— Я правда твоя любовь? — переспросила Лукреция, сдержав улыбку. Ей нравилась новая подруга, сколь бы возмутительной не была сама суть ее пребывания в Ватикане. И, одновременно, где-то в глубине души она ее немного ненавидела. — Я бы очень этого хотела, — пальцы Джулии нежно касались кудрей подруги, поправляя и приглаживая их, а голос ее был сладок, но все же Лукреция не могла забыть омрачение на лице матери, когда она узнала о Фарнезе. — Моя мама тебя ненавидит, — начистоту заявила она. — Моя дорогая… — опустив глаза, Джулия присела рядом с Лукрецией. — Мы, женщины, редко хозяйки своей судьбы. Хозяева — мужчины. — И? — Лукреция нетерпеливо глянула на подругу. Прежде, чем ответить, Джулия протянула руку, изящно приподняв подбородок Лукреции, заставив ее приосаниться. — И в результате мы ненавидим друг друга. Но мы не должны этого делать. — Кого же мы должны ненавидеть? Мужчин? — Лукреция хмурилась, ей не нравилось чувствовать себя ребенком, которого учит жизни девушка немногим ее старше. — Нет, любовь моя, — усмехнулся Джулия. — В нашей природе любить их. Но мы должны защищать себя от них. От своих чувств к ним. Она поднялась и грациозно прошлась за спину художника. — Каждой из нас когда-нибудь найдут замену, — изящно наклонив голову, она разглядывала холст перед Пинтуриккьо. — Ты даешь мне наставления? — Лукреция невольно залюбовалась изысканной плавностью движений Джулии. Как ей это удавалось, кому обязана она была своей грацией, как этого достигнуть? — Они тебе нужны? — спросила подруга с выражением легкого равнодушия, которое дразнило любопытство. Пожалуй, у Фарнезе было чему поучиться. — Думаю да, — хохотнула Лукреция. — Какое у меня есть оружие для защиты? — Твоя красота. — Это оружие? — она вспыхнула от смущения. Ей польстило, что Джулия назвала ее красивой. Но Лукреция не представляла, как использовать красоту в качестве оружия. — Оно может быть смертельным в опытных руках, — проговорила Джулия с таинственной улыбкой и, обойдя подругу со спины, мягко расправила ей плечи. — Но красота не вечна. Она исчезает, как прошлогодний снег. — А какое еще? — обернулась к ней Лукреция. Она внезапно захотела узнать все хитрости, все премудрости, какими владела La Bella. — Когда красота угаснет — острый ум. Смышленость. — Это оружие у меня есть? — О, в избытке! — протянула Джулия, и, снова присев рядом с Лукрецией, она доверительно добавила: — Ты должна развивать их. Однажды ты выйдешь замуж. При этих словах лицо подруги слегка омрачилось, будто она вспомнила собственный неудавшийся брак, но она тут же просияла в улыбке и загадочным голосом промолвила: — И они могут тебе пригодиться раньше, чем ты думаешь. Доверие нужно завоевать. Часть тридцать первая Чезаре опустился на одно колено перед высоким ложем и окаменел — столько крови он никогда не видел. К горлу подкатила тошнота, но епископ овладел собой и не отвернулся. Его наемник перерезал глотку несчастной, глубокая рана чернела рваной каймой на тонкой шее служанки. Шелковые простыни, залитые утренним солнцем, зияли зловеще алыми пятнами. Под влажным от крови парчовым покрывалом распласталось безжизненное тело девушки. Если до этого дня Чезаре еще хранил опасения насчет преданности своего наемника, то нынче сомнения рассеялись. Убийца все сделал, как следует — кардинал делла Ровере скомпрометирован; это в его постели, в его доме, сегодня утром обнаружена мертвая женщина, а сам Джулиано бесследно скрылся в неизвестном направлении. Мысль, что это кровавое месиво — результат его собственного приказа, внушала епископу — нет, не раскаяние — лишь безотчетное отвращение к самому себе. На короткий миг Чезаре даже похолодел, заглянув в мертвенно пустые глаза жертвы. В них застыла невысказанная мольба и безысходность. Было ли ей страшно? Проявил ли наемник милосердие к этой глупышке, ведь он наверняка знал, как убивать без страданий. — Наш кардинал был замечен в распутстве? — спросил Чезаре нарочито громко, преодолевая оцепенение. Он приподнял покрывало и обнаружил, что мертвая была нага, как в день своего рождения. Злая ирония — смерть взяла ее в той же наготе. Епископ был уверен, что все стражи и слуги на дверях обратились в слух. Кто из них докладывает понтифику, а кто сбежавшему кардиналу, нельзя знать наверняка, и сейчас придется ломать комедию. — Он был осторожен в своих привязанностях, милорд, — спокойно ответил Микелетто. Он стоял в проеме дверей — лицо как всегда бесстрастно, правая рука покоится на эфесе шпаги. — Настолько осторожен, что приказал вчера отпустить прислугу, — добавил Микелетто, повысив голос. Он тоже играл, нынче прикидываясь покинутым домоправителем кардинала делла Ровере. — Видимо, у него были греховные намерения, — пробормотал епископ, отводя глаза от мертвой свидетельницы. — Но я поражен, что они привели к убийству. — И теперь он скрылся, милорд, — отозвался Микелетто. Чезаре укрыл несчастную и поднялся от ложа, пошатываясь. Его до сих пор мутило от сладковато тленного запаха крови, а где-то в глубине, под солнечным сплетением, скреблась жалость к невинной жертве. Но епископ быстро осадил себя. Что сделано, то сделано. Разве у него был выбор? Разве глупышка не виновата, что следила за собственной госпожой? Да еще и посмела свидетельствовать против понтифика вместо того, чтобы преданно и скромно выполнять свои обязанности, как и подобало девушке ее положения. — Я бы рекомендовал не разглашать эти события, — епископ многозначительно обвел взглядом стражников, которые, подобно истуканам, стояли на дверях. — Римская Церковь не может себе позволить еще один скандал! Чезаре едва заметно кивнул Микелетто и направился к выходу. Он глубоко вздохнул, покинув затхлые покои. Тошнота сразу отступила. — Возможно, ему было нужно ее молчание, милорд? — послышался за спиной голос Микелетто. Он следовал за Чезаре по пятам. — Наверняка, — отозвался епископ, не обернувшись. Что же, его наемник не подвел. Он заслужил, по меньшей мере, похвалы. Дикий, но верный пес, с безобидным и почти ласковым именем Микелетто. Они прошли вдоль длинного коридора, отдаляясь от места преступления. Богато убранными переходами дворца сновали растерянные домочадцы и солдаты папской армии. Внизу, в аванзале, галдели караульные. — Бедная девушка, — с ноткой сарказма проговорил епископ, обернувшись к Микелетто, неотступно шагающему следом. — Кому в нашем Риме можно доверять? — Я убежден, что доверие нужно завоевать, милорд, — пробормотал Микелетто вполголоса, приблизившись к епископу. Они остановились в конце узкой колоннады, в тени укромного алькова. Чезаре окинул одобрительным взглядом своего слугу. — Возможно, — многозначительно произнес он, криво улыбаясь краешком губ. — И, возможно, оно завоевано. Епископ обхватил зашеек Микелетто и быстро прижался своим лбом ко лбу наемника в братском жесте. Затем отстранился и, высмотрев напоследок в округлившихся от изумления серо-синих глазах убийцы немую преданность, зашагал прочь. Ему хотелось поскорее выбраться на свежий воздух, перед глазами до сих пор мрело залитое кровью ложе. Чем дальше он уходил от злосчастной комнаты, тем тяжелее ему удавалось сдерживать довольную ухмылку, которая то и дело расплывалась на устах. Ловко же они переиграли делла Ровере, обернув все обвинения против него же самого. Вчерашнее заседание коллегии кардиналов окончилось неизбежным скандалом. Помимо традиционных церковных вопросов и предписаний, понтифик объявил о назначении тринадцати новых князей церкви. Отец больше не мог позволить тайным заговорам угрожать его папству, ему было необходимо надежное преимущество голосов в консистории. И чертова дюжина абсолютно лояльных Александру людей обеспечивала ему такой перевес. Разумеется, после объявления имен новоиспеченных кардиналов, среди которых числился и Чезаре, делла Ровере не преминул яростно обвинить понтифика в оскорблении канонического права и законов церкви и погрозился обрушить стены Ватикана на голову Александра. Генуэзец вышел из зала консистории под общее роптание присутствующих с гордо поднятой головой и, по-видимому, полной верой в успех. Но, к несчастью, дома его ждал пренеприятнейший сюрприз: живая свидетельница распутства Папы, ключевая фигура в коварном заговоре, умолкла навеки. Наконец, епископ выбрался на улицу и, задрав голову к ярко-синему римскому небу, глубоко вдохнул свежий осенний воздух. Чезаре обернулся, окинув взглядом массивный терракотовый фасад палаццо делла Ровере. Яркое солнце золотило неприступные стены и стрельчатые окна. Дворец, выстроенный по образу и подобию роскошного венецианского представительства, стоял на широкой людной улице, всего в паре сот метров от площади Святого Петра. Прямоугольная башня по левой стороне дома возвышалась над остальными зданиями улицы, как бы заявляя всем о могуществе хозяина. Вот только хозяин трусливо бежал. Еще один враг Борджиа с позором повержен. Надолго ли? Безусловно, они скоро услышат о кардинале, ведь у делла Ровере имелось множество влиятельных друзей не только в самой Италии, но и за ее пределами. Война за престол Святого Петра продолжиться. Но этот бой Джулиано с треском провалил. Гаррота. Часть тридцать вторая Тем ясным, зимним днем, какие случаются только в Риме, Чезаре в бодром расположении духа руководил перестановкой мебели в своем новом пристанище. Спальню, где погибла злополучная служанка, он приказал запереть на весь срок своего пребывания в этом доме.