Милый убийца. Часть девятнадцатая Микелетто в некотором оцепенении прислушивался к звукам наверху: топот ног перемежается глухим гомоном взбудораженных голосов. Значит, отравленное вино достигло цели, правда цель несколько преобразилась в ходе дела. Нанимая убийцу, стоит опасаться, ведь как клинок в неумелых руках может ранить самого хозяина, так и наемник способен уничтожить своего нанимателя. Когда холодная сталь кинжала коснулась его затылка, он сразу понял, кто ему угрожает. Этот священник вооружился не на шутку — чего стоит обезьяна — а тут еще и острый клинок. Разве пристало епископу носить оружие, да еще и управляться с ним так искусно? Откуда такой опыт в обращении с клинком у того, кто дал обет служения церкви? На короткий миг Микелетто даже почувствовал, что жизнь его в опасности — ярость в глазах молодого церковника была весьма убедительна, а рука тверда. Мысли Корелья сбились на мгновение, когда их взгляды столкнулись. Микелетто редко доводилось встречать такие выразительные глаза на своем пути, но острый кинжал у горла быстро отрезвил его. Наемник мог бы с легкостью расправиться с этим испанцем, один верный и ловкий взмах у его глотки, и горячая багровая кровь залила бы сутану, а гордый отблеск красивых глаз вмиг погас, но Микелетто не стал этого делать. Непозволительно превосходному во всех смыслах молодому человеку погибнуть — ни от яда, скорчившись в судорогах, ни от безжалостного клинка наемного убийцы. Нет, его ждет нечто большее — возможно, смерть на поле битвы, ведь он, несомненно, мечтает о битвах, хотя и прячет свои стремления под видом духовника. Но темное пламя в глазах не скроешь. Служить такому господину будет отраднее, чем перебиваться отдельными заказами от вероломных кардиналов, и тогда Микелетто решил — то был удачный момент, чтобы завоевать доверие Борджиа. Он не испытывал неловкости, наливая отравленное вино своему нынешнему хозяину, кардиналу Орсини. У наемников нет чести, нет благородства — нет ничего, что могло бы остановить их от предательства. Есть лишь добрая воля служить хозяину. Жаль, что нанимая убийцу, многие забывают, что играют с огнем. Но тот вечер еще не был окончен. Микелетто незаметно выбрался из помещений особняка во двор, где его ожидал епископ Борджиа. — Отличная работа! — ухмыльнулся Чезаре и устремился к выходу. — Боюсь, это еще не конец, — промолвил Корелья, шагая рядом с епископом. — Что такое? — В семье Борджиа не только отец и сын, — он бросил короткий взгляд на Чезаре и заметил, как быстро глаза того наполнились ужасом. — Что ты хочешь сказать? — господин яростно схватил Микелетто за ворот одежды, ужас сменился ожесточением. — Что вам нужно спешить, милорд! — высвободился убийца из цепких рук нового хозяина и устремился вперед. — Вся ваша семья в опасности! — бросил он ошарашенному Чезаре, удаляясь. Тот настиг его в несколько широких шагов, и они пустились в бег по улицам Рима в направлении палаццо семьи Борджиа. Микелетто и сам нервничал, что не было ему свойственно, ибо все знали — у наемника сердца нет. Но сейчас он отчего-то тревожился. Непозволительно опоздать, ведь в семье Борджиа есть прекрасная, как ангел Лукреция — сестра его спутника, и их матушка, о которой говорили, что она бывшая куртизанка. Есть еще и младший брат, невинная душа — все они нуждались в спасении сегодня. О герцоге Гандийском можно было не беспокоиться, он уже прибыл для расследования в дом Орсини в сопровождении охраны, которой мог бы позавидовать и сам понтифик. — Я не опоздал? — глухо выкрикнул Микелетто, огибая дом Борджиа со стороны заднего двора. Наемники уже приставили сходни к высоким стенам палаццо, охраны дома нигде не было видно. Ни одна жилка не дрогнула у Микелетто, когда в следующее мгновение он кинулся на подельника с кинжалом, полоснув его горло точным ударом и сбросив обмякшее тело с лестницы, словно мешок с соломой. Микелетто быстро повалил и саму лестницу, на которой взгромоздился еще один дикий пес — Паоло. Тот упал, вскочил и бросился наутек, но вовремя подоспевший Чезаре остановил беглеца, направив на него кинжал. — Позвольте мне, милорд! — прошипел Микелетто, схватив Паоло со спины, и привычным, отточенным движением перерезал тому глотку. Горячая кровь захлестнула его руки. Он встретил взгляд расширенных от смятения глаз Чезаре. Епископ, очевидно, не привык к таким зверствам. Что же, для грязной работы ему пригодится Микелетто Корелья. — Ты все тщательно спланировал, — выдохнул Чезаре, отирая пот со лба широким рукавом парчовой сутаны. Путь, что они преодолели от замка Орсини до дома Борджиа на площади Пиццо ди Мерло был не близким, а ночь выдалась душной. — Будь это мой план, милорд, — проговорил Микелетто, волоча труп с дороги в чернильную тень дома, — поверьте, мы бы с вами сейчас не разговаривали. — Ты настолько дотошен? Борджиа дико озирался по сторонам, будто не веря, что враг сражен. — Всегда, — Микелетто остервенело выдернул кинжал из тела мертвого и окинул беглым взглядом господина, прислонившегося к стене собственного дома, будто в надежде обрести в той стене равновесие. — И кто все это спланировал? — спросил Чезаре. — Кардинал Орсини, — чуть помедлив, пробормотал Корелья. — И делла Ровере? — в мрачном раздумье добавил епископ. Микелетто ответил не сразу. Справившись с трупами, он оперся на колонну и обессиленно сполз вниз. — О нем мне не известно, — наконец, выговорил он, отдышавшись. Наемники оказались чертовски тяжелыми, Микелетто отстраненно поглядел на свои руки, покрытые липкой кровью. На долю мгновения померещилось, будто ладони сии не принадлежат ему, он зажмурился, отгоняя малодушие, и произнес: — В этом деле у меня был только один хозяин. — А теперь? — подчеркнуто сурово осведомился господин со своего места у стены. — Теперь? — переспросил Микелетто, все еще рассматривая узоры из липкой крови на своей коже. — Я словно бродячий пес. Без хозяина, — он вскинул глаза на Чезаре: — Если только ваше предложение еще в силе? — Ты мог бы оставить все как есть, — вполголоса промолвил испанец. — Предать меня. Черты Борджиа скрывали тени ночи, но проницательные очи поблескивали в бледном свете луны. Такой же отблеск молодой месяц оставлял на стали кинжала, который он все еще держал в руке. — Так поступают такие, как ты, — в голосе епископа послышалась издевка. — Такие, как я? — переспросил Корелья и усмехнулся про себя. Хорошо, что Борджиа ведал, с кем имел дело. Возможно, ему даже удастся приручить монстра. Микелетто был способен на верность, если только господин окажется достойным. — Таких, как я, больше нет, — заявил он и, снова подняв глаза на епископа, уверенно добавил: — И таких, как вы, подозреваю, тоже. Чезаре невесело ухмыльнулся. Убрав кинжал в ножны, скрытые в складках одежды, он небрежно подобрал полы сутаны и подошел к Микелетто. — Назови свое имя, мой милый убийца, — вполголоса промолвил Чезаре. От его подчеркнуто снисходительного тона у наемника похолодела спина. Но он, как и всегда, ответил невозмутимо: — Микелетто. В уголках губ епископа притаилась улыбка. — Ты должен доказать, что достоин моего доверия, — вкрадчиво произнес Борджиа, смерив спутника оценивающим взглядом. — Этого недостаточно? — кивнул Микелетто в сторону мертвых тел. — Может, да, — равнодушно повел плечом Чезаре, — а может, и нет, — его бровь вопросительно изогнулась. — Сможешь избавиться от трупов? — Хотите все сохранить в тайне? — убедился Микелетто, поражаясь здравомыслию Борджиа. Обнародуй Чезаре весть о покушении, это всколыхнуло бы всю Италию. Зачем напоминать недругам о том, что у понтифика имелась семья, которой он безмерно дорожил? — Более того, — парировал Чезаре, — я сохраню в тайне тебя! — он быстро окинул Корелья заговорщическим взором и зашагал было прочь, но, внезапно обернувшись, добавил: — Сбрось их в Тибр, — Микелетто кивнул в ответ. — Через два часа встретимся у Ватиканских ворот, — Борджиа хищно улыбнулся, сверкнув белыми зубами: — Обсудим твою будущую службу. И он ушел, оставив Микелетто наедине с тишиной ночи и двумя убитыми. Что же, Тибр благодарно примет этих окаянных. А Корелья покорно смирился с тем, что отдохнуть ему удастся не скоро. Да он и сам готов не спать хоть целую вечность, только бы этот Борджиа взял его на службу. Ты хочешь напугать меня? Часть двадцатая Чезаре спешно отправил посыльного в замок Святого Ангела с требованием отряду стражников прибыть к дому Борджиа без промедления. Прежние караульные предали его. Что за глупцы — он непременно найдет их, покарает и уничтожит. Сегодня он пересек черту, но не по собственному желанию. Обстоятельства заставили его, однако, он вовсе не испытывал угрызений совести. Наоборот, Чезаре почувствовал, будто этой ночью разорвались незримые оковы, словно прежняя жизнь в беспечной юности окончилась, а подавленная ярость, что копилась в нем годами, нашла оправдание, нашла выход. Он всегда знал, что не создан для праведности. Не в силах он более блюсти показную святость, не может покорно опускать голову и подставлять вторую щеку — не в то время, когда недруги покушаются на благополучие семьи. Чезаре не позволит никому посягать на жизнь отца, матери, братьев и, в особенности, на жизнь его бесценной Лукреции. Пускай, пока он вынужден действовать в тайне, пусть отец думает, что сын смирился с участью церковника. Теперь у Чезаре появился наемник, его личный ассассин, и при помощи этого человека он сможет защитить семью и, возможно, наконец, возьмет судьбу в собственные руки. После пережитого ужаса Чезаре непременно должен был удостовериться, что в доме все спокойно и матушка с сестрой и Джоффре в безопасности. Он стремительно взлетел по лестнице и с облегчением вздохнул, услыхав в зале для трапез оживленный гомон и звон кухонной утвари. Слуги убирали со столов после ужина. Епископ остановился в анфиладе второго этажа, чтобы отдышаться. Невольно он снова и снова представлял, как все могло повернуться. От мысли, что убийцы могли проникнуть в дом быстрее, чем подоспел он с Микелетто — сердце уходило в пятки, а тело прошибал холодный пот. Его мрачные мысли прервал звук знакомых шагов. Из дверей напротив вышла матушка, он тотчас окликнул ее вполголоса: — Мама. — Ты хочешь меня напугать? — устремила на него взволнованный взор Ванноцца. Она, видимо, направлялась ко сну: на хрупкие плечи был небрежно накинут ночной халат, а волосы, выпущенные из прически, удерживала лишь тонкая шелковая лента. — Прости, мама, — Чезаре шагнул вдоль анфилады по направлению к матери.