Чезаре нахмурился, проводив ее удивленным взглядом. Пришла очередная смена кавалеров. Обернувшись, Лукреция увидела, что оставила сердце Чезаре неспокойным. В любой другой день она бы посмеялась вместе с ним, но сейчас веселье покинуло ее. Милостивый Боже, разве это правильно, что собственный брат волновал все ее существо до самых глубин? Что она готова была бесконечно внимать его взгляду, его улыбке и голосу? От чего только рядом с ним она парила над землей? В то время как новоиспеченный супруг, не успев надеть кольцо на ее палец, уже опостылел Лукреции, хуже горькой редьки. Спаси меня! Часть сорок восьмая Поистине ослушаться Святого отца было самонадеянно. Но, вместе с тем — дьявольски приятно. И Чезаре упивался этой небольшой, но все же победой. Собственный триумф растекался сладким ядом по жилам, горячил кровь и веселил крепче вина. А улыбка счастливой Лукреции была для него лучшей наградой. Однако, он неудачно пошутил и, кажется, огорчил сестру. Как неразумно с его стороны. Чезаре с тревогой проводил ее взглядом к очередному спутнику. Сестра обернулась — глаза полны смятения; ладонь невыразительно поднимается и касается руки кавалера, но от той сияющей улыбки, что играла на ее прекрасных губах минуту назад, и след простыл. А ведь они так славно шептались. Надо же было ему все испортить. С досадой Чезаре выдохнул и насилу заставил себя продолжить танец. Через несколько ударов тамбурина пассамеццо сменился неспешным бас-дансом, который нынче любили исполнять при дворе. Кавалеры и дамы, взявшись за руки, выстраивались рядами и вышагивали под музыку медленно и степенно. Затем каждый из кавалеров приглашал даму справа от себя к танцу наедине. Чезаре рассеянно протянул руку и лишь потом окинул взглядом доставшуюся ему миледи. Прохладные, тонкие пальцы в богатых перстнях легли в его смуглую ладонь. Кожа такая же белоснежная и прозрачная, как у Лукреции. Он взметнул глаза к лицу и обомлел — чудо, как хороша! И глядит на него с искренним любопытством. Раньше он ее не встречал — по-видимому, она была гостьей со стороны Сфорца. Чезаре привык ловить на себе женские взгляды: откровенные, заинтересованные, а порой и вовсе недвусмысленные. Но завораживающий свет этих огромных серо-зеленых глаз бросал некий вызов. Она словно бы смутилась под его пристальным вниманием и опустила голову, на щеках проступил румянец, совсем как у юной девицы на первом балу, совсем как у Лукреции, когда она бывала чем-то взволнована. Но вот незнакомка снова пугливо взглянула. Что за глаза! Необыкновенный цвет их будто переливался и мерцал не то голубым, как небо поутру, не то зеленым, как море перед закатом. А под длинными золотыми ресницами дрожал неподдельный интерес. Они встали друг против друга, открывая новый круг танца. Чезаре со всей элегантностью, на которую был способен, поклонился таинственной красавице, и она, уже не отнимая своих чарующих глаз от его лица, изящно присела в реверансе. В низком вырезе платья пленительно обозначились точеные округлости груди, прикрытые драгоценным ожерельем. Их взгляды снова встретились, схлестнулись в каком-то неведомом порыве, и, когда она шагнула навстречу, Чезаре быстро шепнул: — Неужто мои глаза обманывают меня? Она отступила, нерешительно подняла ладонь, их руки соединились. На губах незнакомки дрогнула улыбка. — Глаза могут обманывать? — изумилась она полушепотом. — Думаю, нет, — Чезаре улыбнулся. — Сердца обманывают, слова лгут, — он осторожно обхватил белоснежное тонкое запястье, что не было предусмотрено танцем, и легонько притянул ее к себе: — Но глазам можно доверять. Они заскользили в плавном круге танца, а глаза их вели свой безмолвный, удивительный разговор, незаметный другим. Разговор, полный сладкого напряжения, когда еще не известны имена, но, кажется, что глядите вы друг на друга уже целую вечность. Чарующий момент рассеялся, подобно клубам дыма, с новым кругом бас-данса. — Вы кардинал, не так ли? — вскользь спросила незнакомка, приседая в изящных книксенах в шаге от него. Вот и настало время узнать ее имя. Чезаре выразительно отступил и приосанился: — Кардинал Чезаре Борджиа. К вашим услугам. Уголки ее свежих губ дрогнули в невольной улыбке, и она в свою очередь выпалила: — Урсула Бонадео. Он уже не первый раз ловил на себе и своей спутнице мрачный взгляд рослого худощавого кавалера, танцующего поблизости, но, когда Урсула назвала имя, глаза здоровяка ревниво блеснули. — Ваш муж? — поинтересовался Чезаре, делая вид, что не замечает осуждающего взора соперника. — Да, — шепнула она, опустив ресницы. Краем глаза Чезаре отметил, что муж новой знакомой представлялся видным кавалером, но, между тем, таким же закостенелым в движениях танца, как и герцог Пезаро. Он вспомнил выражение сестры о непринужденной легкости и решил блеснуть изящным словечком перед Урсулой: — Наделен ли он спреццатурой? — Спреццатурой? — Урсула широко усмехнулась и бросила косой взгляд на супруга. Затем обожгла Чезаре мягкой улыбкой: — К сожалению, нет. Она выступила вперед и уже за его плечом тихо промолвила: — Он силен как бык, и, увы, грациозен тоже как бык. Настал черед кардиналу улыбнуться. Он опять коснулся ломкого запястья и стиснул его мягко, но цепко: — Но вы привязаны к нему? Урсула смутилась. Быстро затрепетали ресницы, изящные темно-золотистые брови изогнулись, словно от страдания. — Если только кто-нибудь не спасет меня, — обронила она. Вот как, ей нужно спасение? И она ищет его в куртуазных интрижках? Надо отметить, баронесса, несмотря на свой робкий вид, знала толк в прельщении. Каждый грациозный поворот белокурой головы пленил, а тонкий стан обольстительно изгибался, как тростниковая ветвь. Но куда больше манил ее взгляд: такой по-девичьи невинный, распахнутый и в то же время неуловимо искусительный. Они все кружились по мраморным плитам пола, то отдаляясь, то приближаясь, точно в какой-то заколдованной мистерии. Чезаре намеренно и довольно рискованно задерживал мгновения дозволенной танцем близости. Сжимая хрупкую руку пониже запястья, он притягивал Урсулу к себе вплотную и вдыхал аромат золотистых волос. Видимо, он слишком увлекся и улыбался чрезмерно красноречиво, навлекая на себя нежелательное внимание барона Бонадео. Тот лавировал мимо Чезаре с Урсулой с пылающим от ревности взглядом, а в очередной смене фигур намеренно задел кардинала Борджиа плечом и процедил сквозь зубы: — Привел шлюху на свадьбу своей сестры? Чезаре опешил, остановился на месте, как вкопанный, и выпрямился. Рука инстинктивно легла на бедро, где покоился кинжал, сокрытый в ножнах. Танцующие сбивались со своих шагов, недоуменно поглядывая на двух мужчин, яростно скрестивших взгляды. — Прошу прощения? — переспросил кардинал, не веря своим ушам. — Видимо, стоит выразиться иначе, — мрачно усмехнулся Бонадео и с демонстративной развязностью шагнул к Чезаре нарочито близко — так, чтобы сопернику захотелось отступить. С высоты своего внушительного роста он с пренебрежением выпалил: — Ты привел испанскую куртизанку на свадьбу своей сестры? Кардинал не сдвинулся с места, хотя кровь вскипела от бешенства, точно его охватило адское пламя. Пальцы, дрогнув, впились в рукоять клинка, с силой сжали его. В уме живо пронеслись, один за другим, варианты расправы с дерзким бароном. Но он взял себя в руки и глухо ответил, не сводя глаз с противника: — На такое оскорбление есть ответ, — Чезаре разом ощутил на себе испуганный взгляд Урсулы и, быстро кивнув в ее сторону, сдавленно заключил: — Но здесь он был бы неуместен. Бонадео зло фыркнул, окатив кардинала взглядом, полным ненависти: — Значит в другом месте? — Можете в этом не сомневаться, — заверил Чезаре. Он уже овладел своим гневом и почти спокойно промолвил: — И, думаю, вам стоит покинуть нас, — со стальным нажимом в голосе он добавил: — Немедленно! Барон скривил рот в брезгливой усмешке: — С радостью. Здешний воздух вреден! — Бонадео крикливо повысил голос, явно стремясь привлечь внимание гостей: — Тут смердит. Хуже, чем в борделе! Он резко развернулся, обдав Чезаре дуновением своего презрения, и пошел прочь. Через три шага остановился и, в ярости вскинув руку растерянной жене, рявкнул: — Миледи! Урсула виновато поджала губы, обернулась, окинула Чезаре взыскующим взглядом и, перед тем, как последовать за мужем, тихо проронила: — Освободи меня! Когда они скрылись в арочном проеме дверей, кардинал позволил себе вздохнуть поглубже. Ему вдруг стало душно среди этой пестрой толпы. Напевы менестрелей показались дико фальшивыми, а улыбки герцогов и графинь притворными. В чем-то барон был прав. Тут и верно смердело: лицемерием, двоедушием, фарисейством. Вся эта свадьба, черт бы ее побрал, сплошной фарс. Не помня себя от озлобления, Чезаре быстро пересек зал с танцующими, лишь мельком отметив, что Лукреция, к счастью, не заметила инцидента. С отсутствующим видом она плыла в круге танца рядом с герцогом Пезаро, словно отбывая повинность. Чезаре не стал терзать себя дальнейшими наблюдениями за сестрой. Миновав затемненную галерею с воркующими по углам парочками, он выбрался, в конце концов, на свежий воздух. Летняя ночь овеяла Чезаре прохладой, окутала тьмой, влила в уши блаженную тишь. Гнев отступил, и мысли потекли в привычном русле здравомыслия. По сути он сам виноват в произошедшем. Разве он не знал, что спровоцирует скандал, приведя Ванноццу на торжество? Знал и был готов к такому повороту. Да, ему довелось отхлебнуть грязи за свой поступок, но это не имело ровным счетом никакого значения. Бонадео ответит за оскорбление и вскорости. Но сегодня это была свадьба Борджиа. Не Сфорца, нет. Борджиа. А значит, этим вечером все должны играть по их правилам. И пусть баронов-выскочек и возмущает присутствие бывшей содержанки среди знати, эта честная куртизанка куда порядочнее многих благородных дам, скрывающихся за масками высоконравности. С тех пор, как отец приблизил к себе Ванноццу, она была предана ему и любила его всем сердцем. В то время как всякая из этих якобы верных жен была готова пуститься в любовную авантюру на стороне без всяких угрызений совести, ибо так называемые священные браки родовитых господ заключались сугубо из корысти и никогда по любви. Урсула тому яркий пример: ее красивые глаза полны муки, полны нерастраченной любви и подавленной нежности. И ведь она заслуживает большего, чем этот черствый, брезгливый Бонадео! Неужели такая же судьба ждет его сестру? Всю жизнь обманывать, страдать и искать утешения в объятиях временных любовников? Ибо невозможно представить, что Сфорца всколыхнет тонкую душу Лукреции или завладеет ее сердцем. Об успехах Джованни на ложе любви Чезаре и думать не хотелось. Он и сам не заметил, как рука потянулась к клинку. Толедская сталь тускло подмигнула звездам, искусная чеканка на рукояти полыхнула бледно-голубым. Кардинал ловко повертел кинжал в ладони, размышляя о том, что настала пора Микелетто поделиться зловещим искусством убийства с господином. Наемник, верно, знает, как одним махом убить даже такого здоровяка, как барон Бонадео. От черных мыслей его отвлек ласковый, тихий голос матушки: