– Вы обожаете успокаивать истеричек. Пожалуйста, не говорите об Элле. Ни слова, иначе все повторится. Пожалуйста… – А вы правы, – соглашается Рене. Седые волосы окутаны дымом. – Мы не просто врачи, как называли нас тридцать пять лет назад. Мы обязаны давать надежду, какой бы призрачной она ни была. – Надежду, – фыркаю я. – Некоторые Утешители убивают ее. Почему за это не наказывают? – Я… я не знаю, Шейра. – Она хлопает меня по колену. – Давай на «ты». Приходи завтра на тренировку Последних. Я бы хотела, чтобы ты там была. – Извините, Рене, я не имела в виду вас. – Тебе не за что извиняться. Занятие в шесть утра, перед завтраком. Возьми сетевые линзы. И не забывай: на «ты». – Утешительница тушит сигарету и поднимается. – До встречи. – Кто такие Последние? – кричу я вдогонку. – Те, кто балансирует на грани. * * * Мы ждем уже четверть часа. Собралось девять человек. Слишком мало для блока, переполненного людьми с браком. В комнате нет мебели. Из-за белого кафеля на полу и стенах помещение кажется безграничным, и это меня пугает. Словно нас загнали в ловушку. Я ежусь. – Не бойся, – улыбается моя соседка. – Рене добрая. – Это и страшно. Дэнни настояла, чтобы я пошла на занятие. Вчера мы весь вечер разгадывали кроссворды, а потом полночи болтали. О красивых платьях, танцах… Да много о чем, лишь бы забыть проклятое «навсегда». После разговора с Рене ко мне заглянул отец. Я никогда не видела его таким мрачным, а он никогда не видел меня такой слабой. Мы наконец-то с ним познакомились. Без глупых масок. Он принес шахматы. Настоящие. Те, за которыми мы провели все мое детство. И сейчас, заточенная в каменной коробке, я снова почувствовала себя ребенком. Мы сыграли две партии. Отец победил. Тот раз, когда я выиграла и записала ходы в планшет, так и остался единственным. После папы зашли Ник и Ольви, но я солгала, что слишком устала и мечтаю об отдыхе. Ник одолжил у меня гигабайты от просмотров в Сети, чтобы гематомы не мучили его как минимум неделю. Сквозь мысли доносится цоканье каблуков. На пороге появляется Рене. Наша глава, наш босс и наша… надежда? Волосы Утешительница собрала в тугой хвост. Накрашенные красной помадой губы плотно сжаты. – Доброе утро. Как прошла ночь? – Рене дожидается слабых кивков и вынимает из кармана кольцо с синей кнопкой. У каждого из Последних такое же. – Надевай, Шейра. – Зачем? – вскидываю я брови. – Чтобы мы смогли помочь тебе в любую минуту. Нажмешь на кнопку – тут же примчится дежурный Утешитель. Не теряй бдительность. – И оно… будет следить за мной? – Я пытаюсь произнести это небрежно, но голос предательски дрожит. – Да. – Рене берет мою ладонь и оставляет в ней кольцо. – Тебе придется носить его хотя бы на занятиях. Я не всегда буду рядом. – А после? Я же и так на учете! – Учет не спасет от обнуления, – с раздражением отрезает Утешительница. Я впервые вижу ее злой. Злой и взволнованной. – Не снимай, – советует Дэнни. – Это опасно. – И все же решать тебе, – чеканит Рене. Я надеваю кольцо. Ничего, Шейра, после занятия ты выкинешь эту пластмасску. Ник взломает систему учета. Вы спасете больных. Если, конечно, спасетесь сами. – Перед тем как мы начнем, помните: лишь слабые превращаются в монстров, – предостерегает Утешительница. – Мы вам поможем. Ваша задача – принять помощь. Не спорю, это сложно. Но мы не виноваты в том, что с вами случилось. По крайней мере, не все. Тишина. Угнетающая, холодная. Ровно дышит Дэнни. Ей не страшно. Девочке всего девять, и она не знает, чего бояться. В ее жизни не было того дня. – Перед обнулением в Последних просыпается любовь к живописи. Не у всех, но у многих. Это как попытка догнать уезжающий поезд. Ты понимаешь, что он не затормозит, но продолжаешь бежать. – Рене прокашливается и неестественно, как солдат, выпрямляет спину. – Я с вами честна. В отделении последней стадии не лечат, а облегчают обнуление. – Лучше бы солгала, – шепчу я себе под нос так, чтобы никто не услышал, а затем уже громче добавляю: – и где здесь надежда? – В правде. Нет ничего страшного в том, чтобы быть сущностью. Страшно не контролировать себя. Пока у нас два рисующих – Бэн и Дэнни. – Рене улыбается долговязому худому парню и моей соседке. – На этаже есть зал с мольбертами. Иногда Последние становятся талантливыми художниками. – Лицо ее приобретает резкие, острые черты. – А сейчас наденьте сетевые линзы и разделитесь на пары. Мы погружаемся в виртуальную комнату. Я радуюсь, что у Дэнни были запасные линзы – мои, наверное, по-прежнему лежат в потерянном рюкзаке. – Я включу программу. – Рене проводит пальцем по стене, на которой тут же вспыхивает экран. – Каждый из вас попробует себя в роли сущности. Попытайтесь не обнулить соперника. Не обнулить. У меня перехватывает дыхание. Дэнни не поседеет. В ней полыхает огонь, и я буду настоящим чудовищем, если украду его. – Нет, – ровно произношу я. – Шейра, это виртуальная реальность. Ничего не произойдет, если ты не справишься, – убеждает меня Рене. – Не верь своим глазам – прислушивайся к ощущениям. – Я не могу. Последние отдаляются друг от друга. Они спокойны. У них нет седых сестер. Они не догадываются, какими острыми бывают ножницы. – А ну не трусь! – топает ножкой Дэнни. – Я обнуляюсь здесь постоянно. Это даже весело! – Ты хочешь потом «съесть» кого-то в реальности? – вторит ей Рене. «Хочешь? – эхом звучит в голове. – Хочешь возненавидеть себя заново, а, Шейра?» – Ладно, я попробую, – сдаюсь я, стискивая зубы. – Тогда всем удачи. – Утешительница хлопает в ладоши, активируя программу. В ушах начинает звенеть, кожа словно обугливается, а мышцы превращаются в вату. Зрение обостряется. Мне больно от такой четкости. И… кажется, я читаю страхи. О, эти люди обманывают: они не спокойны. В комнате девять сердец, молящих о свободе. И я могу им устроить побег. Стоп. Это же просто – окаменеть, пока не закончится урок. Пока мои локоны вновь не потемнеют. Но зачем, когда девять сердец вот-вот вырвутся из грудных клеток? Я впиваюсь взглядом в Дэнни. Шум в ушах нарастает. За гранью реальности я слышу предупреждение: – Забудьте о зрительных контактах. – А ты боялась, – смеется моя соседка. – В этом нет ничего страшного! Зато в тебе – есть. Я ломаю разделяющий нас барьер. Между мной и Дэнни появляется белая нить. Теперь я вижу, чего боится девочка, обожающая кроссворды. Не обнулиться, нет. Ей страшно остаться одной. Страшно, что ее бросят родители. Страшно забыть настоящий цвет своих волос. Мой разум трусливо отступает перед чем-то безумным и болезненным. Я слаба, и терпеть это невыносимо. – Шейра, отведи глаза! – восклицает Рене. Она не представляет, как я голодна и какой я могу быть жестокой. Переживания об Элле и Нике всплывают лишь на миг, после чего рассыпаются в пыль, – ко мне переливается карма Дэнни. – Отведи глаза! Интересно, моей соседке пойдет седина? Я проникаю в ее голову. Легко, как вирус проникает в клетку. Вспоминаю вместе с Дэнни, как ее мама и папа играли в мяч. Она болела за отца. Картинка смазана. Дальше – как они красили забор. Родители смотрели на дочь, испачкавшуюся, но довольную. Я внезапно понимаю: мы знакомы. И с ее мамой, чьи волосы растрепаны, а лицо не выражает ни радости, ни печали, – Эмили. И с отцом – Вилли. Вот кого они так отчаянно ждут.