— Позвольте мне разобраться с ним! Борджиа оглянулся. Во взоре его вспыхнуло и тут же погасло сомнение. Он ответил вопросом на вопрос: — Он оскорбил твою мать? Микелетто схватил господина за руку поверх мокрого плаща, будто желая силой удержать смельчака от необдуманного поступка: — Тогда сделаем это вместе! — настойчиво прошипел он. — Но где же тогда отвага? — усмехнулся господин и глянул на слугу со снисхождением: — Или удовольствие? Топот копыт приближался, словно неминуемая гибель. Чезаре поднял глаза к нескончаемой завесе ливня и глубоко вздохнул, затем он уверенно развернулся к Микелетто: — Нет, — твердо отрезал господин. На лице его прорезалось упорство. — Я сделаю это. Сам. Накинув капюшон, он спокойно шагнул под проливной дождь. Впервые за все время на службе у Борджиа наемник решил ослушаться приказа. Плевать ему на упрямую испанскую гордость и отвагу! Не будет Микелетто оставаться в стороне, если хозяину потребуется помощь, и он уж точно не позволит храбрецу так глупо расстаться с жизнью. Вдохнув поглубже, убийца вынул клинок из ножен и шмыгнул в непогоду, следом за Чезаре. Молния рассекла небо, на мгновение ослепительный свет обрисовал на дороге одинокого всадника и преграждающего ему путь человека в плаще. Микелетто затаился под ржавым, прохудившимся навесом для лошадей, не сводя глаз с происходящего на дороге. Отсюда, в случае необходимости, было рукой подать до дуэлянтов. Чезаре откинул капюшон, привлекая внимание наездника, и тот, распознав соперника, резко придержал поводья, прокричав сквозь стену дождя: — Ты заглядывался на мою жену? — А вы, барон, оклеветали мою мать! — парировал Чезаре. Бонадео дерзко вскинул голову: — Ты об испанской шлюхе? Со свистящим шелестом Борджиа вынул шпагу, отбросил ножны в сторону и спокойно проговорил перед собой: — Я о своей матери. Барон усмехнулся, и улыбка его напомнила оскал: — От борделя до Ватикана дорога немалая, — злорадно отозвался всадник и обнажил добротный клинок. — Но закончится все здесь! Микелетто едва сдержался, чтобы не кинутся на помощь, когда барон, пришпорив коня, пустился во весь опор прямо на Чезаре. К счастью, разбег оказался недостаточным, а испанец, ничуть не растерявшись, быстро скинул плащ и с размаху бросил его в морду жеребца. Тот со свойственной лошадям пугливостью встал на дыбы. Бонадео свалился наземь, выронив клинок. Микелетто выдохнул с облегчением. Но то еще был не конец схватки, а лишь ее начало. Чезаре, дерзко ухмыляясь, шагнул к поверженному, с вызовом крутанул шпагу в ладони, точно играючи, будто давая сопернику фору — поднимайся, лежачих не бью. Барон стремительно вскочил на ноги и тут же с трудом увернулся от разящего клинка. Микелетто, пряча голову в капюшон, неотступно следовал за двумя противниками, скрываясь в чернильной тени. В ушах гулко стучала кровь, сердце в груди отплясывало тарантеллу. Никогда еще он не испытывал подобной тревоги за чью-то жизнь, и вряд ли хоть раз за последние десять лет он так мучительно боялся кого-то утратить. Но его блестящий ученик шел на врага с той настойчивостью, которую можно сохранить лишь с холодной головой. Казалось, ни на один миг Борджиа не утратил бдительности, не поддался горячности злобы. Он ловко уворачивался от мощных выпадов Бонадео и, стремительно перенимая инициативу, заставлял того пятиться. Похоже, барон сильно ударился при падении, и ноги его плохо слушались. Тогда как длинные крепкие ноги Борджиа, напротив, передвигались с поразительной легкостью, даже несмотря на то, что он вымок до нитки. А ведь мокрая одежда должна сковывать движения, но Чезаре порхал над землей на пружинистых ступнях, как ни в чем не бывало. Микелетто наблюдал за господином и видел себя. Вот здесь он бы точно также подсек неприятеля, и с таким же с рыком он бы ударил наотмашь, блокируя неуклюжий натиск соперника. Удовольствие? Да, победа в равном поединке всегда приносит определенное удовлетворение. А еще наслаждение доставляет следить за тем, как под проливным дождем сражаются двое. Один — молод, силен и коварен, другой — опытен и крепок. Но второму не хватает жалящей сноровистости, с которой на него напирает первый. Исход этой стычки предопределен, в воздухе уже пахнет смертью. Время будто замедлило ход — скрежет металла о металл, два закаленных меча сошлись лезвие в лезвие: натужный лязг, и клинок Бонадео со звоном отлетел в сторону. Не теряя преимущества, Чезаре крутанулся волчком, поддел барона кулаком под челюсть и тут же саданул со всей силы локтем в солнечное сплетение. Итальянец согнулся от боли, а Борджиа, отбросив шпагу, молниеносно достал короткий кинжал из-за пояса. Глаза Микелетто расширились от восхищения и ужаса — то была его школа, его манера, которую талантливо переиграл на собственный лад Чезаре. Между тем, испанец сцепил противника со спины железной хваткой и без всякого промедления или сомнения с размаху всадил нож в горло барона. По самую рукоять. У Микелетто на миг вышибло дыхание, точно это его ладонь вогнала холодный металл клинка в мягкую плоть, как в кочан капусты. Уже в следующую минуту барон захрипел, со свистом выпуская воздух, глаза его вылезли из орбит, лицо исказила гримаса смертельного удивления. Он несколько раз беспомощно открыл и закрыл рот, словно рыба, выброшенная на берег. Рослое, коренастое тело враз обмякло, голова запрокинулась, и наконец, он стих, успокоившись навек в цепких объятиях Борджиа. Осознав, что все кончено, Чезаре со стоном облегчения рухнул на мокрую дорогу вместе с отяжелевшим телом убитого. — Твоя жена, — пробормотал он, обращаясь к мертвому барону, — молила об освобождении. Чезаре рывком выдернул кинжал из горла Бонадео и произнес перед собой на латыни: — Libera me, Domine, de morte aeterna. (Избави меня, Господи, от смерти вечной. (лат.)) Эти слова заупокойной молитвы были хорошо знакомы Микелетто, и они напомнили наемнику, что здесь не просто произошла дуэль. Это сын понтифика, сам кардинал римской церкви, беспощадно лишил жизни другого человека. Но точно также, не дрогнув ни одним мускулом, Микелетто расправился бы с бароном и сам. А кардиналом сей молодой мужчина стал не по зову сердца. Наемник ринулся вперед из своего укрытия. Необходимо было избавиться от трупа до того, как стражники ночного дозора решат прогуляться к этому богом забытому месту. Корелья подхватил брошенный плащ и перекинул его через плечо, одну за другой подобрал шпаги, не забыл и о ножнах, от которых так предусмотрительно избавился Борджиа перед боем. Чезаре глянул на Микелетто в растерянности, будто проснувшись от страшного сна. Потоки дождя текли по его щекам, черные кудри прилипли ко лбу, а в широко распахнутых темных глазах мерцала тень ужаса. Что же, это лишь начало. Всю тяжесть содеянного господин постигнет позже, когда во снах ему раз за разом будет являться эта жуткая ночь. Микелетто с трудом бы вспомнил свое десятое убийство, или двадцатое, но первое он до сих пор держал в памяти, будто оно случилось вчера. — Первый раз не забывается, — заметил убийца и участливо протянул руку господину, все еще сидящему на мостовой. Ухватившись за предложенную помощь, Чезаре мигом поднялся на ноги. Хмельное возбуждение блуждало на его красивом, заметно побледневшем лице, а дыхание было шумным, точно после долгого забега. Однако предаваться смятению сейчас непозволительная роскошь, каждая минута промедления может обернуться новой опасностью. Микелетто схватил тело Бонадео за плечи и кивком указал Чезаре на ноги убитого: — Поднимайте! — нетерпеливо прошипел Корелья, с досадой ощущая холодные потоки дождя, стекающие от затылка к спине. Сухим из этой передряги ему не выйти. — Я чувствовал, — сбивчиво проговорил Борджиа, — как жизнь покинула его. Убийца усмехнулся: — Уж лучше его, чем вас, — он опустился на колено, рывками подтягивая мертвеца. — Вы-то еще дышите. При помощи господина наемник взгромоздил грузное, будто мешок камней, тело на спину и, не разгибаясь, потащил к лошадям, привязанным в соседнем переулке. Перебросив убитого через круп коня и закрепив его к седлу, Микелетто с облегчением выдохнул. Чертовски тяжелая выдалась ночка. — Я подверг себя опасности, Микелетто? — спросил Борджиа, легко вскочив в седло и откинув мокрые пряди от лица. Знал ли Чезаре, как он хорош собой? Даже сейчас — вымокший до нитки и бледный, как та смерть, что настигла его врага? Наверняка знал, не мог не знать. И, конечно же, он и сам понимал, что провел блестящий поединок — смелый, расчетливый, сокрушительный. — Ни на мгновение, ваше Преосвященство, — ответил Микелетто и мягко подстегнул своего коня. Легкой рысью ночные путники тронулись по безлюдным улицам, стараясь следовать самыми темными переулками. Они двигались к окраине города, туда, где воды Тибра были глубже всего. Первой в реку ушла шпага барона, а затем наемник стянул с коня неподъемное тело мертвеца и вместе с Чезаре дотащил его до каменистого берега. По господину было заметно, что он все еще охвачен небывалым волнением: его руки подрагивали, глаза хищно сверкали. — Вы убили его достойно, Ваше Преосвященство, — подбодрил хозяина Корелья. — Вы должны гордиться. Испанец выдохнул и ладонью смахнул с волос и лица тяжелые капли дождя. — Меня поблагодарят за это? — со смутной надеждой, будто у самого себя, спросил он. Микелетто усмехнулся и, склонившись над трупом, буркнул: — В моей практике такое редко бывало. На этот раз Чезаре сам понял, что от него требуется. Он сгреб барона под плечи, а наемник, в свою очередь, схватился за ноги, и, раскачав бедолагу, они сбросили тело в воду — подальше от берега. — Неблагодарная работа, — проговорил Борджиа, неотрывно глядя на то, как стремительно скрывается под водой соперник, казавшийся грозным еще час назад. У Бонадео не было шансов против Борджиа, но оценит ли сей жест супруга убиенного? Мысли о баронессе приводили Микелетто в беспокойство. По его мнению, эта скучнейшая из дам не стоила и взгляда, не говоря уже о той жертве, что принесена на алтарь ее свободы. Впрочем, Корелья мало разбирался в благородных дамах, и, вероятно, Урсула все же обладала определенным очарованием, ежели ради ее спокойствия Чезаре был готов подвергнуть свою жизнь опасности. — Река будет благодарна вам, ваше Преосвященство, — Микелетто накинул капюшон плаща и направился к лошадям. Обернувшись, он насмешливо заметил: — Она любит трупы. Libera me. Часть шестьдесят вторая К утру дождь закончился, и на чисто вымытом небе выглянуло низкое солнце поздней осени. Из открытых настежь окон доносился шум просыпающегося Рима, отдаленный звон колоколов возвещал о начале утренней мессы. В чрезвычайном нетерпении он мерил шагами сводчатую анфиладу своего дома, уже полностью снаряженный в добротный плащ поверх бархатного дублета, охотничьи штаны и сапоги из тончайшей испанской кожи. Ни следа от событий прошлого вечера в его облике, ни малейшего сожаления в неспокойной душе. Чезаре опустил взгляд на послание: изящным, витиеватым почерком на плотной бумаге выведено всего пара слов: “Санто-Спирито, в девятом часу. Libera me”. Посыльный принес весточку вчерашним вечером. Церковь Санто-Спирито стояла через дорогу от его дворца, а значит, Урсула успела навести справки, где обитает кардинал Борджиа. Чезаре скользнул пальцем по мерцающим в свете утра буквам, улыбнулся сам себе и вышел из дому. В сущности — о чем сожалеть? Убийцей он себя не чувствовал. Он взял верх в честном поединке. С таким же успехом на дне Тибра сейчас могло лежать его собственное тело. Попросту на сей раз удача улыбнулась тому, кто этого в действительности заслуживал. Да, князю римской церкви не пристало участвовать в дуэлях, но Чезаре Борджиа не был обычным кардиналом. Его душа укрепилась ненавистью. Вначале он, было, размяк от любви к замужней женщине, но ушат лютой ярости к сопернику закалил его душу, как ледяная вода закаляет клинок, вынутый из горячей печи. Справиться с Бонадео оказалось на удивление просто. Тот даже не успел продемонстрировать должного сопротивления. Игра окончилась быстрее, чем Чезаре мог бы представить. Но сейчас, шагая по улице, ведущей к церкви, все, о чем он думал, была Урсула. Его полностью поглотили мечты о том, как он сожмет ее в своих объятиях, как накроет мягкие губы поцелуем… И она ответит взаимностью, в том не было сомнений. Не стала бы замужняя дама назначать встречу другому мужчине, в то время как ее супруг в отъезде, если только не питала определенных надежд. И кардинал Борджиа не обманет ожиданий. Теперь он в ответе за ее благополучие, за ее жизнь и, быть может, даже будущее. И если она позволит, он сделает ее счастливой. О, как же ему мечталось заявиться на площадь Навона еще накануне ночью — сразу после того, как он покончил с бароном — и забрать оттуда Урсулу, отвести ее в свой дворец и сполна насладиться вкусом победы. Первой победы, которой он мог смело гордиться. Чезаре не просто взял реванш за доброе имя Ваноццы деи Каттанеи, не просто в очередной раз доказал, что перейти дорогу Борджиа равно приговору — он освободил несчастную даму от гнета деспотичного супруга и убрал преграду, что препятствовала ее счастью. Теперь она свободна, и Чезаре смел надеяться, ее любовь станет ему заслуженной наградой. Он нашел ее у ворот церкви, плотно укутанную в теплый осенний плащ, стыдливо прячущую лицо под широким капюшоном. Бедняжка! Она еще ничего не знала о событиях прошлой ночи и, конечно, опасалась быть узнанной или уличенной в недостойном поведении. Ее отвага, меж тем, придала Чезаре воодушевления, сердце защемило от волны внезапной нежности. Она все же пришла — решилась! А значит, чувства к нему в этой трепетной душе победили здравый смысл и страх. Без единого слова он подхватил растерянную баронессу под руку и порывисто увлек вдоль переулка, быстро огибая шумную улицу. Сейчас в его душе все смешалось: нестерпимое желание, трогательная нежность, предвкушение каких-то невероятных высот. Хрупкая рука, затянутая в скользкий шелк перчатки, утонула в его ладони, и несколько раз Урсула метнула на Чезаре взгляд, от которого у него внутри все стянулось в тугой узел. Рано или поздно, разумеется, все откроется. Бонадео не вернется домой, его хватятся в Остии, начнутся поиски, и страшная правда всплывет на поверхность. Однако, это случится в другой день, не сегодня. Сегодня Чезаре не станет думать о том, как Урсула отзовется на известие о смерти супруга. Она молила об избавлении. Что же, оно ей даровано. А теперь ее ждет наслаждение, и пусть никакое сомнение не омрачит эту встречу. Чезаре едва помнил, как они вошли в дом сквозь черный ход, как миновали широкую лестницу на второй этаж, как она говорила какие-то округлые, ничего не значащие фразы, а он лишь односложно отвечал и неотрывно смотрел на ее губы, мечтая поскорее прекратить ненужную болтовню.