Дохерти поблагодарил его, но решил не рассказывать, что еще Торнтон в Сараеве снабдил их различными документами. Он спросил, где находится фургон. Оставалась надежда, что колеса и мотор у него были на месте. Аджанович вышел из комнаты и вернулся пару минут спустя с одетым в форму солдатиком, едва вышедшим из подросткового возраста. — Кемаль покажет вашим людям, где находится автомобиль, — сказал он. — А разведчики работают в соседнем кабинете. Их начальника зовут Аким, и я сказал ему, чтобы он выдал вам всю необходимую информацию. Когда вы собираетесь выехать? — Зависит от мастерства нашего механика, — сказал Дохерти. — Ну, значит, еще увидимся. — Аджанович протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Дохерти про себя высказал надежду, что этот человек переживет войну. Они отправились с Хаджичем к дому, где сасовцы находились в различной стадии пробуждения. Клинок брился, Крис рылся в своих пожитках в поисках свежей рубашки, а Дама, сидя в спальном мешке у стены, читал путеводитель по Югославии. — Да у нас прямо каникулы, не так ли? — спросил Дохерти. — Тут настоящий пансионат, босс, — заметил Клинок. — Еще бы нормальные кровати да завтрак... — Осматривали достопримечательности, босс? — спросил Крис. Дохерти рассказал, с кем он встречался. — На улице стоит парень, который покажет тебе один фургон, — сказал он Даме. — Тот нуждается кое в каком ремонте, но что точно, я не знаю. Посмотри, что можно сделать. — А если он не подлежит ремонту? — спросил Клинок. Дохерти пожал плечами. — Тогда придется подраться с Хаджичем и его парнями за грузовик. — Это по мне, — сказал Клинок. — Ну да, нам-то известно, с кем из его бойцов ты бы схватился врукопашную, — пробормотал Крис. Словно в ответ на эту реплику в дверях появилась Хаджриджа. — Пришла Нена, — сообщила она Дохерти. — И хочет поговорить с тобой. — Где же она? — На улице. Дохерти вышел и увидел, что она стоит, прислонившись к стене, очевидно, в глубоких раздумьях. На ней были те же джинсы, в которых она и была, когда они нашли ее, только теперь она еще раздобыла где-то пальто. Вид у нее был невозмутимый. — Зайдешь? — спросил Дохерти. — Нет... я так давно не была на солнце. Понимаешь? Пройдемся? — Да, конечно. Только ребят предупрежу. — Он исчез внутри, сказал Крису и Клинку, чтобы те повидались с Акимом и начали разрабатывать план маршрута. Появившись на улице полминуты спустя, он застал Нену в той же позе. — Сюда? — предложил он, указывая на улицу, ведущую к далеким горам. Они пошли, поначалу в молчании. — Я не знаю, что сказать, — наконец произнес Дохерти. — Я могу только представить, через что тебе пришлось пройти... Если хочешь, говори ты, я послушаю. — Нет, — сказала она. — Об этом я не хочу говорить. Во всяком случае, с мужчиной. Даже с хорошим мужчиной, — добавила она, глядя прямо перед собой. — Лучше расскажи, что ты тут делаешь. Хаджриджа мне кое-что поведала, но я боюсь, она не до конца поняла. Дохерти начал с самого начала, с того момента, как он снял телефонную трубку и услыхал голос Барни Дэвиса, приглушенный шумом бара на центральном вокзале Глазго. Она слушала не перебивая, а когда он закончил, повернулась к нему с недоумением во взгляде. — Но почему ты согласился, Джеми? — поинтересовалась она. — И почему Исабель отпустила тебя? — Я и сам себя спрашивал об этом, — сказал он. — И ты знаешь, голос в моей голове говорил: «О’кей, ты был солдатом, и ты думаешь, что все знаешь о войне. Так вот не все. Ты участвовал всего лишь в военных играх, будь то Оман, Фолкленды или Северная Ирландия. Ты участвовал в войнах, где соблюдались правила. А это война, где вообще нет никаких правил». Я... — Он помолчал. — Извини, — сказал он. — Эго не то, что тебе бы надо было выслушать именно сейчас. — Я же сама спросила, — сказала она. Еще минуту они шли молча. — Так, следовательно, ты хочешь взять меня в Завнк? — наконец спросила она. — Если ты только действительно уверена, что хочешь поехать. — Я ведь и сама пыталась туда попасть. «Интересно, как долго ее голос будет окрашиваться горечью», — подумал он, и мысли перекинулись к Исабель. В голосе его жены эта горечь так и осталась, только в этом и проявлялись внутренние катаклизмы. Ее муки всегда будут с ней. Так они дошли почти до окраины города. В сотне ярдов впереди дорога вливалась в автостраду, проходящую мимо Високо на север. А дальше вставала облитая солнечным светом стена гор. Она поежилась. — Когда едем? — спросила она. — Пока не знаю, — сказал он. — Может быть, и завтра. — У «Эверли Бразерс» есть такая песня, — сказала она. — Помнишь, как Риву нравились «Эверли Бразерс»? — Угу. — Еще бы, этот идиот на бракосочетании пел «Мне остается только мечтать». Вот и допелся. — Не могу поверить, что он вытворяет то, о чем говорят, — сказала она. — Я тоже, — согласился Дохерти, но где-то в глубине души небольшие сомнения свили гнездо. Он видел, что сделала с ним самим эта война всего лишь за неделю. Так что одному Господу известно, во что превратился Рив за девять месяцев. Когда Дохерти ушел с Неной, Клинок отыскал Хаджриджу в саду. Она стояла и смотрела в пространство. — Хаджриджа, — прошептал он, но тем не менее она вздрогнула. — Ну разве можно так, — вскинулась она. — Извини, — сказал Клинок. — Я... — Он беспомощно пожал плечами. — Нет, это ты меня извини, — ответила девушка и откинула волосы назад характерным жестом. — Знаешь, это так тяжело, — сказала она чуть ли не умоляюще, — находиться рядом с этими девушками после того, что с ними произошло. Сердце разрывается. Но понимаешь, мне приходится быть сильной, чтобы поддержать их. — Да, — сказал он, — тебе тоже нужна поддержка. — Клинок раскрыл объятия. — Иди ко мне, — сказал он, и она уткнулась лицом ему в шею, и за ворот его рубашки побежали ее слезы. — Спасибо, — сказала она через пару минут, мягко отталкиваясь от него. — Всегда пожалуйста, — ответил Клинок, чувствуя, что и наполовину еще никого так не хотел. — А как девушка? — спросил он. — Та, что из дома... Хаджриджа опять поникла. — Сатка, — сказала она. — Ее зовут Сатка, и я забыла сказать тебе — она хочет видеть тебя, «мужчину с таким забавным лицом», так она зовет тебя. И с ней... с ней, на мой взгляд, все в порядке. Понимаешь? Не страдает. — Понимаю, — сказал он. — Может быть, и не страдает, но кто знает, что у нее внутри творится? — Можем пойти прямо сейчас, — сказала она. — Это недалеко. Через две улицы. — Давай сходим. Они вернулись в дом, где Крис в ожидании Клинка изучал книгу о птицах. — Меня тут зовут в один дом, — сообщил ему Клинок. — Встретимся в ратуше где-нибудь через полчасика. Крис кивнул и понимающе улыбнулся. — Я мужчина с забавным лицом, — крикнул Клинок через плечо, когда они выходили из дома. Когда же они добрались до дома, где временно разместили женщин, желание шутить его покинуло. Это большое здание рядом с мечетью было частью религиозного училища, как объяснила Хаджриджа. Сатка вместе с другими девятью женщинами помоложе делила пять матрасов в комнате наверху. Когда Клинок вошел, все женщины сжались, несмотря на присутствие Хаджриджи. Зато Сатка была рада видеть его, и они поболтали минут десять, прибегая к переводу Хаджриджи. Бй было двенадцать лет, как она сказала, и, когда в их деревню пришли солдаты, мать велела ей спрятаться. Когда она выбралась из убежища, никого в деревне не осталось, а все дома сожжены. Она оставалась там еще пару дней, но никто не вернулся, и она попыталась добраться до следующей деревни, где ее обнаружили другие люди и заставили сесть в их машину. До этого момента она излагала в повествовательном тоне, а тут резко перешла на рассказ в третьем лице, используя «она» вместо «я» при описании той сцены, когда мужчины сделали ей больно и связали ее. Так она и рассказывала вплоть до того момента, как «она» была спасена «мужчиной с забавным лицом». Клинок слушал, ободряюще улыбаясь, и думал, что раньше он не до конца понимал значение фразы «разбитое сердце». Он тут же захотел пообещать девушке, что заберет ее с собой в Англию, но понял, что не может этого сделать и, более того, не должен. По крайней мере она осталась в живых, думал он по пути обратно. Хоть этого и мало. — А вот теперь, я думаю, поддержка нужна тебе, — сказала Хаджриджа, обнимая его за шею. Расставшись с Неной, Дохерти побрел по городу куда глаза глядят. Искушение остаться в городе еще хоть на денек было велико, и надо было придумать по крайней мере хоть одну вескую причину, которая бы перевесила это желание. Люди его нуждались в отдыхе по причинам скорее не физического, а морального стресса. Им еще не приходилось бывать в таких ситуациях. Хоть все трое и образцово выдержали испытание, но опасные признаки были налицо: отсутствие шуток со стороны Клинка, почти абсолютное молчание Дамы, его, командира, собственное небрежное отношение к происходящему — вот и теперь он бродит по городу, вместо того чтобы заниматься делами.