— Я думаю, это последний город на территории, которую удерживают сербы, — сказал Хаджич по-английски, затем что-то добавил на сербскохорватском Бегану, который в ответ прибавил газу. В боковое зеркало Дохерти отметил, что Клинок отреагировал на увеличение скорости, сохраняя ту же дистанцию. Они уже выезжали из города, когда дорога внезапно нырнула под железнодорожный мост. Коща она вынырнула из-под него, впереди показался танк, опустивший ствол к земле. Рядом стояли два бронетранспортера, тоже, похоже, без экипажей. Справа на железной дороге череда крытых вагонов служила, очевидно, казармами. А в паре сотен ярдов дальше по дороге два сожженных автомобиля служили средством сужения полос движения. Огни там не горели, но были видны движущиеся фигуры. Внезапно впереди вспыхнул луч фонаря. Дохерти высунулся в окно и лучом своего фонаря обвел круг в воздухе. В автобусе позади Клинок прокричал Хаджридже: — Внимание! И Хаджриджа тут же перевела предупреждение на сербскохорватский. Большинство из женщин стали сползать на пол, остальные просто прижимали голову к коленям. На этот раз Клинок подогнал автобус к грузовику, и обе машины параллельными курсами двинулись к заграждению. Семьдесят ярдов, шестьдесят... а со стороны сербов по-прежнему нет стрельбы. Пятьдесят, сорок... и грузовик притормозил, пропуская автобус вперед. Позади Клинка в окно влетела первая пуля, застрекотал пулемет, но автобус уже прорывался между двух груд металла, скрежеща о них бортами. В грузовике сзади Дохерти, как можно ниже пригнув голову, вслепую палил из МР5. Краем глаза он видел, как мелькают мимо деревья, бегут люди, скользнуло назад какое-то бетонное здание, бронетранспортер. Рядом с ним Хаджич прятал голову у приборной панели, и только Беган сидел прямо за рулем, а в глазах его можно было прочесть, что едут они не на пикник. Как только автобус проскочил в зазор между сожженными автомобилями, Беган издал вопль, непонятно что выражающий — не то торжество, не то страх. Водитель из него был похуже, чем Клинок, и в то время, как левая сторона грузовика проходила в добром футе от заграждения, правая налетела на груду металла, и та покатилась вперед вслед за автобусом. Солдаты сзади продолжали стрелять. Через полмили дальше по дороге показались флаги боснийцев, и, значит, эта территория была уже безопасной. В автобусе только одна женщина порезалась летящими осколками стекла, остальные не пострадали. 11 Бюрократические проволочки заняли чуть ли не час. Командир местных боснийцев как-то не привык к тому, чтобы с сербской территории с боем прорывались британские солдаты, и потому он требовал более подробных объяснений, нежели те, которые был готов предоставить ему Дохерти. Несколько минут босниец изучал аккредитационные бумаги ООН, а затем просто посмотрел на Дохерти, подняв брови, словно говоря: «Ты что, меня совсем за дурака принимаешь?» Но тут в дело включился Хаджич и заговорил на родном языке с такой скоростью, что Крис с трудом понимал, о чем вдет речь. В конце концов местный командир посмотрел на них, вздохнул и протянул документы, сказав с легкой неприязнью: — О’кей, можете идти. — Что такого наговорил ему Хаджич? — спросил Дохерти у Криса. — Я сказал ему, что вы наемники, — пояснил босниец сзади. — И что нам не так уж много помогают из других стран, чтобы мы настраивали против себя людей, которые спасли тридцать или сорок женщин из сербского борделя. Дохерти засмеялся. — Но я так понял, что этот парень не очень-то одобрительно отнесся к нашим действиям. — Он служил в регулярной армии, — сказал Хаджич, — и, видимо, сделал неплохую карьеру, пока кто-то не выдернул коврик у него из-под ног. Они дошли до опустевших машин. — Где же они все? — спросил Дохерти у Клинка и Дамы. — Моются, — последовал ответ. — А затем, наверное, подкрепляются. Я бы тоже не отказался от завтрака, — добавил лондонец. По запаху они отыскали столовую подразделения. На ближайшей железнодорожной ветке стоял состав пассажирских вагонов, а на земле перед ними несколько человек поддерживали огонь под двумя котлами с бобовым супом. Очевидно, он предназначался для женщин, но, поскольку наварили много, вскоре и сасовцам предложили по миске густой, исходящей паром похлебки. Командир подразделения мог и не любить наемников, зато поварам его больше нравился результат, чем мотивации. Предложили и хлеба, немного черствого, но с супом он шел как деликатес. Каждому выдали и по чашке горячего горько-сладкого напитка, как потом выяснилось, игравшего роль кофе. Постепенно стали подходить женщины, которых отводили кормить в один из вагонов. Женщины помылись, и у некоторых на лицах уже появилась готовность принять этот мир таким, каков он есть. Хотя многие по-прежнему не могли избавиться от потрясения. Нена принадлежала к тем из них, которые держались крепче всех. Она отыскала взглядом Дохерти, прихлебывающего кофе на груде мешков, и на губах ее появилась улыбка, словно она вспомнила, что есть и иной мир. Над восточными вершинами появились первые лучи света, когда они продолжили свое путешествие. Утро было обжигающе студеным, но местный командир распорядился выделить приличное количество одеял для женщин в неотапливаемом автобусе, а ясное небо предвещало солнечный день. До Високо по прямой было около десяти миль, но петляющая дорога удваивала это расстояние, а водители не могли ехать со скоростью более двадцати миль в час по извилистой заснеженной дороге. И пока они добирались до города, солнце уже встало в небе, преобразив окружающий край для сасовцев, которые до этого видели Боснию только под тучами. Дохерти вспомнил об Авьеморе в Шотландии, когда дорога привела их в Високо, где высокий минарет главенствовал среди островерхих крыш. Мощеная городская площадь казалась бы нетронутой войной, если бы местная милиция не превратила старую городскую ратушу в свою штаб-квартиру. Подогнав машины к ратуше, вновь прибывшие стали ждать, пока Хаджич не доложит об их приезде. Предыдущие гостеприимные хозяева уже сообщили сюда по рации, хотя, впрочем, не упомянув о британцах вообще даже как о наемниках. Группа местных женщин уже ждала их, чтобы позаботиться как о спасенных женщинах, так и о спасителях, и разместить их на квартирах в сотне ярдов от площади. Это был старый дом, вероятно, построенный еще в дни господства здесь Австро-Венгерской империи. — Здесь жили сербы, — сказал Хаджич Дохерти, но не стал или не захотел объяснять, что с ними случилось. Но, куда бы ни делись эти сербы, большинство их пожитков сохранилось. На кухонном столе лежала раскрытая газета трехмесячной давности. Хаджриджа осталась с женщинами, боснийцы разделились между двумя спальнями, предоставив сасовцам раскинуть спальные мешки в единственной большой комнате внизу. Все вымотались, но легко уснул только Крис. Остальные же никак не могли избавиться от видений предыдущей ночи. Дохерти, как обычно, проснулся первым среди англичан, около двух часов пополудни, и принялся искать туалет. Тот уже оказался занятым насвистывающим боснийцем, и Дохерти выскользнул в дверь черного хода в поисках альтернативы. Во дворе он наткнулся на Хаджича, бодро поливающего стену и щурившегося поверх зажатой в губах сигареты. День выдался замечательный, солнце стояло в голубом безоблачном небе. В пространствах между домами впереди виднелись встающие над долиной горы, поросшие поверху соснами. Торчащая ярдах в двухстах среди крыш, крытых красной черепицей, вершина минарета выглядела странно, словно стартующая ракета. — Пойдешь сейчас со мной на встречу с генералом? — спросил Хаджич. Дохерти нехотя оторвался от лицезрения безмятежной картины. — Угу, — сказал он. Они вдвоем пошли по узкой улочке к площади. Изредка встречались прохожие, и Дохерти решил, что некое подобие нормальной жизни здесь сохранилось. Издалека из школы, которая нормально работала, доносились детские вопли. «Генерала» они отыскали в маленькой комнатке на задах старой ратуши. Тот оказался молодым симпатичным боснийцем по фамилии Аджанович, с длинными волнистыми каштановыми волосами и зелеными глазами. Дохерти решил, что ему не более двадцати восьми лет и что скорее всего в югославской армии он имел звание не старше лейтенантского. Он также превосходно говорил по-английски благодаря шестимесячному пребыванию в Австралии, куда давно эмигрировала половина его семейства. Дохерти, сам не зная почему, мгновенно проникся к нему доверием, и справедливость такой оценки подтвердилась в последовавшем затем разговоре. Хаджич изложил события последних нескольких дней: обнаружение Нены Рив в Во- гоеке, подготовку спасательной операции, ход самой операции. Аджанович, слушая с громадным интересом, предложил им сигареты, сказал, что с этим все ясно, но все-таки, что же прежде всего привело «Дохерти и К°» в Сараево? И кто они? Хаджич посмотрел на Дохерти, который решил рискнуть. Они солдаты регулярных британских войск, объяснил он, и направлены установить контакт с другим британским солдатом, который, судя по всему, руководит небольшой армией в окрестностях Завика... — Но ведь эта территория контролируется сербами, — сказал Аджанович по-английски со своим австралийским акцентом. — Мы знаем. Аджанович посмотрел на него и по-мальчишески улыбнулся. — Вот же война, а? — сказал он. — ООН хочет, чтобы Рив вышел из этой войны, — продолжил Дохерти, — того же хотят хорваты и сербы. И ваше правительство, — добавил он дипломатично. — Все заявляют, что его действия мешают установить мир. Ну а если война продолжается только из-за него, есть смысл вытащить его отсюда. — Вы собираетесь убить его? — спросил Аджанович. — Как «терминаторы», призванные предупредить события? Я видел этот фильм в Сиднее. Только эта война еще более безумна. — Он мой друг, — просто сказал Дохерти. — А, прошу прощения. И фамилия его Рив, и та женщина — его жена, так? — Да. Аджанович откинулся на спинку кресла. — О’кей, — сказал он. — И что же вы от меня хотите? — Если можно, три вещи. Какие-нибудь документы, чтобы мы смогли спокойно продвигаться до территорий, занятых сербами; какие-нибудь разведывательные данные о ситуации вокруг Завика и какой-нибудь автомобиль. Ну хотя бы тот грузовик, на котором мы приехали, если ничего больше нет. Но что-нибудь поманевреннее и поменьше было бы предпочтительнее. —А вы знаете, что в сорока километрах далее по дороге, в Витезе, располагается база британских сил ООН? — Угу. Но мне бы не хотелось вовлекать их в это дело. Видите ли... — Да, да, я понимаю, — сказал Аджанович. — Но и вы должны понять — что бы вы там ни делали, может быть, даже из самых добрых побуждений, это не поможет моему народу в данной войне, и потому нам трудно отдать вам то, что и нам может оказаться полезным. — Да, я понимаю, — сказал Дохерти. Он мог представить себя на месте другого человека. — Но, — продолжил Аджанович, — есть тут один фургончик. С сиденьями... — Идеальное решение... — Да, но есть и закавыка. Он нуждается в ремонте, а мы лишились нашего механика. Если у вас найдется... — Сделаем. — Вот и хорошо, он для нас бесполезен. Что же касается всего остального... Я могу вам выписать сотню документов, но вряд ли они вам помогут. Я всего-навсего командую в этом округе, и не более. Извне мною никто не командует, но никто извне и не послушается моих приказов. Эго война по отдельным отсекам, понимаете? Следующий встретившийся вам командир может вообще расстрелять вас как шпионов. — Он пожал плечами и рассмеялся. — Мне нравятся англичане, — сказал он, — и от лица моей страны я благодарю вас за то, что вы спасли этих женщин, рискуя своими жизнями. Разумеется, мы можем поделиться с вами разведывательной информацией. Но только ваши люди в Витезе знают побольше. Еще я дал бы вам один совет. Будет безопаснее, если вы будете путешествовать не под своими настоящими именами. Возможно, ваши люди в Витезе смогут сделать вам документы журналистов.