– С чего вы взяли, что я кавказец? – возмутился Вадим Петрович. – Вы, дружок, ошибаетесь. В конце концов, я могу предъявить паспорт… – Жидам тоже отвал и не хрен, – усмехнулся дружок. – А паспорт твой мне до фени. Потому как бить буду не по паспорту, а по морде. По морде и по яйцам. Ты поял, чмо нерусское? – Так, что ли? – спросил Вадим Петрович, врезая носком лакированной туфельки по упомянутым органам размножения. Парень такой прыти от Вадима Петровича явно не ожидал, что и неудивительно, поскольку последний и сам был собою крайне изумлен и озадачен. Почему не сразу и сообразил, отчего этот детина разлегся посреди вестибюля и не подает никаких признаков сознательного существования. Бежать? Как бы не так! Очистительный градус коктейля урчит в его сердце!.. Вадим Петрович схватил парня за руки и оттащил в подсобку, в этакий живой уголок швейцара, из которого он, должно быть, и вышел минуту назад беде навстречу. Уголок представлял собой клетушку размером два на три метра. Прямо перед дверью находился топчан, покрытый армейским одеялом. В противоположном углу маленький столик при вертящемся кресле, на столике початая бутылка пива и копченый бычок на газетке. Перед столиком – окно обозрения с таможенной форточкой для приема и выдачи завизированных документов. Сбоку – крохотный холодильник и портативный телевизор на самодельной дощатой подставке. Вадим Петрович прислонил неподвижное тело спиной к топчану, пошарил в карманах френча, обследовал ремень, подивился отсутствию наручников, распоясал свою жертву и, крепко-накрепко связав ей руки, вновь придал телу прежнее положение. Теперь следовало побеспокоиться о том, чтобы им не помешали. Вадим Петрович подверг карманы парня более тщательному досмотру. Найдя связку ключей, определил на глазок нужный и угадал с первого раза, заперев дверь в подсобку изнутри. Кроме ключей в карманах обнаружились следующие предметы: нож-выкидуха, газовый пистолет, пачка «Мальборо», одноразовая зажигалка и потертый бумажник. Разложив на столике улов, Вадим Петрович проверил обойму, поиграл ножом, выкидывая и засовывая обратно довольно внушительное лезвие, наконец разлопатил бумажник. Двести пятьдесят три доллара наличными, кредитная карточка Муниципального банка на имя Вячеслава Петровича Негодяева, карточки медицинского и социального страхования на то же имя, водительские права, клочок бумажки с телефоном неизвестного и вычурная визитка некоего Марка Германовича Милькина, коммерческого директора казино «Амфитрита». Парень застонал, приходя в себя. Вадим Петрович повернулся вместе с креслом – так, чтобы одновременно держать в поле зрения и вестибюль и швейцара. – Сука, – прохрипел между тем Вячеслав Негодяев свой приговор обступившей его со всех сторон реальности. – Больно, та? – расплылся в сострадательной улыбке Вадим Петрович, и продолжал в том же духе, произнося «б» как английское «p», «д» как «t», «к» как «k», филологически выражаясь, аспиративно. – То ли ишчо будит, дарагой! – На понт берешь, мудила? – высказал предположение Вячеслав. – Вай-вай-вай, такой хороший тэл такой дурак достался, – обескуражено покачал головой Вадим Петрович, продолжая давить на психику диким акцентом. – Даже жалко рэзать, честный слов… – А не пошел бы ты в жопу! – Вот и голос у тибэ совсем грубий, глюпий и немузыкальный, – заметил Вадим Петрович и поспешил успокоить обладателя столь несовершенных голосовых связок: – Ничего, дарагой, чичас фэсё исправим. Яйци вирэжэм, тэнор запоёщь! В хоре пел? Нэт? Будыщь! Гастрол поедищь, Париж увидыщь, в Вэнэций помрещь. Щутка… Вадим Петрович щелкнул кнопкой, нож зловеще блеснул лезвием. – Ни бойса, гяда, под наркозом вирэжу. Чик-чирик и нэту! Открыв холодильничек, Вадим Петрович, как и предполагал, обнаружил там несколько непочатых бутылок пива. Достал одну, взвесил на руке, прикидывая… – А вот и наркоз! Импэртний! – Слышь, дядя, кончай понты кидать. Говори, чё те надо? – Фисё, чиво минэ надо, дарагой, у тибэ ест, гя, – плотоядно улыбнулся дядя и двинулся к парню. Парень заорал благим матом. Вернее, успел только первую нотку заложить и сразу вырубился, кровью с пивом облившись, битым стеклом обсыпавшись. Вадим Петрович отшвырнул обломок горлышка, спрятал нож и внимательно посмотрел на свои руки. Руки не дрожали. Прислушался к себе. Сердце билось ровно, каждая клетка пела, каждый нерв счастливо вибрировал. Никогда он еще не чувствовал себя так легко, непринужденно, радостно и энергично. Ничто не смущало, все казалось возможным, все было по силам и по нутру. Вадим Петрович поднял очи горе и с жаром взмолился: Помилуй, Боже, ночные души! Но только души, а не тела… Парень зашевелился. Крепкий мужик. Глаза его были залиты смесью крови и пива, руки связаны, так что обследовать свои интимные места на предмет их целости и сохранности не было никакой возможности. Разве что ноги покрепче сжать? Да разве этак определить количество оставшихся семенников? Но парень был не только телом крепок, но и умом тороват: взял и запел – проверить, тенор он уже или все еще необработанный бас. Оказалось, все еще… Негодяев счастливо рассмеялся. – Сменщик у тебя есть, Вячеслав? – ласково и чисто обратился к нему Солипсинцев. – Эх, никого-то у меня нет! Один я, как пестик в ступе, – продолжал веселиться швейцар. – Кончай, давай, под шланг косить, – посоветовал Вадим Петрович, – а то и вправду бебех лишу… – Тебе под черножопого можно, а мне под психа нельзя? – обиделся Вячеслав, но ржать перестал. – Мне повторить вопрос после первого яйца или после второго? – вкрадчиво уточнил Вадим Петрович. Парень посмотрел на него внимательно и вздрогнул. – Значит, ты и есть тот фраер, которого на Обалденной прихватили, – тускло, как бы про себя, в сторону, проговорил он. – Обалденная – это та блондиночка голая? – Угу. Ольгой звать… – А швейцара? – Михаилом… – Шофера? – Артем. – Где живут, знаешь? – Скажу не знаю, не поверишь… – А ты не говори мне того, чему я не поверю. Глядишь, в живых и невредимых останешься. Может быть даже с яйцами… – Дались тебе эти яйца! – вскричал парень нервно. Вадим Петрович вытащил из кармана пистолет. – Это – твоя газуха. Вадим Петрович вернул пистолет на место и извлек из кобуры на поясе компактный шестизарядный «маузер». – А это мой боевой помощник. Вот и глушитель к нему… – Ё-моё, – сказал Негодяев, – крутизну от лоха не отличить! – Значица так, голуба, – посерьезнел крутой лох Вадим Петрович Солипсинцев. – Медленно, без резких движений, встаешь лицом к стене, расставляешь ножки поширше, тянешь ручонки повыше. Я тебя развязываю, и мы с тобой, Славик, идем к твоей тачке. Ты садишься за руль, я на заднее сиденье. И едем, знаешь куда? – К Мишке? – Вот и не угадал! К Ольге-Оленьке Обалденной балдеть нагрянем… – Так она раньше трех с работы не возвращается… – Значит, трудится в каком-нибудь ночном заведении. Часом не в «Амфитрите»? – В ней, – пробормотал ошарашенный догадливостью лоха Вячеслав. – Ладно, уговорил, едем к Мишане… По дороге Вадим Петрович выведал кое-что о шантажистах. Дело у них было поставлено неплохо, но все же по-любительски. Масштабу недоставало. Хотя принципы были правильные: не зарываться, слово свое держать, жертву до крайности не доводить. Однако подлая криминальная натура сказывалась – импровизацией не гнушались, а это великий риск для организованного дела. На все нужна четкая, не делающая никаких исключений их правил, система и суровая дисциплина… Михаил, по словам Негодяева, был женат на какой-то сущей стерве и вытащить его в такой час из дому казалось последнему непосильной задачей. Почему Вячеслав решил, что Вадим Петрович собирается вытаскивать Михаила, – непонятно, ничего такого Вадим Петрович даже в мыслях не держал. Тем более, что у Михаила, как выяснилось, не было ни детей, ни тещи, ни собаки, ни попугая. По пути, по настоянию Вадима Петровича, заехали в оружейный магазин, где Вячеслав приобрел по своей кредитной карточке пачку патронов калибра 6,35 мм, короткую дубинку и пять пар наручников, одну из которых сам же и примерил, не отходя, что называется, от кассы. Из оружейного завернули в ближайший секс-шоп, но какие предметы интимного обихода приобрел там Вадим Петрович на наличность Вячеслава, последний мог только догадываться, поскольку был оставлен в машине, прикованным к баранке. Когда они подъехали к домику Михаила, была уже почти полночь. Окна не светились. Либо дома нет, либо спят, – сделал вывод Вадим Петрович. И немедленно наметил план действий. Если дома, действуем по обстановке, если нет, проникаем внутрь и дожидаемся голубков в их гнездышке. От Вячеслава требовалось одно: точно следовать указаниям Вадима Петровича и всегда помнить о пуле в никелированной оболочке… Дома никого не оказалось. Вадим Петрович тут же обраслетил Вячеслава и, вооружившись набором отмычек, попытался вспомнить технику отпирания замков, которую он в юности постигал в спецшколе по учебнику Гудини. Помнится, начинался учебник с афоризма: «Если дверь заперта, это еще не значит, что вам за нею не будут рады…» Память ему не изменила, замок капитулировал через три минуты. Дом коттеджного типа. Характерный для небогатых районов Южноморска безликий стандарт. На первом этаже кухня-столовая, веранда и гостиная. На втором: две спальни, гардеробная и ванная. Свет включать не стали, обошлись фонариком. Бегло обследовав гостиную и кухню, поднялись на второй этаж. Одна спальня, очевидно, предназначенная для гостей, была обставлена со скудной второсортностью. Другая, супружеская, отличалась если не роскошью, то, по меньшей мере, претензиями на тот вкус, которым блещут на своих страницах пухлые каталоги «Все для дома, все для привереды». Без всякого предупреждения Вадим Петрович вдруг решил проверить на прочность качество только что купленной дубинки, каковой и огрел Вячеслава по кумполу. Качеством остался доволен: Негодяев рухнул как подкошенный. Вадим Петрович не поленился проверить зрачки: уж не притворяется ли хлопец? Хлопец не притворялся. Поэтому добавлять не стал, поберег пыл для предстоящей разборки с хозяевами, которые, кстати, не замедлили явиться. Подвыпившие, но не пьяные. Казалось, они о чем-то спорят. Вадим Петрович прислушался. Коль спорили о киноискусстве, значит, были в кино. – И чтоб я больше не слышала от тебя такой ереси, Михаил! – предупреждал строгий женский голос. – Какой, Неллинька? – уточнил мужской, явно расслабленный, готовый на любые уступки. – Что Шэрон Стоун великая актриса, вот какой! – Неллечка, я не говорил «великая», я сказал: хорошая… – В данном случае это одно и то же. Потому что она вообще никакая не актриса, а просто красивая бесстыжая баба! – Но Неллюнчик, красивых бесстыжих баб пруд пруди, а Стоун одна… – А это уже просто статистика, Михаил. Кто-то из них должен проскочить в так называемые звезды Голливуда. На сей раз проскочила та, которую звать Шэрон Стоун. В следующий раз проскочит еще кто-нибудь с аналогичными внешними данными и полным отсутствием чего-либо похожего на актерский талант. То, что играет эта Стоун, может сыграть любая милашка, подходящая по фактуре и экстерьеру. Ты понял, Михаил, или для тебя это слишком сложно? – Понял, – кротко вздохнул Михаил и сердито затопал по лестнице наверх. Вадим Петрович сидел на кровати в гостевой спальне и чувствовал как в его сердце разгорается мстительный огонь. Он и сам, честно говоря, был не слишком высокого мнения об актерских талантах обсуждаемой кинодивы, но тут вдруг ощутил такую горячую симпатию к бедняжке Шэрон, что случись чудо и окажись кинозвезда здесь, вот на этой кровати (вместо основательно упакованного, снабженного кляпом Вячеслава), то Вадим Петрович за себя бы не поручился!.. Михаил тем временем разделся, прошел в ванную и теперь, стоя под душем, напевал вполголоса что-то про шари-вари, немилосердно фальшивя. Вадим Петрович слушал, морщился и молил Бога, чтобы супруги сегодня не ограничились пожеланиями спокойной ночи, ибо тогда его план двойной мести потерял бы три четверти своей сладости. И Бог услышал его мольбу… – Не притворяйся, Михаил, – строго сказала женщина за стеной. И Вадим Петрович с большой неприязнью мысленно представил ее рот. Известно, что рты у женщин бывают трагические, драматические, клинические и скандальные (последним следует официально запретить есть прилюдно бананы). Но если судить по голосу, рот этой женщины должен был представлять собой что-то невиданное, – какую-то жуткую акустическую щель для злопыхательских звуков. На какой-то миг (мизерную часть прекрасного мгновения) Вадим Петрович даже проникся сочувствием к Михаилу, однако быстро спохватился и немедленно изгнал из сердца этот атавизм мужской шовинистической солидарности. В самом деле, не менять же свои планы из-за таких пустяков? – Ты выпил ровно столько, сколько необходимо, чтобы придать соответствующего тонуса сексуальным центрам, – растолковывала меж тем жена мужу некоторые нюансы его душевного расположения. – Так что потрудись привести свой злополучный пенис в функциональное состояние… Пауза, исполненная безмолвного отчаяния одного из партнеров. – И ты называешь это эрекцией, Михаил? Постыдился бы Бога!.. Если бы у тебя кто-то был на стороне, то это обстоятельство могло хоть как-то тебя реабилитировать. Но ты клянешься, что у тебя никого нет. Следовательно, я больше не вызываю у тебя сексуального желания. В этой связи возникает закономерный вопрос: стоит ли нам и дальше жить вместе? Зачем друг друга мучить? Мы ведь не мазохисты, надеюсь? – Ну, Нюшенька, ну, лапонька, – заканючил Михаил, – ты же знаешь, как я тебя люблю!.. – Не только знаю, но и наблюдаю воочию…