Наутро Элис уже опять нет дома, на кухонном столе разбросаны документы, стоит пустая чашка из-под кофе и тарелка с недоеденными рисовыми подушечками в солодовом молоке. В центре стола – коробочка в подарочной бумаге с изображением пляшущих пингвинов. На белой карточке золотым маркером написано мое имя. В коробочке обнаруживается ужасно милая кулинарная лопатка. Желто-оранжевая (оранжевый – мой любимый цвет). На этикетке написано: «Сделано в Финляндии». Недорогой, но идеальный подарок, и, наверное, его было не так-то просто найти. На обратной стороне карточки слова: «Ты печешь самое вкусное шоколадное печенье. И я тебя люблю». Немедленно делаю селфи – я с голым торсом, в руке лопаточка – и отправляю Элис с подписью: «И я тебя люблю». Вечером я применяю лопаточку по назначению: размешиваю тесто для шоколадного печенья, но ни я, ни Элис не упоминаем, что «Договор» имеет ко всему этому какое-то отношение. И хотя я по-прежнему не знаю, во что мы ввязались, я рад, что Элис так серьезно относится к «Договору», а значит, и к нашему браку. Мне хочется показать ей, что я тоже воспринимаю «Договор» серьезно и тоже хочу, чтобы мы всегда были счастливы, поэтому начинаю читать «Кодекс» тщательнее. Раздел 3.8 озаглавлен «Путешествия». Дом служит оплотом стабильности в браке, однако важность совместных путешествий в жизни супругов не стоит недооценивать. Если сравнивать отношения с растением, то путешествия – это свет и пространство, необходимые для роста. Обмен впечатлениями способствует укреплению отношений. Находясь в другой обстановке, супруги открываются друг другу с новых сторон. Поездки оказывают благотворное воздействие на человека, а совместные поездки способствуют оздоровлению отношений. 3.8а: Участник организовывает не менее одной совместной поездки в квартал. Под поездкой понимается нахождение супругов за пределами дома в течение периода продолжительностью не менее тридцати шести часов подряд. При этом супругов не сопровождают другие лица из числа родственников, друзей и т. д. Большинство поездок совершается супругами самостоятельно, однако совместные путешествия с другими членами «Договора» приветствуются и поощряются. Стоимость, дальность и продолжительность поездок не регламентируются. 3.8b(1): Санкции: неисполнение обязательства по организации по крайней мере одной поездки в течение девяти месяцев подряд расценивается как проступок второй степени тяжести. Неисполнение обязательства по организации по крайней мере одной поездки в течение двенадцати месяцев подряд считается преступлением пятой степени тяжести. Я ухмыляюсь. Преступление? Степень тяжести? Да, похоже, с «Договором» легко нажить неприятности. И все же путешествия, несомненно, вносят разнообразие в совместную жизнь, так что ладно, подчинимся правилам и запланируем первую поездку. Через четыре дня после получения лопаточки в подарок я тайком от Элис проскальзываю в кухню и кладу на стол конверт. В нем билеты на уик-энд в предгорьях Сьерра-Невады. У домика, который я арендовал, нет адреса, только название – «Сердце гор». К квитанции на аренду домика я прикрепил фотографию: голубое озеро, горы с заснеженными вершинами. 16 С головой погрузившись в работу и приготовления к Рождеству, мы не замечаем, как наступает четырнадцатое число. Элис работает над новым делом: в фирму обратился писатель, ведущий затворнический образ жизни, и попросил помочь ему подать иск к телевизионной компании, которая украла сюжет из его рассказов и сняла по нему сериал. Поскольку писатель стеснен в средствах, дело поручили младшему юристу: Элис. Она очень много работает сверхурочно: засиживается допоздна, утром встает ни свет ни заря, ведь это первое дело, на котором будет стоять ее имя. Я ухожу с работы пораньше и иду в колледж искусств. Мой бывший пациент, восемнадцатилетний парень, пригласил меня на рождественскую постановку, в которой играет главную роль. Парень хороший, но с небольшими проблемами в общении. Он очень много готовился к спектаклю, и я буду рад увидеть премьеру. Мы с Элис даже не обсуждали вечеринку, которая состоится сегодня вечером. Сразу же после звонка Вивиан я включил это мероприятие в наш с Элис общий онлайн-календарь, а потом забыл о нем. Раньше мы с Элис могли разговаривать часами; теперь, когда работы у нее резко прибавилось, времени на разговоры находится все меньше. Я обычно работаю с девяти утра, и мне сложно вставать в пять, чтобы проводить Элис на работу. По вечерам она приходит после одиннадцати и приносит что-нибудь из китайской забегаловки за углом. Ужинать мы стали гораздо позже, да еще и перед телевизором. В последнее время мы смотрим сериал, к создателям которого подал иск клиент Элис – албанский писатель Иржи Каджане. Предмет спора – рассказы из его сборника «Грезы наяву». Сериал называется «Оголтелая пропаганда». Он о двух закадычных друзьях – пожилом и молодом, живущих в маленьком городке в безымянной стране, – и идет только по кабельному телевидению, потому что выбивается из формата федеральных телеканалов. Однако именно благодаря своим странностям этот сериал и завоевал обширную и преданную зрительскую аудиторию. В качестве материалов дела Элис прислали диски со всеми пятью сезонами, и теперь мы смотрим по одной-две серии каждый вечер. Может показаться, что нас затянула повседневная рутина, но это не так. Сериал нам действительно нравится, и это отличный способ расслабиться после напряженного рабочего дня. И вообще, смотреть вместе сериал – это как-то очень по-домашнему. Если начало семейной жизни уподобить бесформенной глине на гончарном круге, то ежевечерний ритуал с едой навынос и просмотром сериала – неплохая возможность дать отношениям устояться и окрепнуть. В антракте я посылаю Элис эсэмэску – убедиться, что она видела вечеринку в Хиллсборо в календаре. – Только заметила, – отвечает она. – Может, не пойдем? – Надо, – пишу я. – Думаю, будет интересно. Сможешь? – Да, только что там на собрания сект надевают? – Балахоны какие-нибудь? – Мой в химчистке. – Ладно, мне пора. Через пять минут слушание показаний. – Выезжаем в шесть пятнадцать. – Окей. Люблю, целую. Недавно я прочитал журнальную статью, где говорилось, что пары, которые часто пишут друг другу эсэмэс-сообщения, живут гораздо более активной сексуальной жизнью и более довольны своими супругами. Я взял этот вывод на вооружение, и теперь не проходит и дня, чтобы я не посылал жене хотя бы словечко. 17 Хиллсборо был основан в тысяча восемьсот девяностых годах богатыми железнодорожными и банковскими магнатами в качестве убежища от банд, наводнивших в то время Сан-Франциско. Городок представляет собой лабиринт узких извилистых улочек, петляющих то вверх, то вниз по каньонам, и оттого напоминающих переплетение складок и сгибов в поделке оригами. Если бы не внимательные и добродушные полицейские, помогающие туристам найти выезд из города, то в этом лабиринте можно было бы плутать несколько дней, пока не кончится бензин, и питаться выброшенной на помойку черной икрой и остатками жареной баранины с трюфелями. Мы находим выезд из города в семь пятнадцать. Элис приехала с работы поздно, наспех перемерила семь нарядов. Я нервничаю и то и дело тыкаю в навигатор, но сигнала нет. – Расслабься, – говорит Элис. – Когда это вечеринки начинались вовремя? Мимо нас проносится «ягуар» тысяча девятьсот семьдесят первого года выпуска – очень красивый автомобиль цвета «британский гоночный зеленый» с жестким верхом и скругленным багажником. Мой напарник Ян говорит, что мечтает о такой машине. Я прибавляю газ, пытаясь догнать раритет. – Для Яна сфоткать, – поясняю я Элис. Не успевает она включить камеру на телефоне, как «ягуар» сворачивает на длинную подъездную дорожку и исчезает за поворотом. – Гринхилл-Корт, четыре, – читает Элис на почтовом ящике около дорожки. Я сбавляю скорость так, что мы еле ползем, и смотрю на Элис: – Мы точно туда хотим? У дома по адресу Гринхилл-Корт, четыре даже имя есть: вилла «Карина». Оно выгравировано на каменной табличке, висящей на кованых воротах. Изначально Хиллсборо представлял собой девять усадеб с гостевыми домиками, конюшнями, флигелями для прислуги и сотнями акров лугов и парков вокруг. Ворота, перед которыми мы остановились, вероятно, вели к одной из таких усадеб. Длинную, выложенную плиткой дорожку обрамляют тщательно постриженные деревья. Наконец мы въезжаем в огромный мощенный камнем двор, где стоит ряд автомобилей, кажущихся крошечными на фоне внушительного четырехэтажного особняка. Машин четырнадцать, в основном «теслы». Еще «мазерати» старой модели, культовый «ситроен 2CV», синий «бентли», оранжевый «аванти» и тот самый «ягуар». – Смотри, – Элис показывает на черную «ауди» – наверное, машину Вивиан – и темно-серый «лексус». – Вот и «человеческие» машины. Так что мы не одни. – Еще не поздно уехать, – говорю я почти серьезно. – Да ладно. Тут наверняка камер понатыкано. Нас уже засекли. Я ставлю свой джип «чероки» рядом с «мини-купером» в дальнем конце стоянки. Элис опускает солнцезащитный козырек с зеркалом, подкрашивает губы и пудрит лицо, а я поправляю галстук, смотрясь в зеркало дальнего вида. Я выхожу и открываю дверцу со стороны Элис. Она грациозно выпархивает из машины и берет предложенную мной руку. На верхних этажах дома горит свет. Мы проходим мимо автомобилей, я вижу наше отражение в стекле «ягуара». Я в костюме от Теда Бейкера, Элис в темно-красном платье, которое она купила для свадебного путешествия. Она называет это платье «строго сексуальным». Волосы у нее гладко зачесаны назад и собраны в пучок. – Когда это мы успели стать такими взрослыми и важными? – шепчу я ей. – Надо было сфоткаться, – отвечает она. – Пока у нас вид приличный. Каждый раз, когда я чувствую себя старым – а в последнее время это случается все чаще, – Элис говорит, что через двадцать лет я буду смотреть на фотографии себя сегодняшнего и думать: как же я был молод. Из дома доносятся голоса. Мы огибаем живую изгородь – у крыльца нас ждет Вивиан. Она не сказала, что привезти с собой и как одеться. Я только сейчас понимаю, что, возможно, это был очередной тест, и тихонько радуюсь, что днем купил бутылку очень дорогого вина. На Вивиан снова яркое платье, на этот раз цвета фуксии. В одной руке у нее бокал чего-то со льдом, в другой – букет желтых тюльпанов. – Друзья, – обнимает она нас, не пролив ни капли из бокала. Потом протягивает тюльпаны Элис и, чуть отступив, оглядывает ее с головы до ног. – Букет желтых тюльпанов – наша традиция; понятия не имею, откуда она пошла. Проходите, сейчас я вас всем представлю. Мы поднимаемся по ступенькам крыльца. Элис смотрит на меня, будто говоря: «Вот теперь точно поздно». За массивными дверями оказывается гигантский холл. Он выглядит совсем не так, как я ожидал. Ни мрамора, ни вычурной французской мебели, ни картин, оставшихся от железнодорожных магнатов. Вместо этого полы натурального дерева, матовый стальной столик с вазой сухоцветов и много-много пространства. Холл переходит в огромную комнату с панорамными окнами. На веранде за окнами – группка людей. – Вас все очень ждали, – говорит Вивиан, ведя нас через гостиную. Я ловлю наше отражение в зеркале над камином. По выражению лица Элис трудно сказать, о чем она думает. С букетом она смотрится мило и нежно. Мне нравится. С тех пор как Элис устроилась в юридическую фирму, в ней появилась какая-то жесткость: сверхурочная работа, сложные дела… понятно, что все это нервирует. Из двери слева выходит привлекательная женщина с пустым подносом. На вид ей немного за пятьдесят, и выглядит она чуть уставшей, но за некоторой нервозностью чувствуется привычка к достатку и высокому положению. – А вот и Кейт, наша хозяйка – говорит Вивиан. – Кейт, это Элис и Джейк. – О, конечно, – говорит Кейт, придерживая плечом дверь, ведущую в огромную кухню. Потом ставит поднос на столешницу и поворачивается к нам. Я собираюсь пожать ей руку, а она неожиданно крепко меня обнимает и говорит: – Добро пожаловать, друг! От нее исходит легкий аромата миндального теста. Макияж скрывает шрам на левой щеке, след от пореза. Интересно, откуда он. – Дорогая подруга! – Кейт обнимает Элис. – Вы в точности такая, как описывала Вивиан. Потом Кейт обращается к Вивиан: