Элла отдает ее бывшим друзьям, а сама растет, худеет, бледнеет. Лицо теряет форму лишь на миг, затем – становится овальным. Чужим. Волосы седеют. Зрачки покрываются белым налетом. Передо мной не моя сестра. Я отдала биомаску сущности и добровольно согласилась обнулиться. Дура. Я знаю, как эти твари умеют обезоруживать. Как притворяются, копируют голос и внешность. И все равно попалась. – Шейра, я здесь! – Ко мне бежит еще одна Элла. Настоящая ли? Истерические всхлипы, трясущиеся пальцы, шрам на мизинце – в пять лет ей на руку упала железная игрушка-птичка… Она. Она! Сущности скалятся. Ликуют. У них две жертвы. Первые жертвы, у которых они украдут здоровье. Сестра жмется ко мне. Я прикрываю ее собой. Пара шагов до столба – и мы спасены. Утешители приедут быстро, вот только дождемся ли мы? Над стройкой тянется едва заметная дорога. Одна. Странно не видеть паутины маршрутов. – Давай я их отвлеку, – предлагает Элла. – Не высовывайся. – Это я виновата. – Голос дрожит. Она плачет. – Не спорю, – мрачно хмыкаю я. – Приготовься. Я нажимаю на кнопку. Арена тонет в тишине. Внезапно «недети» кидаются на Эллу. Я не успеваю ее защитить. Сущности выстраиваются в полукруг и шипят. Девчонка, одурачившая меня, подбегает к моей сестре. Из глаз этой твари к глазам Эллы тянутся нити. Она ее ест. Ко мне ковыляют две сущности. Я вспоминаю об электрошокере – он слабый, но этого достаточно, чтобы их отпугнуть, – и хватаю за кисть девочку лет одиннадцати. Раз за разом умираю, причиняя боль ребенку. У сущностей от малейшего удара током на теле возникают гематомы, но у меня нет выбора. Первая девочка испуганно отпрыгивает. Затем вторая. Спазмы в желудке не дают мне покоя – ужин просится на свободу. Я со всех ног несусь к маске. Сущности бросили ее неподалеку от арены. Успею. Десять шагов в секунду. Вот, что мне нужно! Я прыгаю и растягиваюсь на земле. За мной идут. Захлебываясь в песке и пыли, я продолжаю ползти к маске. Пальцы касаются шершавого мягкого материала. Я отчаянно сжимаю наше спасение и поднимаюсь. Я вновь безлика. Вновь в одежде. И больше не боюсь маленьких монстров. Элла не кричит. Ниточки с каждым мгновением тоньше, а ее лицо – бледнее. Сестра не шевелится – не может. Когда из тебя выкачивают столько кармы, мышцы становятся деревянными. – Отпустите ее! – визжу я и бросаюсь к Элле. На тросе появляется черная кабина. Крепление удлиняется и опускает ее к нам. Я рада. Счастлива. И мчусь к Элле, но кто-то бьет меня по голове. Я падаю. Хватаюсь за края реальности, только бы не выпустить из виду сестру. Сейчас я ничем не смогу ей помочь, но должна видеть. Я не потеряю сознание и не брошу ее одну наедине с этими тварями. Утешителям остается совсем чуть-чуть, когда локоны Эллы начинают седеть – волосок за волоском, быстро, нестерпимо быстро. Я воплю, надрываюсь, но ползу к ней. А она как ни в чем не бывало смотрит на сущность, нагло выкачивающую из нее последние капли жизни. Методично и беспощадно. Для седой девчонки это – способ утолить голод на пару часов, а для моей сестры – конечная станция под названием «необратимость». – Элла! – Я цепляюсь за ее лодыжку. Встать не получается. Мир танцует, а я не попадаю в ритм. – Пожалуйста, опомнись! Умоляю! Элла ничего не замечает. В ней бурлит сомнение, но кокон слишком плотен, чтобы она смогла пробить его и разорвать связь между собой и сущностью. У моей любимой сестренки – седые локоны. Они тебе не идут, Элла. Из кабины выпрыгивают две безликие женщины в светлых костюмах – рубашках и брюках. Они безупречны. Идеальны. Одинаковы. Стройные фигуры, длинные ноги, сильные мышцы. Движения Утешительниц резки и четки. Без лишней суеты они оглушают сущностей. По очереди, одну за другой, словно щелкают орехи, без жалости и сожаления. Они понимают, что перед ними не дети, и работают. Маленьких монстров ждут палаты в третьем блоке. Им там даже понравится. Головы Утешительниц пропитаны информацией о болевых точках, а сердца тверды. Со временем привыкаешь к сломанным судьбам. Вырабатывается иммунитет. Эти женщины разучились жалеть. И я не знаю, завидовать им или сочувствовать. Сущности не сопротивляются – вялые удары не в счет. Они истощены и поэтому слабее людей. Без кармы так будет всегда, а восполнить ее после черного порога невозможно. Не проходит и минуты, как Утешительницы побеждают. Седые дети без сознания. Теперь они не выглядят угрожающе. Они снова маленькие и наивные. Связь между сущностью и Эллой тает, и сестра хрипло втягивает воздух. Я до сих пор сжимаю ее лодыжку. – Все позади, – шепчу я. – Все позади… Женщины смотрят на Эллу. – Она не переступила черный порог, – убеждаю я сама себя. – Не успела. Поднимаю голову, чтобы обрадоваться светлым кудрям, и сердце тонет в море ужаса. Моя сестренка опускает глаза. Белые глаза. – Прости меня, Шейра. Мне… жаль. Не проболтайся родителям, хорошо? Она будто не понимает. Будто не ощущает, что пересекла черту. – Вставай, родная. – Она подает мне руку, но я пячусь. Нет, это ложь. Я сплю. Давай, Шейра, просыпайся. Просыпайся! – Почему так светло? – хмурится Элла, поворачиваясь к Утешительницам. О, сестренка, теперь ты всегда будешь видеть слишком ярко, слишком пронзительно. Чтобы не давать шансов жертве. Чтобы ни на миг не забывать, в кого превратилась. Ты наказана, как наказывают серийных убийц и маньяков. За что? За то, что проиграла. – Мы ее забираем, – цедит одна из Утешительниц, а затем обращается к Элле: – Надеюсь, тебя не надо обрабатывать, как этих? – Почему… – Сестра закусывает губу. – Почему так тошнит? И кружится все. Холодно. Мне… Мне плохо… – Пойдем. – Женщина увлекает ее в кабину. Вторая Утешительница переносит в салон безжизненных детей. – Нет! Не надо! – воплю я. Сердце-молот стучит в каждой клеточке тела. Откуда-то появляется немного силы, и я трачу ее на то, чтобы вскочить. – Пожалуйста! Элла! ЭЛЛА! – Я сущность? – одними губами спрашивает сестренка. Она спокойна, но мне ли не знать, что за тонкой корочкой льда – отчаянное пламя. – Шейра, не говори им. Хотя бы сейчас, пока они в командировке. Элла переступает порог кабины. – Да послушайте вы меня! – Я цепляюсь за плечо Утешительницы, поднимающей чумазого мальчишку. – Она не виновата! Она не хотела, чтобы так произошло! – А они хотели? – Нет, – хриплю я. – Разве это честно? – Понедельник и пятница – дни открытых дверей. Блок номер три, отделение невиновных. – Так нельзя! Нельзя! Отпустите ее! – Я пытаюсь ее ударить, но она перехватывает мой кулак. – Вы тоже поедете с нами. Мы довезем вас до первой безопасной остановки. Лицо Эллы не выражает ни грусти, ни страха, ни сожаления. Неужели она сдалась? Неужели смирилась с тем, что ее заберут? Неужели не поняла, что это… навсегда? На всю жизнь. Я задыхаюсь. В голове ни одного убедительного довода. Я – марионетка. Снова. Что я скажу родителям? Как буду оправдываться перед собой? Мою сестру лишили жизни, счастливой и здоровой, а я не нашла в себе сил победить сущностей. Я ненавижу себя дважды. За Ника и за… Эллу. Из раздумий меня вытягивает писк. Он разносится по венам, превращается в хор. Индикатор краснеет, моргает, плавится.