– А у вас можно чужим детям мозги канифолить? – У нас открытая община, любой может прийти, поговорить и быть услышанным, а ты прямо цербер какой-то. Расслабься. В общем, вчера ночью она написала в группу, что Мокошь поселилась в её мачехе, в тебе то есть, а она опасается за свою жизнь. – И вы поверили? – Не-а. Тогда ещё нет. Но каким-то образом поверила куча левых граждан. Смотри факты. Девочка-падчерица есть? Есть. Люди внезапно отдают ей и её помощникам разные ценные вещи? Тоже есть. Дочь, которая не дочь, собирает дары. С утра пораньше на указанном ею месте ждёт целая толпа, не только из нашей общины кадры. И все они узнают тебя в лицо! – А что, Алёнка фотку мою вам не показала разве? Постеснялась? – Вообще-то нет. В сети тебя тоже нет, так что откуда бы? Только домашний адрес. – Тогда что же ты сам меня не узнаёшь? Слишком умный? – Да узнаю я! – Слава смущённо улыбнулся. – Как только тебя увидел, сразу понял, вот и она, наша Мокошь. Знаю это и всё. Дальше спорить не было уже никаких сил, я отрубилась, даже и не помню, как он ушёл. Проснулась ещё засветло, от шума в прихожей. Огонёк зафыркал и заскрёбся у кровати, обрадовался своим, и я вышла из спальни прямо в просторной майке, которую любезно одолжил сам хозяин. Слава стоял у входа с несколько удивлённой красоткой, которую я тоже меньше всего ожидала здесь увидеть. – Познакомься, это моя девушка. – Это и есть твой сюрприз? – Варвара капризно подняла брови. Красавчик Слава Солдатов так и остался стоять столбом с наполовину скинутой мотоциклетной курткой. На загорелом лице застыло озорное выражение, отчего казалось, что это не ведьмы его околдовали, а он сам замыслил ужасно неприличную шутку. Варвара щёлкнула пальцами, и даже пылинки перестали метаться на сквозняке, а бульдог прилип задними лапами к паркету, не успев дотянуться до приветливо протянутой руки. Я с глубоким вздохом соскальзываю в тень, но тут же вязну в попытке выдавить отсюда тёмный женский силуэт, дрожащий и переливающийся от сосредоточенной в нём силы. Мы так глубоко проваливаемся, что Варвара больше не похожа на идеальную роскошную куклу – плечи тощие, да и вся фигура чуть угловатая, как у подростка, обещающего вскоре расцвести, но вынужденного пока жить в несуразном теле. Внутри неё полыхает огонь – след от крохотного вмешательства Алёнки продолжает разрастаться, разъедая остатки человеческого и обнажая звериное, яростное нутро. Надави посильнее, и кипящее варево рванёт, расплескается во все стороны, и никто уже не сможет спасти этот город. Отступаю, стараясь не задеть ненароком, и подросток исчезает, а в дерзких глазах её появляется знакомая усмешка. Она знает, что я знаю. Я не могу своими руками выдернуть чеку. Двигаться в плотном воздухе безвременья – всё равно, что идти по дну бассейна, движения тягучие, приходится налегать, толкаться на месте. Слава весело смотрит на своего пса, и я прикасаюсь к его неподвижной тёплой ладони, пока он не очнулся. Видений много, очень красочных, завораживающих. Этот человек умеет жить, умеет радоваться, умеет любить. Варвара мелькает рядом не то чтобы часто, но довольно-таки основательно. Отношения из разряда «мы пока не строим планов» с характерной припиской «без обязательств». Впрочем, другие влюблённые в великана барышни потерялись на её фоне, как-то поблёкли. Она ничего не требует, но знает, когда напомнить о себе. И ещё Слава Солдатов даже приблизительно не знает, с кем он связался. В меру мила, в меру стервозна, и на этом портрет его девушки закончен, а сходство лишь поверхностное. Варвара наблюдает за моими мучениями не без удовольствия. – Оправдан? А что ты сразу не проверила? Запала, что ли? – Ага, сейчас побегу тебе докладывать. – О, узнаю старую подругу. Нет, серьёзно, ты же Царёва тоже не проверяла. А в чём прикол? – Тебе не понять. – Да ладно, напрягись, мне правда интересно. – Это ты у нас любишь каждый чих отслеживать, а я так не могу. Приходит муж с работы, а ты хоп, здравствуй, милый, и быстренько сканируешь, с кем был, что делал, не заплывал, не привлекался. А он ведь понимает, что ты видишь всё, и делает жалобные глаза, как у коровы. Не нравится. – Смешная ты. Он же всё равно думает, что ты его проверяешь, и боится. – Это он тебе сам рассказал? – Ну может и так. Впрочем, дело хозяйское, семейное. Развлекайтесь. А что тебя налево потянуло? Впрочем, уже всё знаю от Славы, и вот тут у нас возникает проблема. Не в мужике, конечно же. Алёнку я тебе для ритуала не отдам, даже не мечтай. – Сдурела? – Это ты сейчас так говоришь, а когда осознаешь свои возможности, то расклад будет иной. Как говорится, не загадывай. Но есть ещё кое-что. Мне тут позвонили из мэрии, намекают, что их очень попросили вопрос с лже-Мокошь и взбесившейся общиной срочно решить. Сама понимаешь, кто. Просьба пока на местном уровне, но там очень обеспокоены, что за бесовщина с утра пораньше творилась чуть ли не под окнами монастыря. – У тебя что, и там свои люди? – Нет, что ты! – Варвара вытаращила глаза. – То есть в мэрии да, конечно, но не у церковников. За все века, сколько себя помню, никакая нечисть типа нас с тобой или кого попроще проникнуть к ним не сумела. Не знаю, как они это делают, но вот такой непреодолимый барьер. Даже самая разбавленная водица не годится, только рождённые людьми от людей. Иначе – нет. Расклад с её слов получался простой, как три копейки. Либо забираю себе этого симпатичного великана Славу вместе с собакой, но забываю и думать про Царёва и его дочь, либо моя человеческая жизнь превращается в пшик. Подарочный Слава как раз снова ожил, потрепал подскочившего Огонька по загривку и продолжил знакомить нас, не подозревая, что его барышня уже начала торг. Варвара с мнимой досадой дождалась, когда я приведу себя в порядок, и язвительно посоветовала примерить её халат, не пропадать же тому без дела, а вот добродушный Слава оторопел – кажется, для него только сейчас дошло, что должна была подумать его девушка, обнаружив меня тут сонную и полуодетую. Неужели всерьёз рассчитывал, что она придёт в восторг от того факта, что он дал кров самой разыскиваемой женщине в городе? Убедившись, что недоразумение не превращается в бабскую склоку, смущённый Слава предложил организовать перекус и решить, стоит ли везти меня на сегодняшнюю сходку – община жаждала узреть свою богиню, и почему бы не пойти ей навстречу, заодно и детали обряда обговорить со старейшинами. От Варвары требовалось традиционное прикрытие со стороны властей, чтобы не гоняли их почём зря за «шабаш». Оказывается, есть у них активные недоброжелатели, регулярно жалующиеся везде, где только можно, на любое мало-мальски заметное сборище, и свой депутат городской думы тут как нельзя кстати выходит. Варвара поддакивала и выразительно косилась на меня, мол, играйся, сколько душе угодно, но помни – это всё дозволено лишь в виде фарса, а Алёнку ты не получишь. Слушала вполуха и думала, неужели эта эффектная молодая женщина с душою тысячелетней ведьмы настолько испорчена, что не сомневается, что я действительно смогу пожертвовать девчонкой? Ради того, чтобы раствориться в Мокошь без следа? Или она просто знала, как это бывает? И от этой думы стало мне настолько тошно смотреть на их лица и видеть в них искажённую, уродливую себя, что я сухо сообщила, что надо проветриться, и поскорее выскочила из квартиры. Пока ждала лифт, в коридор выглянул растерянный Слава Солдатов и мягко спросил, не обиделась ли я на что-нибудь, и добавил, что я всегда могу вернуться, если что. Даже если не хочу быть богиней. Вдогонку услышала – «она хочет», это от Варвары, двери сомкнулись и лифт ухнул вниз, аж уши заложило. У подножья московских башен было оживлённо – поток людей покидал офисы и устремлялся в метро или на стоянку, а от вереницы жёлтых такси зарябило в глазах. Кажется, всем наплевать на меня, и я вздохнула с облегчением. Похоже, здесь людям не до Мокошь, все в гаджетах зависают. Включила телефон и проверила пропущенные звонки – от Серых и от Царёва. Ну конечно. А вот это уже любопытно – от мамы. С чего бы это она вдруг вспомнила про меня? И неприятно сообразила – новости: я выхожу из собственного дома под прицелом камер, а толпа поёт свою песнь ликования. Сперва перезванивать не собиралась, но потом почему-то отчаянно захотелось услышать её голос, пусть даже раздражённый и вечно обвиняющий. Мама была ужасно расстроена. Бормотала, что про меня такие гадости рассказывают, ну как же так. Я даже сразу не уловила, о чём это, а потом пребольно хлестнуло – она же ударилась в религию в последние годы, видимо, так было проще принять тот факт, что приёмная дочь соприкасается с другим, тёмным миром, который она знать категорически не желала. И её вера никакую Мокошь одобрить не могла. Мама плакала и всё говорила, что я должна сходить в храм, и даже продиктовала адрес, где меня ждут и готовы поговорить. Что она была сегодня там и сама матушка обещала принять меня с такой бедой. Не знаю, как я могла поверить, что это поможет. Пчёлы против мёда, не иначе. Такси остановилось у красивых каменных ворот, и я робко зашла на территорию, вроде нет никого. Мелькнула старушка в платке и с круглым лицом, и я полезла в сумку, надо же волосы прикрыть. Пока копалась, услышала сзади энергичные шаги. Двое полицейских подошли, представились и попросили показать документы. Тогда я ещё не поняла, что происходит, и с улыбкой протянула им паспорт. Они захотели проверить сумку, и откуда ни возьмись возникли понятые, парочка женщин в толстых вязаных кофтах. Даже тогда ещё не догадалась. Всё поплыло перед глазами, когда они достали из недр моей сумки пакет с чем-то белым, и с равнодушным видом начали говорить про права. Ситуация из разряда московских городских страшилок, про такое рассказывал почти что бывший муж, если можно считать супруга бывшим через сутки после расставания и с длинным списком звонков, оставленных мной без ответа. Тем более трудно поверить, что это на самом деле происходит. Хотелось моргнуть и проснуться, а всё было просто кошмаром, наваждением. Полицейский, который постарше, упорно отводил глаза и скупо, практически односложно отвечал на мои вопросы, пока молодой напарник бойко заполнял бумаги. Жалкие заявления, что я понятия не имею, откуда в моих вещах возник злополучный пакетик, ни понимания ни сочувствия не встречали. И подбросили ведь ловко, не подкопаешься. Выйдя из первоначального ступора, ухватилась за спасительную мысль – они тупо хотят денег, а с этим бывший как раз легко мог помочь. Если бы захотел, конечно. Меня посадили в машину, но почему-то не увозили, словно ждали отмашки. Невзначай коснулась открытого участка кожи на запястье главного и сосредоточилась на самых свежих видениях, за последние пару часов. Кое-что успела, пока полицейский не отстранился резким рывком, явно почувствовав себя неуютно – похоже, где-то в его роду пробегали чудища, раз подсознательно чувствует, что его читают. Не оборотень, а так, седьмая вода на киселе. Увидела краткий разговор с начальством, срочно надавить на чистенькую девицу – то есть на меня – и вывести на уважительный разговор с кем надо. Ну и приёмчики у них тут, круто берут в оборот. Полицейские ещё потянули время, дожидаясь, когда я в полной мере осознаю свои перспективы, а потом бросили в пространство, мол, есть один вариант. Я – какой? Губы дрожат, а сама думаю, ну как я могла поверить, что мне помогут. Никто не без греха, это всего лишь люди, самые обыкновенные люди. Конечно, согласилась. Тут же появились женщины в длинных одеждах и со скорбными лицами – полицейские почтительно передали меня на поруки и обещали ждать у ворот. Пока мы преодолевали узкие каменные переходы монастыря, я много чего передумала. В основном злилась на себя, что была такой рохлей. Матушка встретила холодным взглядом, но предложила присесть, отослав послушниц. Лавка у окна настолько неудобная, что у меня даже спину моментально свело от напряжения – слишком низкая и узкая, а локти на колени не поставишь – стыдно. Она сказала несколько формальных слов о моей матери, с которой – неожиданно – оказалась знакома с детских лет, и что та очень беспокоится за меня, и как плохо было с моей стороны разочаровывать такую почтенную прихожанку. Я кивала, ожидая, когда будет предложено то, зачем был нужен весь предыдущий маскарад. И дождалась.