– Они… Они ушли… – Пару минут назад я бы разрыдалась, если бы настало время объяснять. Но слезы высохли. Во мне сгорело то, что люди называют эмоциями. Я – картонная кукла. Должно быть, мой программный код сократился раз в сто. – Десять человек. Похожие на Н… – …что же ты творишь, – на Матвея. Ольви тем временем бьет Ника по щекам, и тот приходит в себя. Мне страшно рядом с ним, безумно страшно и… стыдно. Я уверена на тысячу процентов, что сочувствие того, чьи белые глаза не пугают, убьет меня. – Что было потом? – допытывается Альба. – Не заставляй… – молю я. Вот бы превратиться в колосья. Слиться с небом. Рассеяться на ветру. И никогда-никогда не нажимать на спусковой крючок. Ник без маски, но Альба не узнает его. Наша нить по-прежнему меня душит. Мы обдумываем произошедшее. Светает. Алые струйки крови на шее сущности все заметнее. Все заметнее нож, прячущийся в колосьях. Все заметнее моя дрожь. – Тебе бы кармы, – одними губами произносит Ник. – Где рюкзаки? – Я оставила их там… – Ждите. Парни растворяются в утренней дымке. Я бы пошла за ними, только вот силы давно растворились в красном свечении индикатора. Мы с Альбой бережем хрустальную тишину, но когда ребята возвращаются, она разбивается. – Давайте похороним его, – предлагает Ольви. – Ты серьезно? – изумляется моя бывшая подруга. – У тебя другие предложения? – Например, отдать труп Утешителям. Вот всегда ты такая правильная. Аж зубы сводит. Здравствуй, девятилетняя девочка. Ты по-прежнему не умеешь спорить. – Нет. Мы его похороним, – вмешивается Ник. – Вы хоть слышите, что… – Похороним. – Я собираю крохи самообладания и улыбаюсь Ольви. Для него это важно. Важнее, чем для нас – не поседеть. – Вы сошли с ума, – обреченно вздыхает Альба. – Трупы увозят в первый блок. Вас обнулят! – Больше девяти гигов не снимут, – пожимаю плечами я. – Это же не убийство. – Хорошо, – сдается та. – Но у нас нет лопаты. – Отнесем его в деревню, – предлагает Ольви. – Здесь недалеко. Мы дошли до нее, когда гуляли. Гуляли. – А почему так долго? – рычу я. Если бы они вернулись чуть-чуть раньше, ничего бы не произошло. До смешного глупо. До слез страшно. И горько. Если бы необратимость была напитком, то однозначно кудином[10]. – Я решила передохнуть, – признается Альба. – Не думала, что скажу это, но… мне действительно жаль, Шейра. Ты не виновата, что они прочитали… тот день. – Какой день? – недоумевает Ольви. – Неважно, – поспешно отвечаю я. – Где твоя маска, Матвей? – неожиданно спасает меня от объяснений Альба. – Если честно, я удивилась, что ты без нее. – Почему? – напрягается Ник. – Ты же за анонимность. – Потерял. Они появились слишком… внезапно. Я не успел ничего сделать. А когда эти твари приняли мой облик, мне пришлось следовать за ними. Я восполняю запас и надеваю маску. Теперь никто не заметит, что я на грани. Поле наливается пронзительным светом. Ник берет сущность на руки. Я стараюсь не смотреть, но взгляд вновь и вновь натыкается на окровавленную шею. Его убила не ты. Не ты. Мы идем медленно. Я гадаю, что ждет нас в третьем блоке, и отчаянно избегаю мыслей о недавних событиях. Впереди темнеет деревня. Двухэтажные коробки пропитаны влагой. По стенам ползет мох, разбавляя зеленью серость стен. Дома жмутся к потрескавшейся дороге, как мухи к липкой ленте. Селение окружают шпили-датчики, протыкающие хмурые облака. Я помню, как работают такие заборы. Он не впустит нас в деревню… Не впустит здоровыми. Когда Элла была ребенком, а я – семнадцатилетней искательницей приключений, мы пытались пробраться в лабораторию родителей, окруженную похожими шпилями. Хотели обрадовать маму с папой. Благо, нас остановил охранник. В тот же день мы выслушали лекцию о том, что чужим людям путь в лабораторию заказан. Те, у кого в индикатор не вшита специальная программа, обнуляются за считаные секунды. Мы замираем перед похрапывающим мужчиной. Он положил локоть на связной ящик и прислонился к шпилю. На улице пустынно. Еще бы, в такую-то рань. – Кхм, – как можно громче кашляет Ник. – Доброе утро. Незнакомец подпрыгивает и едва не сносит кулаком связной ящик. – Зачем же пугать, а? Че надо? – Комната, – устало заявляет Альба. Дрожь в пальцах, тяжелое дыхание… Как бы она ни бодрилась, новый индикатор пока не прижился. – И похороны, – подхватывает Ольви. Мужчина косится на окровавленную сущность. – Кто его так? – Те, кому нечего терять, – цедит Ник. – А как докажете, что это не вы? – хмыкает незнакомец, вытаскивая из-за пояса нож. – Послушайте, – умоляет Ник. – Мы не сделаем ничего плохого. Обещаем, к вечеру нас здесь уже не будет. – Его убила банда сущностей. – Ольви прикасается ладонью к внешней стороне шпиля. – Они, наверное, из сорок второй деревни. Здесь таких тьма-тьмущая, вот мы и раскошелились на забор, – чешет затылок мужчина. – И их не увозят в третий блок? – поражаюсь я. – А на кой ляд им новые пациенты? Кушетки разве что занимать. Пока твари не лезут в город, их не трогают… – Ну что? – теряет терпение Ник. – Впустите нас? Мы готовы заплатить кармой. – Мне твоя карма сто лет не нужна! А вот если едой отблагодаришь, буду не против. Нам сюда присылают кашу строго по графику, но некоторым этого мало. – Без проблем, – соглашается Ник. – Шейра, ты вроде бы держишь связь с Киром. – Да, я все улажу. Мне по-прежнему больно, неестественно больно с ним разговаривать. – Тогда милости просим, гости дорогие! – расплывается в улыбке мужчина. – Меня Грэди звать. Он вводит пароль на маленьком экранчике в шпиле, и тот издает скрипящий звук. – Чего стоите как не родные? Мы семеним вслед за охранником. Негостеприимный забор пропускает нас, но я все равно слежу за светло-зеленым свечением, проступающим сквозь рукав толстовки. – Я вас отведу к Эмили и ее мужу. У них комната есть. – Грэди сбавляет скорость и переходит на шепот: – Специально для их дочурки детскую отстроили. Только вот забрали деваху два года назад. Она здоровенькой родилась, но в пять лет заболела планемией. Эмили надеется, но мы-то понимаем, что в третий блок просто так не увозят. Не вылечится девчонка. Мы пробираемся через зигзаги простыней на веревках, изогнутых, как спины балерин. Вдыхаем аромат цветов и стирального порошка, слушаем приветственный собачий лай. Мол, на липкой ленте есть место для новых мух. Радуйтесь. Сухие умершие деревья тянутся к небу, будто молнии, бьющие вверх. Мы останавливается у ничем не примечательного дома. На пороге, прислонившись виском к распахнутой двери, курит женщина. Ее волосы растрепаны, а блеклый взгляд не выражает ни радости, ни печали. Она, как и я, давно мертва.