– Так же как и тем, у кого они есть, – пожал плечами мэр. – Внести символический аванс в двадцать долларов и расплатиться в рассрочку в течение трех лет со дня окончания курсов. – Могут ли они расплатиться натурой? – Исключено. В этом случае членам аттестационной комиссии придется платить взносы из собственного кармана… – Распространяются ли эти требования и на проституток мужского пола? – не унималась американка. Мэр тоскливо взглянул на нее, затем на свою супругу, толкавшую страстную речь лакеям и музыкантам об учреждении дня поминовения животных, безвинно павших жертвами человеческого деструктивизма в великих войнах и локальных конфликтах, а именно: верблюдов, слонов, ослов, мулов, лошадей, собак и почтовых голубей. – Пока только к лицам женского пола, мисс. К сожалению, до полного и окончательного равенства полов мы еще не доросли… – Я так и думала. Варварская страна! – выдала мисс Атвуд, кусая от обиды губы и утирая платочком глаза. Алихан переключился на другие два монитора. В зюзю пьяный Туров объяснял не менее трезвому Угорскому, что будущее мира принадлежит крысам, поскольку-де только эти твари смогут выжить в ядерном апокалипсисе. – Это несправедливо, – жаловался газетчик зампрокурору. – Следует изобрести такое оружие, чтоб не выжил никто! Крыс необходимо научить читать, – это подорвет их стойкость в борьбе за выживание… Из ответа советника юстиции третьего ранга трудно было понять, соглашается он со своим собеседником или возражает. Впрочем, судите сами: – Собственно говоря, я никому напрасной смерти не желаю, только по делу. Заслужил – получи. Не заслужил – гуляй, пока не заслужишь… – Босс, – сказал селектор голосом секретарши, – мисс Берг настаивает на срочной встрече с вами… – Неужели мне и от Тошки нужно скрываться? – запротестовал Лядов. Но Алихан был неумолим. – Давайте сначала узнаем, что стряслось, а после вы сами решите, показываться вам ей на глаза или повременить. К тому же учтите, в вашем присутствии она ведет себя несколько иначе, а это нам сейчас никак не подходит… Лядов страдальчески вздохнул, встал с кресла и направился в комнату отдыха. – Просите, Агнесса, – распорядился Алихан. В кабинет вплыла Анна Сергеевна, – безупречно элегантная, самоуверенно красивая в своем строгом синем платье из шелковой чесучи. – Бонжур, месье Жорж, – приветливо поздоровалась она с порога. Но стоило дверям затвориться за ней, как от ее приветливости не осталось и воспоминания. Она нервно прошлась по комнате, помедлила перед Алиханом, воспитанно вставшем с кресла при ее появлении, снова прошлась, опять остановилась, словно в тяжком раздумье – дать пощечину самой или оставить на усмотрение Всевышнего? – метнулась к бару, нашла там сигареты, закурила, слегка подуспокоилась и, наконец, произнесла тихим яростным голосом: – Значит, за дурочку меня держите, лапшу на уши вешаете: дескать, не спеши, момент неподходящий, нельзя ставить под удар тяжкий труд стольких лет необдуманными действиями, а сами исподтишка да втихомолочку панацетин в питьевую воду целого города подмешиваете! И вам не совестно?.. Нечего таращиться на меня своими григорянскими гляделками, словно понятия не имеете о чем идет речь! – Я католик, – внес поправку Алихан. – Какая разница! Вижу, что не православный… – Довольно странно слышать это от вас, мисс Анна. Вы что же, поменяли аверс на реверс – перешли из атеизма в теизм греческого толка? – Не ваше дело, откуда куда я перешла и что на что променяла! Не увиливайте от темы! – Попытаюсь. Но только в том случае, если вы потрудитесь обозначить ее более определенно. Пока что я понял, что кто-то подмешивает панацетин в питьевую воду. Скорее всего, через водозаборную станцию. Из этого я делаю вывод, что вы, мисс Анна, сами намеревались прибегнуть к этому способу облагодетельствования южноморцев, иначе не закрутили бы романа с начальницей этой станции Лидией Петровной Угорской. Но кто-то вас опередил. Вы, естественно, решили, что это моих рук дело. И вот явились, что называется, качать права… Представляю ваше состояние: жить в вечном поиске подходящей идеи, за которую не жалко было бы жизнь отдать, и вдруг такой конфуз… – Я не уверена, что заслужила эту язвительную иронию в свой адрес, – изрекла Анна Сергеевна, обдав собеседника холодным огнем своих неугасимых светильников. – Если это не ваша работа, то чья? Что-то не замечаю на вашем лице признаков беспокойства, Жорж… – У меня столько поводов для него, что я просто теряюсь, не зная с какого начать… На вашем месте я поискал бы автора и исполнителя этой глупой затеи в вашем окружении. – На что вы намекаете? – вздернула подбородок бывшая миссис, а ныне мисс Берг. – Я не намекаю, я знаю, что панацетин, который подмешивают в воду, происходит из той партии, которую украли у Лернера. А вынести его с комбината подбили Лернера вы. – Это вам Андрей так сказал? – Нет, не Андрей, и не Белобородов Владимир (кстати, не удивлюсь, если светлая мысль с водозабором пришла именно в романтическую голову этого юноши, равно как и идея подложить панацетин в коллекцию икон Кульчицкого). Мне вообще никто ничего не говорил. Я просто сопоставил некоторые факты, мисс Анна. – Какие еще факты, Жорж? Что вы несете? Анна Сергеевна с самым независимым видом уселась в кресло, раздавила в пепельнице сигарету и скрестила руки на груди. Ни дать ни взять император французов, ожидающий делегацию русских вельмож с символическими ключами от матушки Москвы. Но этот несносный Алихан вместо того чтобы разразиться истошными воплями восхищения типа vive L’Impereire, остался холоден и непреклонен. – Факты очень интересные, мисс Анна, – заверил Алихан, устраиваясь в кресле напротив. – Но прежде – один вопрос, если не возражаете. – Надеюсь, не на засыпку? – бдительно усмехнулась Анна Сергеевна. – В этом нет необходимости, – отклонил он содержавшийся в ее усмешке намек на возможность шутливого тона. – Вы наверняка выяснили, как долго подмешивают панацетин в питьевую воду города. Я этого не выяснял, поскольку узнал об этом только что от вас, но полагаю, речь может идти о сроке не более чем один, максимум – полтора месяца. Я прав или ошибаюсь, мадмуазель? Мадемуазель не отвечала, сосредоточенно изучая отсутствующую лепнину на потолке. Потом вдруг встрепенулась, извинилась: – Простите, вы что-то сказали? – Я так и думал, что не ошибаюсь, – заключил Алихан. – Именно месяц назад появились первые жертвы сексуального маньяка… – Вы считаете, что маньяк как-то связан с утечкой панацетина? – А вы нет? – вперил Алихан в Анну Сергеевну свой беспощадный пронизывающе-аналитический взгляд. Анна Сергеевна слегка поежилась, но отважно выдавила из себя отрицательный ответ. И вдруг, без предупреждения, без всякого объявления войны, оросилась слезами, простерла руки в направлении собеседника и разразилась длинной умоляющей фразой на языке, фонемы которого не в состоянии передать ни русский, ни латинский шрифты. Если бы у Алихана было не пара, а пять пар бровей, то все они в полном составе оказались бы там же, где и одна имеющаяся, а именно: на покатом лбу, причем скорее ближе к темечку, чем к переносице. Честно сказать, приятно лишний раз удостовериться, что нет и не может быть человека, которому хоть что-то человеческое было бы не чуждо. Это убеждает в божественном происхождении вида homo sapiens гораздо больше, чем сотня богословских трактатов, не оставляя камня на камне от подлых инсинуаций дарвинистов-провокаторов. Потрясение невозмутимого Жоржа Алихана было столь велико, что недопитый Лядовым стакан с водой пришелся очень кстати. – Если даже вы специально заранее выучили эту фразу в предвидении подобного случая, и слезы ваши неискренни, а умоляющий тон тщательно отрепетирован, то и тогда я не стану ничего сообщать вашему дяде о ваших ночных художествах, мисс Анна… – Спасибо, Жорж! Спасибо даже в том случае, если вы по каким-либо причинам вдруг передумаете и расскажете все дяде Семе, – не уступила в благородстве чувств мисс Анна месье Жоржу. – Не беспокойтесь, не передумаю. Но вы должны дать мне слово, что прекратите это безобразие. – Даю… – Не спешите, Анна Сергеевна, подумайте: а сможете ли вы его сдержать или это выше ваших сил? – Да за кого вы меня принимаете! – возмутилась она, вновь обретая прежние повадки – в тоне, позе, мировосприятии и мировоззрении. – Вы действительно хотите это знать? Возможно, это не было провокацией, возможно, это была месть за потрясение, которое он только что испытал. Алихан, однако, не стал дожидаться ответа; мельком взглянув в глаза собеседницы и без труда обнаружив в них дикую смесь гнева, страха и бесшабашной готовности к подвигам, поспешил сам ответить на свой вопрос. – Вижу, что хотите. Я вас принимаю за глубоко законсервированного агента русской разведки и мне хотелось бы знать – так, на всякий случай, – не подверглись ли вы расконсервации на днях? Глаза Анны Сергеевны медленно пришли в норму своего обычного свечения, яркости и силы тока, чувственные губы скривила вялая улыбка. – Нет, не подверглась. Не верите, что я уволена подчистую, не верьте. Только не говорите, что вы предвидели такое развитие событий, а Игорь Суров есть ваш агент-провокатор, отвлекающий внимание от главного к побочному… – Вопрос с этим Игорем пока открыт для любых истолкований, в том числе для самых очевидных. А вот ваша попытка прищемить нос Аникееву в Казачьем Тыне как-то плохо вяжется с вашим увольнением подчистую… – Я даже не знала, что он отправился в эту дыру. Да и откуда мне было это знать, если семья его в отъезде и у него нет полезной привычки обсуждать свои планы с самим собой вслух? Если ему там что-то прищемили, то поделом ему, но я тут ни при чем. Не верите? И не надо. Видимо, вам это необходимо, чтобы быть в тонусе. – Видите, какие мы разные. Мне, чтобы быть в тонусе, необходимо постоянно напрягать свою подозрительность. А вам – периодически убеждаться, что и у других все не слава Богу: как в делах, так и в личной жизни, – рассудительно заметил Алихан. – Ваша личная жизнь мне до лампочки! – доверительно сообщила Анна Сергеевна. – К сожалению, не могу ответить вам тем же, поскольку ваши альковные похождение, так или иначе, сказываются на нашем проекте. А между тем, пора бы вам, Анна Сергеевна, остепениться. Вы уже не сама по себе, а как бы отец семейства. Да и общаетесь вы интимно все больше с какими-то двусмысленными, если не трехсмысленными особами. Та же ваша Вика, к примеру, кроме как у своего датчанина, состоит на содержании еще как минимум у двух спецслужб… – А-а! – вдруг осенила Анну Сергеевну, собиравшуюся уже было запустить пустым стаканом в говорящего, гениальная догадка, – Я поняла, чего вы добиваетесь своими наглыми заявлениями. Вы хотите довести меня до нервного припадка. Хотите запереть в какую-нибудь из дядиных клиник, чтобы я не путалась у вас под ногами… – Угадали, но не полностью, – перебил ее Алихан. – Я действительно хочу, чтобы вы не путались под ногами. В этом теперь отпала всякая необходимость. Но я не изверг, Анна Сергеевна, что бы вы там обо мне не воображали. Я хочу, чтобы вы забрали Машу с ребенком из роддома и незаметно исчезли из Южноморска. Здесь становится слишком жарко… – И куда же мы должны незаметно отсюда исчезнуть? – В Новую Зеландию. Прекрасная, тихая, красивая, не ведающая насилия страна… – Да? Судя по Дику Френсису, я бы этого не сказала… – Это у вас что, фамильное – черпать информацию о реальном мире из детективного чтива? – полюбопытствовал Алихан. – Это не так глупо, как вам кажется, месье Алихан. Если реальный мир заимствует свои повадки у криминального чтива, то судить об этом мире по детективам, триллерам и боевикам, – значит обращаться к первоисточнику, – объяснила Анна Сергеевна. И победно улыбнулась. – Браво, Квентин! – вдруг поаплодировал кому-то Алихан. – Ты добился своего – повальной тарантинизации кинозрительских мозгов. – Терпеть не могу эту голливудскую нечисть! – скривилась оскорбленная в своих изысканных вкусах Анна. – Босс! – включилась срочная связь с внутренней охраной. – Кульчицкий пытается незаметно улизнуть с вечеринки… – Один? – Как перст, сэр. Воспрепятствовать?