– А если все же находятся желающие понять ее умом и принимаются копать там, где не надо? – Тогда читайте уголовную хронику либо раздел «Происшествия». Но это – в крайнем случае, – если умник до чего-то действительно докопается, а докопавшись, не внимет доводам рассудка… – Значит что же, опять запрет на свободу информации? – Почему «опять»? – не сдержал ухмылки Туров. – Это и есть свобода информации. На эталонном Западе ее ничуть не больше. Почитайте для сравнения «Вашингтон пост» или «Нью-Йорк Таймс». Как они взахлеб поддерживают своего президента в Югославии. Их ведь никто не заставляет, они выражают свое свободное мнение. Милошевич – гад ползучий. Тем хуже для народа, который его избрал и не желает свергать. Конституция США запрещает правительству покушаться на жизнь главы другого государства. О’кей. Мы не будем нарушать закон. Та же конституция не запрещает нам охотиться на него в составе военного блока. Тем более если мы при этом защищаем права угнетенного национального меньшинства. Это и есть прагматизм по-американски – подводить под свои душевные порывы и личную неприязнь крохоборские соображения о пользе… Можно проиллюстрировать этот прагматизм нагляднее. Американцам не хватает силы духа признаться, что им просто нравится жевать свои резинки, что жующий человек кажется им исполненным какого-то чисто американского шарма. Вместо этого они пытаются оправдать свою душевную склонность к беспрестанному жеванию бескомпромиссной борьбой с кариесом… – Позвольте, Майкл, – озадачилась мисс Атвуд, – но несколькими минутами ранее вы доказывали неприемлемость прагматизма для русского народа. А теперь оказывается, что и Запад, где это учение родилось, не слишком в нем преуспевает. В таком случае, в чем же наши различия? – В том, что Запад живет под охраной своих законов, а Россия – под неисповедимым приглядом Господним… – В том смысле, что она есть подножие Престола Божьего? – решилась американка продемонстрировать свою профессиональную осведомленность. – Думаю, слухи о всеведенье и предусмотрительности библейского Бога сильно преувеличены, – решил обратить на себя внимание заморской гостьи Шумилин. – Разве мог он предусмотреть такое подножие своему престолу, каким оказалась Россия? Лишь в том случае, если этот престол изначально замышлялся как центрифуга для укрепления вестибулярного аппарата, в чем я лично очень сомневаюсь. Господь наш, конечно, забавник великий, но не до такой же дьявольской степени! Телезвездочка фыркнула, Кульчицкий вздохнул, Угорский поперхнулся, Алихан устало прикрыл глаза… Шумилин, приняв позу записного забияки (большие пальцы рук в проймах несуществующего жилета, бородка воинственно выпячена, раскаленное пенсне презрительно поблескивает), дожидался возражений. Возражений не последовало. Тем хуже для возражений, – решил Кирилл Мефодьевич. – Вот вы, мисс Атвуд, полагаете, что присутствуете на настоящем русском обеде… – Разве это не так? – оторопела американка и, забыв улыбнуться, промокнула губы салфеткой. – Только в отношении блюд. Большинство из них действительно русские. А вот все остальное – почти как в лучших домах Ландо́на… – В лучших домах off London? – повторила мисс Атвуд в сильном замешательстве, окидывая застолье удивленным взором. – Я бы не сказала… – В смысле скуки, мисс… – Не знаю как другим, но мне совсем не скучно, – призналась американка. И приятно улыбнулась. – Это потому, что Туров развлекает вас как может. А остальным он надоел хуже горькой редьки. Будь это настоящим русским обедом, стол ломился бы от яств, веселье било бы ключом по причине обильных возлияний, и на десерт был бы не кофе с фруктами и сырами, а настоящая русская банька с квасом, пивом, березовыми вениками и купанием в ледяной проруби… – Но… но я заметила, что… например, Майкл выпил уже почти полкварты водки, да и другие, если и отстали от него, то ненамного… Кульчицкий хмыкнул. Угорский прокашлялся. Лядов покосился на свою рюмку. Телезвездочка пхнула локтем хлопочущего рядом официанта. Анна Сергеевна возвела очи горе. Эббот внимательно проследил за направлением ее взгляда. Туров, близоруко щурясь, протер очки салфеткой. Шумилин же как-то лениво икнул (вместо того, чтобы проделать это радостно, аппетитно и заразительно) и уставился в пространство глазами, полными вселенской скорби. Словом, невозмутимость удалось сохранить только нескольким лицам, включая автора реплики, впавшего в задумчивость. – Я совсем не против настоящего русского обеда, – заявила вдруг американка, очухиваясь от размышлений и протягивая Турову свою девственно порожнюю рюмку. – Майкл, пожалуйста, налейте мне вашей водки. – Вы уверены, что это не повредит вашему разоренному здоровьем организму? – Не уверена, – призналась Эстелл. – Но как говорят у вас на Руси: guljat tuck guljat!.. – Йе-ес! – воскликнул Туров, одной рукой наполняя до краев рюмку гостьи, другой производя соответствующий своему возгласу жест. – Есть женщины в штате Вайоминг: и водки русской дернут, и Билла до импичмента доведут! – Магжи мегна! – грязно выругался в сердцах Алихан, дав на секунду выход своему тщательно скрываемому темпераменту. – А танцевать мы будем? – капризно полюбопытствовала телезвездочка, косясь на хозяина кокетливым оком. – Ради Бога! – радушно осклабился Лядов. – Мортон, голубчик, попросите сюда музыкантов… – С нотами, сэр? – уточнил Мортон. В кабинете Алихана раздался сигнал тревоги. Это означало, что кто-то проник на территорию резиденции. Алихан потянулся к пульту. – Что там у вас, Генри? – Нарушитель, сэр. Приплыл со стороны моря. Без акваланга, с обычной маской, трубкой и ластами. Утверждает, что его зовут Марк Милкинд и что он совладелец какого-то ночного клуба. Документов при нем не обнаружено… – Как он выглядит? – Среднего роста, плешив, пузат. Похож на итальянца или еврея… – Скорее всего, это Милькин и есть. Проводите его в двенадцатый коттедж, дайте во что-нибудь одеться и не спускайте с него глаз. Я подойду через пару минут… Алихан отключился, сварил себе кофе и вновь устроился перед мониторами. Появление Марафета не явилось для него сюрпризом, чего-то подобного он ожидал. Слишком уж нервничал в последнее время Марафет: с лица спал, стихами не баловался, даже к официанткам не лип… Подслушивание его разговоров ничего не дало. Однако напряжение ощущалось. А то, как Марафет старательно избегает Стохи, просто бросалось в глаза… Алихан взглянул на экраны общего плана. В столовой уже вовсю буйствовал русский обед. Свет был притушен, порядок подачи блюд послан на три математические буквы, несколько пар уже резвилось под отчаянный писк струнного квинтета, а группа выпивох во главе с Туровым, уединившись на одном конце стола, пьянствовала и травила анекдоты. Шумилин был прав, когда советовал не приглашать этого кошмарного мудильника – как любовно именовал за глаза Майкла Турова. – Ну что ж, – Алихан встал, выключил мониторы, – анализ покажет, насколько полезно окажется это увеселительное мероприятие… 3 Марафет встретил Алихана взвинченным попурри из бессмертных хитов Давида: – Князья сидят и сговариваются против меня. Враг преследует душу мою. Я заблудился, как овца потерянная. Никто не признает меня: не стало для меня убежища… Да облекутся противники мои бесчестьем и, как одеждою, покроются стыдом своим!.. Закончив пение, пробежался по комнате, тряся волосатым животом, выпиравшим из створок слишком узкого банного халата. Остановился. Вновь принял прежнюю позу. Продолжил прозой – заявил: – Я прошу у вас убежища! Не спрашивайте: от кого? Ото всех! – Тогда я спрошу о другом, – спокойно сказал Алихан, присаживаясь в кресло у маленького столика. – Почему вы ищите защиты у нас, а не там, где ее положено искать? Я имею в виду полицию… – Я ее тоже имею в виду! Они даже себя защитить не могут! Слыхали о «Фанагории»? Перестреляли там мусоров как зайцев… – Не преувеличивайте, Милькин. Скорее это они перестреляли преступников… И все же я настаиваю на своем вопросе. Что вас привело именно к нам? – А то вы не знаете – что? – воздел в отчаянии руки Милькин и, подойдя к дивану, плюхнулся на него всей своей тушей. Новенький диван не издал ни стона жалобы, – наверное, был рад, что хоть кому-то со дня со дня своего водворения в этот коттедж пригодился. – Вы получаете швейцарские газеты? – спросил вдруг Марафет хриплым шепотом. – Несколько изданий, из числа самых респектабельных. А что? – Прикажите принести. – За какое число? – Разумеется, сегодняшние. – Как скажете, – пожал плечами Алихан и, воспользовавшись личным радиотелефоном, отдал необходимые распоряжения. Затем встал, прошел к небольшому бару, встроенному в мебельную стенку, и гостеприимно поинтересовался: – Что вам налить? Водки, виски, коньяку, шампанского? – А покрепче у вас ничего нет? – Спирта, что ли? – дернул бровью Алихан. – Да бросьте из себя целку строить, Жорж! Вы же отлично поняли, о чем я… – Вот теперь понял. Увы, господин Милькин, но этого добра мы у себя не держим. – И что? Я должен сделать умный вид, что поверил? Не такой уж я осел! Хотя, не будь я ослом, со всем этим дерьмом не связался бы… Но и у осла бывают минуты просветления… – Охотно верю, месье, – невозмутимо заметил Алихан. – И все же я думаю, вам стоит чего-нибудь выпить. – Ладно, ваша взяла. Давайте водки. – И Марафет устало откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза бессонными веками. Вздохнул, усмехнулся, расслабился, забормотал, словно в бреду, о том, что он тоже жертва неправильного отношения общества к проблеме наркотиков, тоже пострадал за идею, причем в самом нежном, самом юном возрасте. Алихан было напрягся, вслушиваясь в эту невнятицу, однако, уловив ритм, цезуру, рифму, притупил бдительность: стихи его в данный момент не интересовали, да и история юного Марка была ему известна во всех подробностях, которые в состоянии дать милицейские и судебные протоколы. Будучи студентом второго курса, Милькин был задержан со спичечным коробком анаши в кармане. По драконовским законам СССР за употребление наркотиков ему грозил срок. Возможно, дело удалось бы замять, не окажись родной дядя Милькина «отказником», то есть евреем, собравшимся эмигрировать из социалистического рая в капиталистический ад – прямиком на историческую родину предков. Банальное дело получило политическую окраску. Милькину «припаяли» пять лет общего режима за торговлю наркотиками… Вооруженный охранник в форме цвета хаки доставил газеты. Марафет вяло пошуршал ими, но, не владея ни одним из четырех государственных языков альпийской республики, протянул их Алихану. – Посмотрите, тут должно быть о смерти от несчастного случая Жозефа Буанэ из Лозанны… Еще об исчезновении Гюнтера Клюгера из Цюриха и о самоубийстве Марио Джоберти… – Кто эти люди? – Адвокаты, поверенные в делах… – В ваших делах? – В некоторых из наиболее щекотливых.