Беатрис проснулась настолько встревоженная, что сердце бешено колотилось. Лишь через несколько мгновений поняла, где находится – в доме Бриггса. И она его жена. Беатрис спала одна, в незнакомой комнате. В голове нарастал звук, похожий на вой. Она перевернулась и накрыла голову подушкой, пытаясь заглушить его. Сон переплетался с реальностью, было приятно осознать, что она не бежит от призрака по болотам, а лежит в постели на чистом белье. Веки припухли, и появилось ощущение, будто в глаза насыпали песок. Она позавтракала в утренней столовой, но Бриггса не встретила. Потом провела недолгий разговор с миссис Браун, на которую наткнулась в коридоре у самого выхода, и дала ей распоряжения по поводу меню на неделю. Надо признать, новые обязанности Беатрис нашла приятными и еда в Мейнард-парке была ей по вкусу. Нельзя сказать, что она придавала этому вопросу много значения, но хорошая стряпня всегда ее радовала. В жизни было мало удовольствий, надо уметь получать их от всего. Затем она прошла в библиотеку, нашла роман «Эмма», который уже читала и сочла интересным. Сунув его под мышку, увидела иллюстрированный альбом с птицами и прихватила его тоже. Вернувшись в свою новую комнату, Беатрис критически оглядела помещение. Элегантный интерьер, стены обиты голубым шелком, из той же ткани покрывало на позолоченной кровати с балдахином, плотная ткань которого лежала складками. Непонятно, зачем он ей, от кого можно закрываться, если в комнате бывает только она и служанка. Положив книги на кровать, Беатрис вышла в коридор. Там она и увидела его впервые. Мальчика. Непослушные кудри, узкие плечи, худое тело и недовольное выражение лица. Уильям. Это определенно Уильям. Мальчик развернулся и пошел по коридору, издавая звук, похожий на вой. Как подумалось Беатрис, именно такой она слышала ночью. В течение последующих дней она несколько раз видела издалека мальчика, но его отца ни разу. Создавалось впечатление, что он с раннего утра закрывался в кабинете, откуда выходил только после того, как Беатрис удалялась вечером в свою спальню. Иногда ночью она слышала вой. В голову часто приходила мысль, что ребенку здесь невыносимо одиноко. Она отлично его понимала, ведь сама в детстве страдала от того же. Впрочем, и сейчас ничего не изменилось. На четвертый день пребывания в Мейнард-парке она легла вечером в постель, взяла в руки книгу «Эмма» и внезапно поняла, что не может сейчас читать. В этих строках она пыталась найти лишь то, что соответствует ее состоянию – чувствам тоски и одиночества, – но не находила отклика. Бриггс не желает видеть ее рядом. Ему все равно, живет она здесь или в Байби-Хаус. Она сама не была в восторге от замужества, перспективы не вызывали эмоции, как у глупых девиц в романе. Отложив том, Беатрис уставилась в богато украшенный потолок балдахина, выделила золотую нить и принялась следить, как она, петляя, создает узор. Вот это все теперь ее жизнь? Ничуть не лучше, чем в Байби-Хаус. Нет, она не желает терпеть. И тут опять послышались крики. Не раздумывая, Беатрис поднялась с кровати и направилась к двери. Распахнув ее, замерла на месте и прислушалась – звуки стали громче. Она решительно пошла на звук по бесконечно длинному коридору. Дом был огромным и в целом мало чем отличался от Байби-Хаус. Элементов эллинистической культуры здесь было меньше, впрочем, на стенах она заметила фрески, хотя не в таких количествах и не такие выразительные, как в доме брата. Однако теперь ее интересовали не интерьеры, а странные звуки. Будто выл раненый зверь. Уильям. Она точно знала, это Уильям. Беатрис пошла быстрее, толкнула дверь и вошла в комнату – детскую. Ребенок сидел на полу в ночной сорочке, рыдал и бил кулаками по ковру. Беатрис остановилась в нерешительности. Ведь их еще официально не знакомили, они видели друг друга лишь на большом расстоянии. Она чужой для него человек. Но больше поблизости никого. Беатрис решительно прошла и присела рядом с мальчиком. – Уильям, – обратилась она к нему, но ответа не последовало. Ребенок продолжал рыдать и стал извиваться всем телом, чтобы увернуться от попыток его обнять. Только внимательно вглядевшись в его лицо, она поняла, что он спит. Несчастный ребенок, который ведет себя, будто потерял рассудок. Он лишал близких надежды стать услышанными. – Уильям, – ласково произнесла она, ощущая, как сердце сжимается от боли. Она представить не могла, что увидит когда-то нечто подобное. С ней в детстве несколько раз случались приступы, когда она была словно в агонии, и ей казалось, что никто из близких не может проникнуть в ее мир, будто она находится в ограниченном невидимой стеной пространстве, где есть только она сама и боль. Беатрис постепенно училась быть сильной и выживать. Но всегда чувствовала себя одной в целом мире. Никто не мог понять ее, утешить. Оставалось только терпеть и ждать. Этот мальчик заставил ее вернуться в те минуты. Он испытывал сейчас нечто похожее. И ему тоже было страшно и одиноко. Она рванулась вперед, пытаясь удержать ребенка, который бросился на стену и стал биться о нее. Успела, схватила его и крепко прижала к себе. – Успокойся, тихо, – шептала она. – Тихо, все хорошо, уже не страшно, уже все закончилось… Прошло немало времени, но постепенно мальчик успокоился. И сдался, расслабился, уже не пытался вырваться. Теперь он был не один. – Успокойся, Уильям, – прошептала Беатрис, радуясь тому, что наконец в комнате тихо. Было очевидно, что ребенок изможден, он тяжело дышал и был весь в поту. Она прижимала его к груди, укачивая, словно младенца, не понимая, что ей подсказывает, как поступить, вероятно, природный инстинкт. Внезапно дверь отворилась и на пороге возникла миссис Браун. – Ваша светлость, прошу прощения. Вас не должны были беспокоить. Мне потребовалось некоторое время… чтобы прийти в себя… – Такое часто случается? – спросила Беатрис, понимая, что женщина слышит вопрос далеко не впервые. – Да. Милорду снятся кошмары. – Я слышала, что ему было… нехорошо и днем. – Это другое, миледи. Он легко впадает в гнев, когда меняется привычный распорядок дня. – Понимаю. – Простите, что вас побеспокоили. Следить за милордом ночью – моя обязанность. Его гувернантке нужен отдых, ведь она очень устает в течение дня, потому ее комната далеко от детской. – Не беспокойтесь. – Часто с ним остается их светлость, когда он в поместье. Сейчас, вероятно, он еще работает в кабинете. Похоже, их светлость проводит там все время. Большим облегчением было узнать, что он хотя бы заботится о сыне. Хотя она еще не видела их вместе. – Все хорошо, – произнесла Беатрис, погладила мальчика по голове и перенесла в кровать. – После такого он обычно засыпает? – Да. Возможно повторение, но обычно за ночь подобное случается лишь однажды. – Приятно слышать. Но все же я буду прислушиваться. – Как пожелаете, ваша светлость. – Миссис Браун, похоже, была совсем без сил, поэтому не хотела затягивать разговор с герцогиней. – Разумеется. Беатрис была полна решимости. Ведь ей удалось помочь и успокоить мальчика. Возможно, она может стать если не настоящей женой Бриггса, то матерью этого несчастного ребенка. В какой-то момент она почувствовала, что очень хорошо понимает его состояние. Оно схоже с тем, в котором она сама пребывала когда-то, несмотря на разницу в причинах и обстоятельствах. Уильям, как и она в детстве, подолгу находился в пространстве, куда не могли попасть другие люди, даже самые близкие. Она знала, что такое болезнь, заставляющая быть изолированным от мира, запертым внутри себя. Выждав некоторое время, Беатрис все же вернулась к себе в комнату, отметив, что сердце бьется уже не так часто. Засыпая, она составляла план на следующий день. Она больше не будет просто подопечной Бриггса, а станет действовать, возьмет на себя ответственность за свою жизнь. Прежде всего, выяснит, что может сделать полезного для живущих в доме. И начнет с Уильяма. Следующим утром во время завтрака Беатрис отправилась искать мальчика и нашла его в детской. Он сидел за столом и выглядел разозленным до предела. Беатрис вошла в комнату. – Уильям, доброе утро. Ребенок на нее даже не взглянул. – Уильям, – повторила она, – доброе утро. Он покосился на гостью, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Доброе утро, – произнес он. – Ты плохо спал ночью? Мальчик помрачнел и отвернулся. – Кто ты?