– В том числе, – шмыгнул носом бармен. – И это все, что вы мне собирались за мои деньги сообщить? – неприятно удивился американец. – Разумеется, нет – двусмысленно улыбаясь, сказал бармен. – Кроме того я обязан сообщить вам, сэр, что теперь и вы ограничены в ваших передвижениях этим баром. – Сорри? Не понял… – Я и не надеялся, что вы сразу врубитесь, – ухмыльнулся бармен самым пренахальным образом. – Вы теперь не сможете выйти отсюда до особого распоряжения, если, конечно, не захотите подвергнуть опасности жизнь ребенка… – Я арестован? – Нет, что вы, сэр! Я хотел сказать, что таково условие похитителей ребенка: никто, из вошедших в бар, не должен выйти из него до окончания дела. Анна Сергеевна соответственно и распорядилась… Бармен замолчал, увидев возвращающихся с кофейником женщин, кивнул и отошел. Мистер Эббот встал, галантно отодвинул стулья, дождался пока дамы займут свои места, механически отметил слабую благодарную улыбку, тронувшую запекшиеся, но все же чувственные губы юной подруги мисс Анны, и, извинившись, направился вслед за барменом, – дополучить оплаченную информацию. – Мне не хотелось бы думать, что вы полагаете себя со мной в расчете, – изрек американец, приятно улыбнувшись удивленному бармену. – Мне хотелось бы знать следующее. Во-первых, кто похитил ребенка. Во-вторых… Договорить Стэнли не успел – бармен вытащил из кармана пятьдесят баксов и швырнул их на стойку со словами «на, подавись своей капустой», после чего с большим чувством врезался спиной в полки с напитками и приземлился на пятую точку. Только услышав за собой аплодисменты, плейбой осознал, что бармен оказался на полу не по собственной воле, а по его, Эббота, убедительному настоянию. Американец медленно обернулся. – Браво, Стэн! – сказала Анна Сергеевна. – Вы, оказывается, не только плейбой, но еще и мужчина. Американец победно улыбнулся и немедленно пожалел об этой возмутительной гримасе ликующего самца. Боже! – содрогнулся он, – кажется, я начинаю обрусевать! За что я ударил этого наглого батендера? Уж во всяком случае не только за то, за что ударил. Можно ли эту вспышку приравнять к последней форме самозащиты израненной психики, когда искомплексовавшийся пациент дает в морду собственному аналитику?.. Кстати, по возвращении надо будет обязательно пройти реабилитационный курс у доктора Крофта. Все же Россия очень дорогая страна, – слишком много накладных расходов – и до, и во время, и после… Так думал (или пытался думать именно так) мистер Эббот, помогая бармену встать на ноги и одновременно борясь с искушением врезать ему еще разочек. – Мы в расчете? – шепнул бармен разбитым ртом. Плейбой в ужасе отшатнулся. На стойке ожил телефон. Бармен, презрев недомогание, бросился к трубке. Напряжение сгустилось до осязаемости. В кондиционированном воздухе почувствовался озонированный запах беды. Молча выслушав трубку, бармен заметно повеселел. – Хорошие новости? – не удержался от вопроса Эббот. – Только не для вас, сэр, – потер скулу бармен. – В каком смысле? – нахмурился плейбой. – В смысле, это касается похищенного ребенка, – поспешил объясниться бармен, отступая от американца подальше. – Похитители назвали сумму выкупа? – Можно сказать и так… – По-моему, вы чего-то недоговариваете, – двинулся на бармена Эббот. Однако на сей раз виртуоз шейкера оказался начеку – в руках его тускло блеснул вороненый ствол бандитского пистолета имени В. Ф.Токарева. – Будет лучше, если ты, пидор заморский, пройдешь в зал и сядешь где-нибудь тихо, как мышь на панихиде. Иначе я тебе что-нибудь отстрелю на фиг, чмо нерусское, – с нервной многословностью предупредил бармен. – Так бы сразу и сказали, что вы тоже бандит и состоите с похитителями в преступном сговоре, – пожал плечами плейбой и повернулся выполнять рекомендацию. Но не выполнил, бессовестно обманув расслабившегося бармена, ни сном, ни духом, ни главное – многострадальным рылом, не чуявшим от американца вероломной подлянки. Действительно, кто мог вообразить, что этот рафинированный плейбой вдруг начнет лягаться, как неподкованный мустанг? Да еще так точно и так больно? Раз – копытом по вооруженной руке. Два – тем же самым местом по той же самой челюсти. Бармен валится навзничь и опять пытается пересчитать спиной бутылки. – Зачем, Стэн? Это бесполезно, – подбодрила героя дама его сердца. Герой меж тем, проверив обойму, затолкал трофей себе за пояс и, проигнорировав гуманные позывы своей христианской души, подуськивавшей его оказать поверженному врагу первую помощь, присел за стойку с таким расчетом, чтобы не упускать из виду ни бармена, ни телефона, ни девушек, ни входа в бар. Глаза его горели мрачным огнем, не обещая ничего хорошего никому из тех, кто не окажется с ним по одну сторону баррикад. Бамбуковые палочки просигналили о появлении нового лица. Бар пополнился еще одним плейбоем, на этот раз не импортного, а местного производства. Одет плейбой был небрежно, выбрит плохо, в руках держал вместительный кожаный чемодан, вид имел усталый, нервный, возбужденный. Однако, заметив девушек, просветлел, словно скинул с плеч долой десяток худших лет и, по меньшей мере, львиную долю неразрешимых проблем. Походкой стремительной и пружинистой приблизился Кульчицкий к их столику, не сводя глаз с привставшей в волнении девушки. Анна Сергеевна, не скрывая своего одобрения, наблюдала классическую сцену встречи двух породненных общей бедою душ. Ее только слегка покоробило, что Кульчицкий, бережно прижимая к своей груди всхлипывающую девушку, не догадался расстаться с чемоданом. – Все будет в порядке, Машенька, – твердо завил Кульчицкий. – Если бы этот гад раньше сказал мне о досках, то ничего бы и не случилось… Да с ним и так ничего не случится. Все будет хорошо, Машенька! – О каких досках? – удивилась девушка. – Об иконах, Машенька, об иконах – вздохнул Станислав Эдуардович. – Вот они все тут, в чемодане… Кстати, а где Никита? – В нокауте валяется, – сказала Анна Сергеевна. – Ваш американский коллега постарался… Только сейчас Кульчицкий обратил внимание на импозантного мужчину за стойкой. – Чего ему надо? – неприязненно спросил Кульчицкий. – Вообще-то он делает вид, что влюблен в меня по уши, – принужденно улыбнулась Анна Сергеевна. – Ну, а что ему на самом деле надо, об этом знает только он и его начальство. – Начальство? Он ведь, кажется, этот… как его?.. плейбой. Какое у него может быть начальство? – Спросите у него сами, Станислав Эдуардович. Вдруг сдуру ответит… – И спрошу, спрошу, – заверил Кульчицкий. – Нам свидетели ни к чему. Помнится, генерал Копысов весьма прозрачно намекал на то, что этот Эббот не просто так, а шпион ЦРУ, и здесь находится на задании. И задание у него преподлое: сфабриковать на месте доказательства того, что Россия будто бы не только обладает психотропным оружием нового поколения, но и готовит массированную атаку на страны НАТО. Ради такой дезы ЦРУ пойдет на любые подтасовки и провокации. Клинтону срочно требуется чем-нибудь осадить Россию, справедливо возмущенную агрессией НАТО против Югославии. Так что ваша «Амфитрита», товарищ Кульчицкий, просто находка. При умелой постановке дела (а они такие дела умеют проворачивать, уж поверьте моему богатому опыту), самая заурядная контрабанда наркосырья и производство самой обычной дури, каковые, к сожалению, имеют место в вашем заведении, может быть разрекламирована как строго засекреченная российскими спецслужбами психотропная диверсия против, как они любят выражаться, цивилизованного мира. А вы, батенька, хотите этим наркодельцам еще и свою коллекцию подарить. Так вы и коллекцию потеряете и сына не вернете. С такой публикой говорить надобно другим языком, уж поверьте мне на слово… – Добрый день, мистер Эббот. Рад вас видеть! К сожалению, у нас сегодня плановый санитарный день, так что извините… – О, не надо извинений, мистер Кульчицкий! Я все понимаю. В том числе и то, что мне не следовало бы сейчас здесь находиться… но батендер предупредил меня, что… – Кстати, за что вы его избили? – Разве мисс Анна не поставила вас в известность об этом инциденте? – Если вы не против, я хотел бы услышать об этом от вас. Тем временем бармен открыл глаза и застонал сиплым матом. Плейбои неприязненно взглянули на него – дескать, ты-то чего лезешь? Однако толстокожий бармен взгляды проигнорировал и попытался принять вертикальное положение, все так же нецензурно матерясь и неэтично отхаркиваясь. Наконец он встал, ухватившись за стойку, сфокусировал разбегающиеся глазки на Кульчицком и задал вопрос тоном в равной степени заискивающим и наглым: – Ну что, принесли доски, Станислав Эдуардович? – Принес, – словно передразнивая бармена, прохрипел Кульчицкий, начиная мало-помалу покрываться пунцовыми пятнами гнева. – Где ребенок? – Станислав Эдуардович, я человек маленький, мне таких секретов не доверяют. Мое дело – доложить, а там уж сами договаривайтесь, – заныл бармен, явно опасаясь новой трепки. – Ну так докладывай побыстрей! Бармен, обогнув плейбоев по почтительной дуге, проковылял к телефону и попытался незаметно набрать нужный номер. Плейбои презрительно отвернулись. – Товар прибыл, – доложил бармен кому-то, затем послушал, кивнул и дал отбой. – Сейчас эксперт подойдет, – доски проверить, чтобы значит без обману. А тогда уж конкретно с вами, Станислав Эдуардович, условятся… – Сейчас – это когда? – уточнил сквозь зубы Кульчицкий. – Да… и еще… Станислав Эдуардович, вы уж не обижайтесь, но приказано проверить вас насчет микрофончиков, потому как сами понимаете, береженного Бог бережет, на фраере черт отыгрывается… – Простите, что вмешиваюсь, – подал голос американец, – но любопытно было бы знать: зачем Богу береженного беречь? Не логичнее было бы с его стороны оказать помощь фраеру и тем посрамить черта? Кульчицкий с барменом переглянулись как два психиатра на приеме у шизофреника. – Вы атеист? – задал наводящий вопрос Кульчицкий. – О ноу! Как можно! – вскричал американец. – Господь хранит меня от неверия! – Лучше бы он хранил вас от самого себя, – поделился туманным соображением Кульчицкий. – В каком смысле, коллега? – не понял Эббот. – Меня от себя ему хранить или наоборот – себя от меня? – Гм-гм, – прочистил кто-то горло с явным намерением привлечь к себе внимание. Все оглянулись. – Дядя Сева? Всеволод Рафаилович? – выразили свое удивление двое из мужчин, поскольку американец, не зная кассира казино, сохранил невозмутимое выражение лица. – Здравствуйте, господа, – сказал Всеволод Рафаилович, печально улыбаясь. – Я, видите ли, собственно к вам, уважаемый Станислав Эдуардович. По поводу иконок. Дело, сами понимаете, деликатное… Опять же меня очень убедительно попросили помочь… Настолько убедительно, что я не смог отказать… Хотя должен напомнить, что я филокартист, а не искусствовед, специализирующийся на иконографии. Я предупреждал… Но они, очевидно, решили, что иконы – те же открытки, только исполненные не на картоне, а на дереве. Думаю, плотник подошел бы им больше… – А насчет микрофончиков вас, дядя Сева, проверили? – полюбопытствовал бдительный бармен, уже успевший пройтись специальным приборчиком по пиджаку едва сдержавшегося Кульчицкого. – В этом не было необходимости, молодой человек, потому что когда ваши друзья пожаловали ко мне, я принимал душ… Но они пообещали проверить меня потом на детекторе лжи. И это, признаюсь, меня пугает. Оказаться на старости лет лжецом, согласитесь, стыдно… – Oh! – воскликнул американец. – Если вы скажете правду, вы лжецом ни в коем случае не окажетесь, это исключено! – Вы так думаете? Хотел бы я иметь хоть немножко вашей наивной веры, молодой человек. Чаще всего лгут, говоря правду… – Всеволод Рафаилович, – перебил старика Кульчицкий, – время дорого! – Да-да-да, Станислав Эдуардович, совершенно верно, особенно в моем возрасте. Вдруг что случится, а я, извините, не домывшись… Что ж, давайте взглянем на вашу знаменитую коллекцию. Вы не поверите, как я обрадовался за вас, Станислав Эдуардович, когда прочитал в газете о вашем добровольном даре городу и храму. Видимо, не я один об этом прочитал… Она в чемодане?