Сказал я втайне, — явит глубина, Раз и учитель смотрит так пытливо?" 118 Увы, какая сдержанность нужна Близ тех, кто судит не одни деянья, Но видит самый разум наш до дна! 121 "Сейчас всплывёт, — сказал наставник знанья, — То, что я жду и сам ты смутно ждёшь; Сейчас твой взор достигнет созерцанья". 124 Мы истину, похожую на ложь, Должны хранить сомкнутыми устами, Иначе срам безвинно наживёшь; 127 Но здесь молчать я не могу; стихами Моей Комедии[207] клянусь, о чтец, — И милость к ней да не прейдёт с годами, — 130 Я видел — к нам из бездны, как пловец, Взмывал какой-то образ возраставший, Чудесный и для дерзостных сердец; 133 Так снизу возвращается нырявший, Который якорь выпростать помог, В камнях иль в чём-нибудь другом застрявший, 136 И правит станом и толчками ног. ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ Герион. — Круг седьмой — Третий пояс (окончание). — Насильники над естеством и искусством (лихоимцы). — Спуск в восьмой круг 1 "Вот острохвостый зверь, сверлящий горы,[211] Пред кем ничтожны и стена, и меч; Вот, кто земные отравил просторы". 4 Такую мой вожатый начал речь, Рукою подзывая великана Близ пройденного мрамора[208] возлечь. 7 И образ омерзительный обмана, Подплыв, но хвост к себе не подобрав, Припал на берег всей громадой стана. 10 Он ясен был лицом и величав Спокойством черт приветливых и чистых, Но остальной змеиным был состав. 13 Две лапы, волосатых и когтистых; Спина его, и брюхо, и бока — В узоре пятен и узлов цветистых. 16 Пестрей основы и пестрей утка Ни турок, ни татарин не сплетает; Хитрей Арахна[209] не ткала платка. 19 Как лодка на причале отдыхает, Наполовину погрузясь в волну; Как там, где алчный немец обитает, 22 Садится бобр вести свою войну,[210] — Так лёг и гад на камень оголённый, Сжимающий песчаную страну. 25 Хвост шевелился в пустоте бездонной, Крутя торчком отравленный развил, Как жало скорпиона заострённый.