– Зато ни один народ в мире не умеет страдать такой благородной тоской, как мы! – продолжил свои возражения личный секретарь Лядова и, не давая оппоненту вставить слова, обернулся к американке. – Мисс Атвуд, вы любите пряники? (Алихан не без удивления отметил, что экран секретаря при этом слегка порозовел.) – О нет! Я предпочитаю обходиться без мучного. Оно вредно не только для фигуры, но и для организма в целом. – А как вы относитесь к кнуту? – невозмутимо внешне, но волнуясь, если верить приборам, внутренне, спросил Шумилин. – Мне очень жаль, – вздернула свой упрямый подбородочек американка, – но это уже мое личное интимное дело! – Миль пардон, – сказал Лядов и, наклонившись к своему секретарю, наставительно шепнул: – Кирилл Мефодьевич, голубчик, извинитесь перед девушкой, неудобно как-то… – За что, Семен Аверьянович? – удивился Шумилин. – А вот я обожаю мучное! – бросила с вызовом телезвездочка. – Правда, мне, конечно, легче, на моей фигуре это никак не сказывается. – И, обернувшись к Кульчицкому, интимно ткнула его локтем. – Верно, котик? – Я лицо заинтересованное, – уклонился от ответа котик и, воспользовавшись оказией – переменой блюд, к которой приступили официанты, – слегка отстранился от своей дамы. – Уж чего-чего, – заметил Туров, наливая себе полный фужер водки, – а вредных привычек у нас, русских, предостаточно. Пожалуй, у нас не найдется ни одной национальной привычки или традиции, от которой нам не стоило бы отказаться. – И, сверкнув очками в сторону Эббота, неожиданно спросил: – Не так ли, Стэн? – Увы, – встрепенулся плейбой, и экран его пошел желтоватыми полосами неприятных воспоминаний, – как мне ни жаль, но вынужден с вами согласиться, Майкл. Никаких твердых устоев, если, конечно, не считать таковыми потакание своим сиюминутным прихотям, в чем большинство россиян, боюсь, проявляют просто удивительную твердость. Рад оговориться, что к южноморцам это печальное наблюдение относиться в наименьшей степени… – Благодарю, мистер Эббот! – расцвел улыбкой мэр. – Мы, южноморцы, не лезем на рожон, много работаем, неплохо зарабатываем, стараемся жить в свое удовольствие и не мешать другим делать то же… – И это вы называете «не лезть на рожон»? – ужаснулся Туров. – Окститесь, Аркадий Иваныч! Не лезть на рожон в России – значит жить не лучше других. А что делаем мы? Испотворяемся в прагматизме, в самом чуждом для русского духа учении. Потому что нерусский не тот, кто не православный, а тот, кто прагматик. Потому что прагматизм глубже всех ранит русскую душу своей полной и окончательной бессмыслицей. Насаждение на разгульных просторах России англо-саксонского трезвомыслия, или, научно выражаясь, образа жизни аналогичного беззаветному функционированию на благо кредитной карточке как единственного показателя праведно проживаемой жизни, чревато сознательной реакцией народа на бессознательный протест своей души. То есть все тем же русским бунтом… – Сударь, – вскинулся Шумилин, краем ока ловя реакцию мисс Атвуд, – по-моему, вы кликушествуете! Туров выудил из ботвиньи (которую не позволил унести официанту при смене блюд) кусочек стерляди, опрокинул в себя фужер водки, зажевал и лишь после этого удостоил Шумилина ответа. – Кликушество так же свойственно человеку, как и идолопоклонство. Разве не кликушествовал Христос, расписывая скрежет зубовный во тьме внешней? Разве не тем же занимались Карлейл, Торо, Толстой, Иоанн Кронштадтский?.. Хотя должен вас огорчить, я в данном случае даже не предостерегаю, я всего лишь слегка забегаю вперед. Южноморск – бельмо на глазу соседей. Спросите у любого жителя Сочи, Анапы, Новороссийска, не говорю уже об обитателях Казачьего Тына, Тамани и Темрюка, – никто слова доброго об Южноморске не скажет. Мы, по их твердому убеждению, не по чину берем, вконец зажрались, заврались, зазнались. Их давно уже томит дикая жажда извести под корень допущенную властями, небом ли – безразлично, – несправедливость. Они нутром чуют: высшая правда на их стороне. Их моральный кодекс учит: лучше вместе бедовать, чем порознь благоденствовать. Потому как благоденствовать не у всех получается. И у тех, у кого не получается, возникают законные претензии: да чем я хуже? почему им везет, а мне нет? Судьба несправедлива. Случай коррумпирован. И как же тем, кому повезло благоденствовать, не совестно это делать, пользуясь явной несправедливостью судьбы, когда рядом с ними мучаются от недоумения, зависти и обиды их соотечественники, их ближние, их братья?! Как же вам, ребята, не ай-яй-яй нагло процветать в непредназначенной для этого райского процесса стране! Ну а дальше как заведено: бунт, смута, разбитые горшки, жир в душе и в мыслях срамота… Фу! – И Туров с новыми силами налег на ботвинью, предварительно приняв на грудь еще один полный фужер ледяной водки. – Ясно, – вдруг подал голос упорно помалкивавший до того Угорский. – Теперь ясно, почему наш город наводнен иностранными корреспондентами. Понятно, чего они дожидаются… А я-то грешным делом вообразил, что это связано с освящением собора, с приездом вице-премьера… – Какой же ты, Эричка, у меня наивный! – всплеснула ухоженными ручками зампрокурорская супруга. Алихан с интересом отметил ядовито-зеленую тональность этого внутрисемейного жеста. – И особенно много американских телевизионщиков, – заметил Шумилин. – Ой, у них такая классная техника! – не удержалась от восторгов телезвездочка. – Они так стильно работают! Куда там нашим лапотникам… – Их присутствие – залог того, что если что-нибудь, не дай Бог, случится, весь мир узнает об этом истинную правду, – изрекла Светлана Борисовна и, мельком взглянув на супруга, добавила: – Ведь американские журналисты, как я слышала, весьма объективны и беспристрастны… – Югославы тоже об этом слышали, – бросил Шумилин. Некоторые из присутствующих сконфуженно хихикнули. – Но они прибыли в Южноморск совсем по другому поводу! – воскликнула мисс Атвуд. – Один знакомый журналист признался мистеру Эбботу, что это связано с каким-то масштабным выступлением наркоманов. То ли парад like the Legalize Street Party[85], то ли фестиваль, не правда ли Стэн? – Он, помнится, говорил о каком-то «дне наркомана», – подтвердил Стэн. – Это не моя идея, это все Майкл, – перевел мэр стрелки на своего биографа. – Всего-навсего благотворительная акция, – объяснил Туров. – Господь нашей цивилизации заповедал нам помогать страждущим и обездоленным. Кто скажет, что наркоманы не относятся к их числу? Гонения на наркоманов и наркотики напоминают преследования первых христиан в Римской империи. Известно, чем это кончилось… – Ваша аналогия, Майкл, мне кажется надуманной, – заявил Эббот, вдруг утратив всякую толерантность во взоре, в тоне и в наклоне головы. – Наркотики – это бич современного мира. Это зло, относительно которого двух мнений быть не может! – Абсолютно то же самое заявляли идеологи язычества о христианстве. «Они – нечестивые безбожники, отвергнувшие отечественных богов, благодаря которым держится всякий народ и всякое государство»… – Словно цитата из Иоанна Кронштадтского или его эпигонов вроде Иоанна Ладожского, – задумчиво обронил Шумилин. – Порой этот крестовый поход против наркотиков напоминает по своему modus operandi то, как Петр Первый спасал Россию от нашествия Карла XII… – А как он ее спасал? – живо откликнулась американка. – Очень просто: путем уничтожения. – Неужели, Майкл, вы – за наркотики? – сделала Эстелл большие глаза, словно жаждала, чтобы ее поскорее уверили в обратном. А может – и не словно… – Я за то, чтобы некоторые люди хотя бы изредка думали головой, а не тем местом, которым они занимают свои руководящие кресла… – То есть задницей, – перевел Шумилин для самых понятливых и окинул пытливым взором застолье, как бы желая убедиться, что дальнейшей градации синонимов по нисходящей не потребуется. А жаль… – Что вы имеете в виду? – спросила мисс Атвуд, забыв улыбнуться. – Кто? Я? – не поверил своему счастью Шумилин. – Нет-нет, не вы, – Майкл, – поспешно уточнила американка. – Я имею в виду, Эстелл, что пятьдесят миллионов убитых – слишком дорогая цена за пресечение героинового канала Марсель – Нью-Йорк… – То есть? – не смогла скрыть своей оторопи мисс Атвуд. Впрочем, она в этом состоянии не осталась в одиночестве. – Он намекает на то, что истинной целью Второй Мировой войны было перекрыть пути проникновения наркотиков из Европы в Америку, – охотно объяснил Шумилин. – Just so, sir![86] – кивнул Туров. – А цель холодной войны – распространение алкоголизма в странах соцлагеря? – язвительно осведомился Эббот. – Это только видимая. Фиговый листочек, – пояснил Туров. – Истинная цель третьей мировой, иначе именуемой «холодной», – не оставить СМИ на голодном пайке, – без глобальных скандалов, разоблачений, нагнетаний всякого рода ужасов и страхов. Не будь Империи Зла, каков был бы бюджет ЦРУ? Пять миллионов монгольских тугриков?.. Если бы не Штаты, Советский Союз распался бы значительно раньше, еще при Хрущеве. Или, по крайней мере, перестал бы существовать в том виде, в каком дотянул до последнего своего дня. – Как, Майкл! – не поверила собственным ушам американка. – Но ведь именно Соединенные Штаты были главным оплотом свободного мира в борьбе с мировым коммунизмом! – Вот именно поэтому свободный мир так долго с коммунизмом и валандался, что Штаты его в этой борьбе возглавляли. Продавали большевикам хлеб под соусом иезуитского объяснения Киссинджера, мол, пусть лучше русский танкист сидит в своем танке сытым, чем голодным (словно голодным можно усидеть в танке, а не продать его на сторону или прямо обменять на еду, как это ныне делается голодными русскими танкистами в Чечне). А на самом деле очень многих такой враг, как большевики, устраивал. Тем более что они его сами создали, укрепили и возвеличили. Красная угроза! Русские идут! Венгрия, Чехословакия, Афганистан… А ведь всего этого вполне могло и не быть, если бы определенные круги в Америке этого не захотели. Не их ли ставленник Арманд Хаммер убедил Сталина отказаться от плана Маршалла, к принятию которого лучший друг всего и вся постепенно склонялся? – Извини Майкл, но это просто полный бред! Взволнованный плейбой даже привстал на стуле. Снова сел. Обернулся к соседке: – Вы согласны, мисс Анна? – Я вас недостаточно знаю, мистер Эббот, чтобы составить на этот счет определенное мнение. Вполне вероятно, что вы способны прийти в волнение не только от бреда… – Да, но речь не обо мне, а о Майкле. Вернее об его идеях, – опешил плейбой. – Осмелюсь заметить, идеи Христа поначалу тоже казалась странными, – подал скромный голос в свою защиту автор идей. – А теперь – это всего лишь подарочный набор общих мест. – Don’t touch the Christ, Michael![87] – как о личной услуге попросила мисс Атвуд. – Я это к тому, Эстелл, что настанет время, когда тематическая реклама в теленовостях будет казаться таким же обыкновенным делом, каким кажется сейчас, к примеру, платоническая любовь к врагам или ампутация соблазняющих душу конечностей… – O my Lord![88] – возвела очи горе американка. – Тематическая реклама? – насторожился Шумилин. – А это еще что за зверь? – Это когда репортажи в новостях сопровождаются рекламой, приуроченной к их тематике. Скажем, репортаж о землетрясении как повод для рекламы новых антисейсмических разработок, льготных ипотечных ссуд на недвижимость… Криминальные вести суть хвала и слава средствам самообороны. Соответственно показ политических деятелей будет просто немыслим без воспевания эликсиров и бальзамов, уберегающих от маразма… – Тысяча громов! – подумал с тоскою Алихан. – Теперь его с любимого конька не сбросить! – Но это же аморально! Это цинично! – воскликнула мисс Атвуд и растерянно оглядела присутствующих. Но ее шеф был по горло занят этой вызывающе красивой ледышкой Берг. Супруга мэра благосклонно поглядывала то на Шумилина, то на Угорского, словно затрудняясь с выбором окончательного адресата своего душевного расположения. Местный плейбой отрешенно улыбался своим мыслям. Его подруга строила глазки хозяину. Угорский сосредоточенно уплетал блины с припеком. Угорская берегла фигуру, ревнуя все ту же Берг к Стэну. Правда, Шумилин глядел на нее во все глаза, но в них отсутствовало понимание. Как ни странно, один только Туров улыбался ей печальной солидарной улыбкой – так, будто действительно понимал и разделял ее внезапно обнаружившееся одиночество, и теплый взгляд его карих глаз, казалось, говорил ей то, что ей хотелось услышать. А услышать ей хотелось, что она права в своем возмущении, что усвоенные ею ценности и воспитанные в ней идеалы не подлежат пересмотру, что она хорошо подготовлена и достаточно компетентна, чтобы с честью выйти из любого затруднения, выполнить свою миссию, добиться успеха… Вот так мы, дуры, и влюбляемся Бог знает в кого, зачем и на каких основаниях!.. – Что-то на вашем канале, господин Туров, я тематической рекламы не замечал, – заявил Шумилин и заговорщицки подмигнул недоумевающей американке. – Рад узнать, что вы его смотрите, – улыбнулся Туров. – Но всему свое время. Сейчас у нас на канале режим экономии денег клиентов, поэтому в производство запущен проект рекламы в складчину. – Как это – в складчину? – заинтересовался Алихан, подозрительно косясь на монитор с изображением головы Турова, залитой ровным белым светом, не поддающимся, по причине своей насыщенности, членораздельной дешифровке. – Да очень просто, – сказал Туров. – Вместо нескольких тридцатисекундных роликов, снимается один полутораминутный. Сюжет зависит от наличия конкретных заказов. Поскольку они не отличаются разнообразием, зрителям приходится довольствоваться сплошь романтическими историями о девушках, страдающих прыщами и парнях, утопающих в перхоти… Единственное, что радует творческие души наших сценаристов, happy-end не гарантирован. – How odd![89] Реклама с грустным финалом? – не поверила мисс Атвуд. – И заказчики не протестуют? – Если у вас в пакете заказов присутствует похоронное бюро, то вряд ли оно станет протестовать против некоторой серьезности в рекламе его услуг… – Какой ужас! – вырвалось у американки. – Лучше скажите: какое издевательство! – внес поправку Шумилин. – О’кей, – усмехнулся Лядов – надеюсь, вы, Мишель, с этой рекламой не прогорите… Но меня интересует другое. Как вы, то есть средства массовой информации, которые вам принадлежат, будете освещать предсказанные вами безобразия, если они все же произойдут? – В таких случаях, Семен Аверьянович, сверху спускается команда, вернее, такая команда негласно подразумевается. Пишите, что взбредет, ругайте, кого хотите, подвергайте сомнению все что угодно, но только не копайте там, где не надлежит копать. И получается очередное более или менее кровавое подтверждение исконного российского головотяпства. Что ж поделаешь, раз мы такие? Читайте классику: умом Россию не понять!