– Пойдем-ка отсюда. – Она увлекает меня в маленькую комнатку, заваленную коробками, и, закрывшись, облегченно вздыхает. – Ты Утешительница? – спрашиваю я, до боли сжимая пальцами виски. – О, дорогая! Нет, конечно нет! Она обнимает меня. Что-то говорит, а я вновь превращаюсь в фотокамеру и вспышками запечатлеваю ее сожаление. О, если б я распечатала все снимки, наверное, по фрагментам воссоздала бы ад. Я прокручиваю в голове песенку Альбы. Только бы не думать, что делает здесь мама. И кто ее подопытные. Мне вспоминается Марк, поломанный человек, которому не хватило утешительской надежды. Он оказался в конце очереди. И мне больно осознавать, что к этому причастны мои родители. – Подожди. – Я упираюсь ладонями в плечи мамы и отталкиваю ее. – Вы должны быть в лаборатории! – Так и есть! – энергично кивает она. – На двадцатом этаже, рядом с учебным отделением. – Почему ты… – Дорогая, тебе лучше не знать о таких местах. – И, конечно, мне лучше не знать, что забыли в таких местах мои родители. Правильно? Это ты хотела сказать? Лицо мамы напряжено, она вот-вот расплачется. Мои слова почти добили ее. Я злюсь на себя за слезы мамы и на нее – за дурацкие тайны. – Мы не тестируем обновления кармы, Шейра, – отвечает она. – Не заставляем участвовать в экспериментах. – В чем заключается ваша работа? – щурюсь я. – Это тайна. Пока что тайна. Я сползаю на пол. Мы квиты, мама. И как бы ты ни умоляла, мои секреты тоже останутся при мне. – Шейра… – Она падает на колени и гладит меня по щеке. – Почему ты здесь, дорогая? Мы с папой столько раз тебе звонили! – Кое-что случилось… Я всего лишь не уследила за сестрой. Ее всего лишь обнулили сущности, и она поседела. Ты ведь простишь? Простишь дочь, ненавидящую себя дважды? Я мечтаю, чтобы ты, как раньше, ругала меня за невымытые чашки. – Элла. Она… – Молчи! Молчи, дорогая, – шикает мама. – Я не переживу этого снова. – Снова? – Да… – Она прислоняется затылком к пирамиде из коробок. – Мы с Карлом догадывались, что с Эллой творится неладное. На звонки она не отвечала, а ты постоянно оправдывалась. Мы запросили списки обнулившихся и больных планемией. Было… Было сложно, Шейра. Она не хочет ни с кем встречаться. – Я в курсе. – Рене… – всхлипывает мама, – моя подруга. Она рассказала мне все. – Я пришла к Элле. – Как это случилось? – Ее трясущиеся губы умоляют меня промолчать. – Как у всех. – И что теперь? У тебя появятся две седых дочери, мама. Некого будет ругать за невымытые чашки. Мы считаем быстрые шаги за дверью и раз за разом переживаем тот день, когда я возненавидела себя дважды. Вспышками. Создаем свой воображаемый альбом и подписываем каждое фото. – Ты на учете, Шейра? – подает голос мама. – Давай не будем, хорошо? – как можно спокойнее улыбаюсь я. – Не хорошо. – Передавай папе привет. А мне… Мне пора. – Не прощаясь, я выныриваю из полумрака комнаты. Кладовая расположена чуть поодаль от кабинета Рене, и сидящий на подоконнике Ольви не замечает меня. Ник появляется одновременно со мной. Его допросили. – Н… ну что? – спрашиваю я, присоединяясь к ребятам. – Где ты была? – недоумевает Ник. – Пойдемте в столовую, там все обсудим. Мы устраиваемся за столиком в углу, подальше от галдящих больных и Утешителей. Зал наполнен сладким запахом выпечки. Странно. В блоках нечасто балуют сладостями. Желудок недовольно урчит, возмущенный моим наплевательским отношением к питанию. – Так что? Где пропадала? – повторяет вопрос Ник. – Встретила кое-кого. Да это неважно… – …просто мои родители всю жизнь скрывали от меня правду. – Что у вас? – Учет, – морщится Ольви. – А у тебя, Матвей? – Тоже. Я попытаюсь разобраться с этим до завтра. Взломаю базу… – Он чертыхается и откидывает вилку. – Если бы ты держал свои гениальные идеи при себе, мы бы здесь не застряли. – Если бы я держал свои гениальные идеи при себе, Альба бы обнулилась, – вспыхивает Ольви. – Ты не Утешитель. – А ты не Оскар, чтобы читать мне нотации. – Ребят… – вмешиваюсь я, с трудом проглатывая кусочек бисквита. – Кем ты себя возомнил? Ты не имеешь права решать за всех! – Я живу в этом мире! – вскрикивает Ник, но тут же осекается. – А что известно о сущностях тебе, Ольви? Я вскакиваю. – Хватит! Вместо того чтобы обсуждать план, вы занимаетесь ерундой! Прости, желудок, но ужин откладывается еще на пару часов. Не знаю, сколько времени я убиваю, бесцельно блуждая по пустому и безликому холлу. Утешители потрошат третий блок, а он – тех, кто не защищается. Нас сотни. И все до одного – бескрылые тушки птиц. – Шейра! – окликает меня Ник и, прижав к стене, запускает пальцы в мои волосы. – Я обещаю, мы выберемся. – Не надо. Не занимайся самообманом. Я умоляю себя оттолкнуть его, но мышцы не слушаются. – Не бойся… – уверяет он. – Я заменю наши базы данных на ботов. Такер ничего не заподозрит. Верь мне. Мы ведь команда, правда? – Нет. – Команда, – фыркает Ник, взлохмачивая мне волосы. – Навестим Марка, а? Возле лифтов нас ждет Ольви. – Только давайте без скандалов, – вздыхаю я, когда мы добираемся до пятого этажа – отделения сущностей. Там мы топчемся на маленькой площадке перед дверью с окошком. На шум выглядывает безликий Утешитель. – Вам кого? – Марка, – отвечает Ник. – Сейчас уточню. Мужчина исчезает. Через минуту раздаются тяжелые шаги и громкие возгласы. – Входите! Мы переступаем порог отделения, где последняя стадия превращается в первую. Первую и бесконечно тяжелую стадию седых волос. – Биомаски наденьте. – Утешитель кидает нам три запечатанных пакета. Мы сворачиваем в диагностический центр. Здесь людно и чересчур суетно для той стороны. Хотя где, если не в третьем блоке, обитать мужественным сущностям? Тем, кто борется с демонами? В городе таких нет. В городе одни монстры. Мужчина замирает перед палатой Марка.