– Что здесь происходит? – пристегнулась, чтобы не улететь. – Понятия не имею, но мне кажется, что тебя приняли за Мокошь, а это паршиво. Я приехал, когда этих ещё не было, поговорил с Алёнкой. Выхожу – картина маслом. Пока тебя ждал, наслушался тут всякого. Те, которые фрики, они явно думают, что воплощённая в женском теле Мокошь назначила им тут встречу и собирается исполнить все их желания или что-то вроде того. Говорят, Мокошь приняла дары и готовится щедро отплатить. – А что сказала Алёнка? – затаила дыхание. – Да в общем-то то же самое. Что ты теперь не ты, а какая-то древняя ткачиха судьбы и прочая белиберда. Главное – она наотрез отказалась возвращаться домой. – И ты просто согласился? – Не просто. Алёнка заявила, что если я буду настаивать, то могу пенять на себя, сделает с собой что-нибудь. Звучало очень убедительно. Вот этой его мягкости по отношению к тринадцатилетней дочери я больше всего не могла понять. Соплячка вертела им, как куклой, а он только нюни распускал и шёл на поводу у девчачьих капризов. Получается, она сейчас поставила отца в интересное положение – или она, или я. Или дочь родная, любимая, или мачеха, хотя и привычная, но всё-таки чужая тётка, как ни крути. Зато мы успешно сбежали от свалившихся на голову поклонников, бросив машину у подъезда и с облегчением проскользнув внутрь – опасения были, что адрес юные шутники успеют слить, пока едем домой, но нет, обошлось. Главное теперь – не высовываться, пока фанаты не поймут, что нет никакой Мокоши, да и не будет. В чём бы ни была идея, эффект хорош – желание лезть в логово почитателей культа напрочь пропало. Царёв заварил кофе и засел за компьютер – так и думала, с интересом читает про Мокошь. Образовывается. Ну-ну. На картинках крепкая базарная баба с непременным веретеном в руках, хоть сейчас на ярмарку, семечками торговать, и образ мне не очень-то понравился. Спать хотелось невыносимо, но я включила новостной канал с робкой надеждой, что утренний сюжет с моим эффектным появлением москвичей совсем не заинтересовал и эпизод выветрится из памяти уже завтра. Куда там – всё было ровно наоборот. Мельком взглянув на экран телевизора, Царёв замер – там показывали наш подъезд, а диктор, стоя у панели родного домофона, энергично рассказывала, что они заняли выгодную позицию и будет держать телезрителей в курсе ситуации. Царёв слегка раздвинул шторы и проверил видимую часть двора – люди с аппаратурой и без расталкивают друг друга, а фургоны и легковушки уже заблокировали выезд. Он нервно засмеялся и спросил, много ли у нас запасено продуктов. Я рассеянно кивнула и прижала лоб к холодному стеклу. Тьма хлынула из моих рук без всякого предупреждения, как будто сделали огромный надрез в надувном бассейне, выплёскивая всё содержимое разом. Тьма закручивается вихрем, как веретено, и я слышу, как Царёв разбивает чашку. Мне не хочется оборачиваться, но приходится. Царёв шарит по груди, будто позабыв, где сердце, и хрипит. Прикасаюсь сгустком тьмы к его солнечному сплетению, оставляя на футболке клочок паутины, и Царёв с шумом делает драгоценный вдох. – Так ты правда… Мокошь? Прости меня. Пожалуйста, прости. – За что? – чувствую снисхождение и желание осчастливить всех, а его – особенно. Такое сильное, что мне трудно сдерживать себя и не встряхнуть его из-за жалких и нелепых слов. Пытаюсь обнять, но тьма лишь заполняет невидимую форму, она бесплотна. Царёв боится пошевельнутся, зрачки расширились, но он смотрит прямо в призрачные глаза Мокошь. – Я не знал. Я правда не знал, – серьёзно чуть не плачет. – Когда моя бывшая должна была родить, она взяла с меня одну глупую клятву. Типа если с ней что-нибудь случится, то я должен буду непременно снова жениться, чтобы кто-то позаботился о ребёнке. Сперва думал, что это обычный бабский трёп, но Елена явно знала, о чём говорила. Более того, довольно скоро до меня дошло, что твою кандидатуру она подсовывала с самого начала. Но ты всегда была супер, сама знаешь, так что всё сложилось идеально. По-настоящему. – Звучит жутко, но я всё ещё не понимаю, за что ты извиняешься, – кажется, он специально испытывает моё терпение. Свитая из ветра и паутины Мокошь становится чуть темнее, как грозовое облако, почти готовое выпустить молнию. – Сейчас поймёшь, милая. Надеюсь, ты в порядке. Елена любила шутить, что даже если ты не веришь в колдовство, то оно всё равно сработает, зато если ты не веришь в божество, то оно не имеет над тобой никакой власти. – Те люди внизу, они уже верят. Даже те, кто об этом ещё и не подозревает. А скоро их будет гораздо больше. Осталась лишь самая малость – нужно дитя. Наше дитя. Чаша должна наполниться, чтобы дать новую жизнь и новую силу. – Дело не в том, во что я верю, а в колдовстве. Елена говорила, что ни одна женщина не будет любить чужого ребёнка, когда у неё есть свой. И она дала мне одну вещь, чтобы я подарил её невесте, а она приняла подарок. Проверь своё кольцо. Раскрываю ладонь и всматриваюсь в широкое обручальное кольцо из белого золота. Мама с детства учила меня, что такую вещь нужно снимать только в душе, а то плохая примета выходит. – Посмотри со внутренней стороны, – добавляет он глухо. Сдираю с пальца кольцо и сначала не замечаю ничего особенного, а потом гравировка начинает проступать – веретено со сломанной иглой. Разбитое веретено. Разумная часть меня просто отключается. Он спокойно стоит, подпирая дверной косяк, и многословно, с жаром оправдывается, не понимая, что сейчас будет, а я равнодушно жду, как тень Мокошь обрывает удерживающие её нити. Каждая нить, как лопнувший от растяжения нерв, больно отдаётся где-то внутри, но чем меньше их остаётся, тем легче. Свободней. Мокошь чует ослабление человеческих пут и стремительно собирается в клубящийся чёрный комок у его груди, и только тут он замолкает на полуслове и нерешительно поднимает правую руку, будто защищаясь. Кажется, я слышу его крик, когда чернота наваливается на прижатые к распахнутой двери плечи, заползая на подбородок. Царёв пытается нащупать нутро этой черноты, чтобы отбросить прочь, но беспорядочно мечущиеся руки рассекают лишь воздух. Мне всё равно. Тело его начинает сползать, и тут мой взгляд зацепляется за отражение в зеркале. Вижу уже обмякшего Царёва и саму себя, наполовину погрузившую кисти в его грудную клетку и хищно оскалившуюся. Пугаюсь от этой непонятной себя и крепко зажмуриваюсь, но увиденное застывает передо мной, не хочет растворяться. Не могу я так. Нельзя. Где-то совсем фоном мелькает удивление – почему он бессилен против этой нечисти? И Мокошь исчезает, прячется обратно, а Царёв жадно дышит, не в силах поверить, что всё закончилось. В сущности, что меня связывает с этим человеком? Ребёнок, который рождён не мной? Привычка? Общая тайна? Я могла бы уйти прямо сейчас. Мучительно искать причины, чтобы остаться, и не находить. Разве что мысль, что начинать новое всегда сложно. – Успокоилась? В какой-то момент даже подумал, что мне и правда конец, – Царёв поднялся на ноги, тяжело опираясь о стену, – но знал, что ты не будешь долго злиться и поймёшь всё правильно. Тебе стоит научиться контролировать эту твою… Мокошь, а то все поклонники разбегутся от ужаса. Царёв нетвёрдой походкой подошёл к буфету, чтобы взять графин и стопку. С размаху плюхнувшись на стул, Царёв плеснул себе немного, оглянулся на оставшийся в буфете ряд пузатых бокалов и выпил залпом. – Присоединишься? Давай, всё равно мы тут в западне, никуда друг от друга не денемся, как на дурацком необитаемом острове, – вычурный жест, изображающий кавалера, приглашающего даму на танец. – Тащи уже стакан и садись рядом, дорогая моя богиня. Будем пережидать бурю, ты и я. Хочешь ребёнка? Отлично. Будет тебе ребёнок, – сказал с таким видом, словно объявил выигрыш в лотерею. – Пойду соберу вещи, – кольцо всё ещё зажато в руке, – заодно хочу вернуть тебе подарок. Кольцо звонко упало на стол и покатилось к нему. Он поймал, но отложил в сторону. – Куда собралась? – явно не поверил. – Забыла, что ты сегодня новость номер один? – Вот и посмотрим, как им понравится настоящая Мокошь. По мере наполнения сумки самым необходимым Царёв несколько раз порывался поговорить, но натыкался на мой хмурый вид и мрачнел всё больше. Наконец решился. – Ну куда ты пойдёшь? Мамочка не будет в восторге от твоего возвращения, хотя это и обозначает, что я остался за бортом, – даже сейчас он не мог сдержать сарказм по отношению к моей приёмной матери. – Учти, что у меня зато целых два папочки. Уж один из них точно поможет, если надо. Проверим, во всяком случае. – Не глупи. Как ты не понимаешь, да я забыл про эту тему с кольцом! Тупо забыл! Вспомнил, только когда веретено увидел в интернете. А может, это вообще фигня полная, и дело не в нём. – Не переживай, я уверена, что ты быстро найдёшь замену, готовую прогибаться под твою прекрасную дочь. Любой мечтает, чтобы об него вытирали ноги, только не забывай регулярно платить, как ты умеешь, и смазливая непритязательная компания тебе обеспечена. И всё разрешающая мать заодно. Такого добра по рублю за пучок. – Так нечестно, я всегда старался держать нейтралитет между вами, и ты это знаешь. – Ничего я не знаю, – остаётся только переступить порог. Не думала, что это будет настолько легко, но я толкнула дверь и просто ушла. Первые шаги пролетела, как на крыльях, а потом в голове сами собой начали фокусироваться неудобные вопросы – а куда идти-то? Реально к маме, что ли? Спустилась на пару этажей и в задумчивости присела на подоконник, смахнув изрядный слой пыли и тут же смачно чихнув. Давно не ходила пешком, а ведь наш подъезд затянуло по углам паутиной, как на заброшенном чердаке, только сонных летучих мышей и развешанных повсюду пучков травы не хватает. Сквозь немытое окно отлично просматривались толпы настырных почитателей, но сейчас даже не они являлись главной проблемой. Мама ответила не сразу, заставив слушать гудок за гудком. – Алло? – тон её сходу не предвещал ничего хорошего, намекая, что она занята важными хозяйственными делами и раздражена уже от самого факта вторжения в её жизнь. – Алло? – Привет, – слово «мама» я проглотила, – Как ты? – Нормально, – более, чем сухо, – а ты что-то хотела? А то я собралась в магазин выходить… – Нет. Извини, я тебе по ошибке набрала, глупо было тут же давать отбой. – А, ну хорошо. Пока тогда, – она повесила трубку. Да уж, не разгуляешься, возвращаться в условно родительский дом не хотелось, даже если отец будет не против. Зато нашла кучу пропущенных от Серых. Стыдно, он же волнуется, чем закончился мой побег, а я тут личной жизнью увлеклась, точнее, её отсутствием. Ответил мгновенно, явно ждал звонка. – Ты где? Цела? – Дома. Всё в порядке, только у подъезда все эти ненормальные и ещё ТВ. – Я знаю, сам тут. Обложили конкретно. – А как ты смотришь, если я у тебя поживу? Временно, конечно. Ему потребовалось секунд пять напряжённого молчания, чтобы согласиться. Лишних вопросов не задавал, а просто договорились, что встретимся с той стороны здания, где палисадник без цветов, но с чахлой сиренью. Туда выходят окна половины квартир нашего подъезда. Придётся воспользоваться. Услышала непонятный шум, эхом прокатившийся по этажам, и испугалась, что это Царёв додумался поискать меня здесь. Меньше всего мне бы хотелось новых драматических сцен, так что вскочила на ноги и побежала вниз, уже через пролёт со всего разбега уткнувшись в выскочившего из ниоткуда Никиту. Тот смущенно почесал лоб. – Почему ты здесь?