для развлечения публики. Зато давно задуманное шоу с распадом соцлагеря, оказавшегося на деле палаточным городком обиженных и оскопленных, позволило им на протяжении еще десяти лет тешить аудиторию документальными ужастиками. Так и быть, Игорек, открою вам один большой-большой секрет: серьезная журналистика – это всего лишь прикольный оксюморон, вроде «трезвой пьянки» или «верной бляди». Некоторые упрямоголовые не хотят с этим считаться, потому что привыкли верить, будто информация есть то, что позволяет одним людям руководить другими. Якобы чем выше твой пост, тем больше информации тебе доступно, а чем больше можешь узнать, тем выше твоя цена… на рынке бредовых представлений. Эти люди очень похожи на князей тьмы, которыми нас пичкает непомерно расплодившаяся оккультистская шатия. Ну никак этим князькам не надоест строить ковы безмозглым двуногим, именующим себя гомо сапиенсами. Уж такое это захватывающее занятие, что прямо не оторваться… Всё можно сказать об этих князьях тьмы, всё, что в самую дурную голову может взбрести. Одного не скажешь – что благоразумны. Вечно впросак попадают. Им-то, сердягам, кажется, что они плетут тайные сети, заставляют людей поступать тем или иным нужным им образом, воображают, что дергают за ниточки событий, подчиняют, руководят, а потом вдруг оказывается, что и у них есть ниточки, и ими кто-то руководит, и в их изощренные головы вкладывают потребные кому-то мысли, и так – до бесконечности: что вверх, что вниз, что в любую другую сторону. Мир – это хаос, который мы условились считать космосом. Ну, так что же, что условились, он от этого космосом все равно не стал… – Зачем вы все это мне рассказываете? – умудрился вклиниться Игорь. Михаил налил себе рюмку, выпил, затянулся, усмехнулся: – У меня рефлекс на молчунов вроде вас. Начинаю нести ахинею, пороть чушь, морозить глупости. Именно в этом порядке: донес, выпорол, заморозил. По-моему, гуманно, вы не находите? – А все-таки? Сокамерник повторил предыдущее в той же последовательности: рюмка, затяжка, усмешка. – Вам кажется, что я дурачусь? И правильно кажется. Осенять себя крестным знамением нет необходимости. Еще никого этот суеверный жест не спас от иллюзий… – Значит, вы специально устроили все таким образом, чтобы оказаться со мной в одной камере? На сенсацию надеетесь? – Как раз наоборот, молодой человек. Надеюсь, что никаких сенсаций вы нам больше не преподнесете. – Кому «вам»? – сжал зубы Игорь. – Только не бейте меня по яйцам, не лишайте моих девочек статьи побочного дохода за мифические аборты. Игорь рассмеялся и вдруг, неожиданно для себя, взял рюмку и осушил ее одним глотком. Приятная волна тепла свежей новостью устремилась от желудка во все стороны света: на север и на юг, на ост и на вест, в сердце, в душу и в голову. Ха, мелькнула шальная спасительная мысль: сопьюсь и весь сказ, и всё решение всех проблем. Будет в головушке бедовой одна, но пламенная забота: как по новой отключиться. И так изо дня в день до самой до последней отключки… Михаил – или как его там? – вновь наполнил рюмки. – Что-то давно я ни на чьих поминках не пивал, не едал. А вы? – Это тост? – неприятно удивился Игорь. – Преамбула, – успокоил Михаил. – Выпьем-ка за то, чтобы в ближайшие пять лет, или хотя бы столько же суток, нам с вами не пришлось этого делать. – Может, сначала за знакомство? – предложил Игорь. – Нет, есть все же в вас что-то репортерское, полицейское, въедливое… Ну ладно, раз вы настаиваете… Михаил вернул рюмку на стол, протянул руку: – Рекомендуюсь: Майкл Туров[49], официальный биограф мэра Южноморска Аркадия Ивановича Выготского. С кем имею честь? Игорь, тянувшийся через стол с рукопожатием, замер. – Не понял! – Да бросьте вы по всякому поводу в боевой стойке замирать, – махнул рукой Майкл. – Это я так, для проформы обмолвился… – В таком случае я – Игорь Суров, охранник «Ингерманбанка». – Игорь Суров, Майкл Туров, – задумчиво протянул биограф мэра. – Какое-то подозрительное созвучие, вы не находите? – Послушайте, Александр, простите, не ведаю как вас по батюшке, ваша фамилия, надеюсь, не Дуров? – А зачем вам моя фамилия? – насторожился охранник. – Жалобу писать? – Вот если не скажете, действительно напишем. – Чемезовы мы… – Фу, прямо от сердца отлегло, – вздохнул Майкл и налил еще по рюмке. – Напомните мне, Александр, при расставании, что я вам задолжал сто баксов. За фамилию. Замечательная она у вас, в отличие от некоторых… Биограф выпил, прикурил свежую сигарету от дымящегося окурка, откинулся на спинку кресла. – Да, воинственные у нас с вами фамилии, Игорек. Вы свою сами выбирали или начальство облагодетельствовало? – Смотря кого считать начальством, – улыбнулся Игорь. – Я почему достаю-то вас, Игорь, – пустился в объяснения Туров, – я по работе вас достаю. Поступило нам от начальства срочное задание: проверить вас на всех уровнях, дабы потом не опростоволоситься с вами. Улавливаете? – Улавливаю, но не секу, – признался Игорь. – Изъяснюсь яснее, – пообещал Майкл и тут же поморщился, словно от зубной боли. – Господи, что за ересь такая: изъяснюсь яснее, растолкую толковее…Теряю чувство слова. Ноблэ оближ, положение обязывает, – все же не кто-нибудь, а придворный биограф! Ниже скатываться почти некуда, разве что в спичрайтеры… А ведь как начинал! Как начинал! Вы «Хождение Ванильного Сухарика за Тунгусским метеоритом» читали? Нет? Напрасно… Ах да я же вас просветить собирался… Дело в том, что в умные головы прогрессивно мыслящих консультантов нашего мэра пришла потрясающая идея – наградить вас медалью «Почетный гражданин Южноморска». В случае если вы нехристь, у вас есть шанс сделаться еще и крестным сыном муниципалитета, потому как все эти торжества планируется приурочить к всенародному празднику освящения Кафедрального Собора, который состоится буквально на днях. Как вас такая перспектива, устраивает? – Вы это серьезно? – Разве я похож на шутника? – удивляется Майкл. Игорь медлит с ответом, вспоминая всех известных ему шутников. Сравнивает, прикидывает, сомневается. – Так вот почему меня из милиции сюда перевели! – осеняет его. – Не только поэтому, – пытается умерить его возмущение придворный биограф. – Поскольку вы считаетесь официальным кандидатом в маньяки (согласитесь, тот факт, что вы после бурной ночи с потерпевшей побежали с утра пораньше миловаться с другой, наводит на веселые психоаналитические размышления), а большинство своих безобразий этот половой диверсант учинил в пределах городской черты, вас и передали муниципальной полиции. Я уже не говорю о том, что проверять вас, сидючи в ментовке, было бы для меня крайне затруднительно. Я прямо так и заявил Аркадию Иванычу: я человек болезненный, аллергический, мне доктора велели тестикулы в тепле держать, а не на киче возле параши, так что либо вы переведете этого Геракла в более цивилизованное место, либо пускай кто-нибудь другой схлестывается с ним в интеллектуальном поединке. – Геракл – это я? – А кто же еще? Кто пришел, увидел, победил? – Юлий Цезарь, вроде бы… – Один хрен – герой! Стимфалийских куриц взглядом удушил точно уток руанских! – А что, их тоже взглядом душат? – Кого? – Гусей… Они выпивают еще по стопарю и до Турова наконец доходит суть заданного Игорем вопроса. – Э нет, гуситов не душат, а сжигают. В силу святости их простоты… – И меня сожгут как гуся, если откажусь? – А ты не отказывайся, – советует Туров. – Медаль, между прочим, не простая, а золотая, да еще и брилики на ней по полкарата каждый. Сделано с умом, чтобы в случае чего герою было на что продлить свое заброшенное существование… Кстати, ты крещен? Вопрос ввергает Игоря в ностальгическую задумчивость. Глаза его мутнеют от приятных воспоминаний. – Не знаю, – честно признается он. – И креста на тебе нет? – гнет свое биограф. Игорь расстегивает рубашку, смотрит на свой пупок и печально констатирует наличие одной только ладанки. – Будет, – обещает Майкл. – Причем обряд совершит не рядовой поп, а какой-нибудь иерарх чином не ниже архиерея. Крестным отцом – весь муниципальный совет. Крестной мамой советую выбрать нашу мэршу, Светлану Борисовну. Крестик, само собой, золотой, тоже с бриликами… Могут даже коттеджем в каком-нибудь престижном районе сдуру облагодетельствовать, или шикарной тачкой… Ты какую предпочитаешь: бомбу? Мерина? Джип? Порш?.. Слушай, бери «бентли», не прогадаешь… Хватили еще по одной. Майкл, заглянув в горлышко бутыля, сообщил, что уже проглядывает дно. Правда, смутно. Икнул и убежденно прибавил, что напиваться в тюрьме вредно: некуда выкинуть эту проклятую майку… – Понимаешь, Игорек, – откровенничает Туров, – хмель пробуждает во мне предубеждение против этой детали туалета, от которой воспитание не позволяет отказаться…