Несмотря на то что зида'я живут дольше, чем мой народ, и намного дольше смертных, наступление Великого Года являлось важным событием, особенно в Асу'а. Глубоко в освещенных зеркалами пещерах под Асу'а роща ведьминых деревьев превращалась в церемониальное место, ее приводили в порядок, и она становилась такой же ослепительно чистой, как тронный зал. Между древними серебристо-серыми стволами высаживали особые цветы. На самих деревьях, следуя специальным ритуалам, подрезали белые вьющиеся стебли и украшали деревья гирляндами из разноцветных шелковых лент, и они походили на древних родственников, нарядившихся на пир в свои лучшие одеяния. Скоро сама Са'онсера приступит к священным ритуалам празднования прихода Великого Года. Однако я не мог в полной мере проникнуться духом праздника. К нам приближалось время перемен, а сны Хакатри снова начали сливаться с моими. И если раньше, когда мы шли по Шепоту пустошей, они являлись лишь слабыми ручейками, то теперь многократно усилились. Практически каждую ночь меня посещал сильный и часто болезненный сон, который казался не моим. Я бежал под чуждыми небесами, меня преследовали какие-то существа, я их слышал, но не видел. Я корчился в агонии и ничего не мог с этим поделать. Иногда я был собой, но испытывал страдания моего господина, моя кожа горела, а кости тлели, точно раскаленные угли. В другие моменты мне представлялось, что я стал Хакатри и видел древнюю историю моей родословной у себя за спиной, но впереди различал лишь фантомы, словно наследие зида'я должно исчезнуть из-за моей слабости. В такие моменты меня охватывал глубокий, всепоглощающий страх, и одновременно я чувствовал, что не в силах что-то исправить: ошибки уже совершены, во всяком случае, так утверждал сон; выбраны неверные повороты, и я навсегда потерян без всякой надежды на спасение. Но самыми странными и страшными были сны о самом Асу'а. Появлялись ли они в воображении моего господина или рождались из моего собственного растущего страха, я не знал, но они наводили ужас. Мне снилось, что наш древний дом объят пламенем, темные искаженные тени метались по залам, по мраморным ступеням стекала кровь. Я слышал полные страха крики, призывы о помощи – на языке зида'я. Снова и снова видел тень в древней короне Защитников Асу'а, сделанной из березовой коры, с ветками, что росли из нее, точно оленьи рога. Мне снилось, будто жуткая рогатая тень сидела на троне Защитника, но стоявший рядом трон Са'онсеры пустовал, а небо за высокими окнами окрасилось алым цветом пожаров. «Джингизу, – произнес голос, эхом прокатившийся по снам об Асу'а. Голос, шипевший, точно Черный Червь. Голос, который, как мне казалось, я сейчас узнаю. – Скорбь». Было ли то снами Хакатри или они принадлежали и мне? Иногда я смотрел на своего господина, согнувшегося от боли у поручней корабля или не сводившего глаз с бесконечной череды океанских волн, и в такие мгновения думал, что это мои видения, ведь мы с Хакатри множество раз путешествовали вместе по воде. Но в другие моменты, когда я наблюдал за тусклыми воинами в доспехах, сражавшимися со зверями еще более диковинными, чем дракон, у меня появлялась уверенность, что передо мной разворачиваются неизвестные мне события – нечто случившееся в далекой истории самого Сада. В те дни моя собственная постель стала для меня устрашающим местом, хотя я постоянно чувствовал усталость. Иногда я пил вино, пока не засыпал сидя, но даже это не защищало от вторжения видений и никогда не спасало от снов об ожогах. Я часто спал в покоях моего господина, потому что не хотел оставлять его одного, хотя ничего не мог сделать, чтобы облегчить его страдания. В одну из таких ночей, во время Луны Волка, всего за несколько дней до первого праздника нового Великого Года, носившего название Пир Исхода, я проснулся и услышал, как мой господин стонет и мечется в постели. В мучительной агонии он отбросил одеяло, оно упало на меня, лежавшего на полу, на матрасе, и я принялся с ним сражаться, ослепленный и напуганный, пока не понял, что произошло, и прекратил борьбу. Дыхание Хакатри стало коротким и прерывистым – ха, ха, ха, ха, – и это напугало меня. Потом, когда я собрался встать и подойти к нему, он успокоился и задышал ровнее. Я застыл на месте, слегка приподнявшись, и вскоре заметил тень в дверях спальни. Я выбрался из-под одеяла и увидел, что силуэтов не один, а два, один высокий, другой пониже, оба смотрели на лежавшего в кровати Хакатри. «Убийцы, – решил я, и меня охватил ужас, но я тут же подумал: – Нет, только не в Асу'а». Я хранил молчание, с огромным трудом удерживаясь от крика, который призвал бы всех домочадцев Хакатри, но обе тени застыли на пороге. – Это разрывает мне сердце, – прошептала тень, что была выше, и я узнал Инелуки. Страх отступил, но мной овладело любопытство. Зачем он пришел в покои брата? И кто его спутник? – Он живет, но страдает каждый день, – продолжал Инелуки. – Иногда я жалею, что он не умер в Долине Змея. Я не слышал, что ответил его спутник, быть может, ничего. – Конечно, я готов ко всему, – продолжал Инелуки. – Никакое наказание не будет достаточным за его страдания. То, что они с ним сделали… я бы с радостью изгнал каждого трусливого паразита из наших земель. Пока я всматривался в тени, спутник Инелуки наклонился к нему, и до меня донесся тихий шепот, подобный шелесту листвы по земле. И хотя капюшон скрывал лицо, я подумал, что знаю, кто пришел с Инелуки, и у меня на мгновение замерло сердце. – Нет! – Инелуки не стал повышать голоса, но его ответ наполняли удивление и отвращение. – Никогда! Для меня он дороже всего на свете. Но я не знаю, как мы сумеем двигаться вперед, когда он в таком состоянии. Как он сможет быть Защитником, когда придет время? И вновь я услышал сухой шорох шепота. – Ты не дружишь со здравым смыслом, Омму, – сказал Инелуки. – Этот день никогда не настанет. Я уже говорил тебе и твоей госпоже. Он мой брат. Моя кровь. Женщина в капюшоне пробормотала еще несколько слов, но на этот раз Инелуки ничего не ответил. Через мгновение они повернулись, и их тени исчезли из дверного проема, оставив меня дрожать на полу. Когда я поднялся на ноги, чтобы убедиться, что они ушли, я увидел, что лицо моего господина скрывается в тени от распахнутой двери, а глаза открыты, словно он все это время не спал. Потом Хакатри закрыл глаза. На следующий день Хакатри послал за мной, сказав, что желает встретиться в садовой галерее Асу'а, которая опоясывала нижнюю часть огромного купола Ясиры, расположенного над Залом Тысячи Листьев. Галерея насчитывала два десятка шагов в ширину, здесь в небо тянулись деревья и другая растительность, в круглом лесу, будто висевшем в воздухе, было множество тропинок и скамеек. Я сразу увидел своего господина, но не стал подходить, потому что он был с женой, леди Брисейю. Я тактично ждал на расстоянии, но довольно быстро понял, что у них долгий разговор, и уселся на скамейку среди густых зарослей. Легкий дождик падал сквозь открытые пространства в куполе, и листья папоротника подрагивали под каплями. Я смотрел на крошечные фигурки придворных, гулявших на нижних уровнях, они не обращали на меня ни малейшего внимания, как будто я был голубем, смотревшим на них с высокой ветки. Воздух уже стал прохладным, наступил Сезон Увядания, и мне пришлось поплотнее завернуться в тунику: я гораздо сильнее чувствовал холод, чем народ моего господина. Хакатри и его жена о чем-то оживленно беседовали. Конечно, я выбрал такое место, откуда не мог случайно их услышать, но вскоре понял, что зря старался: они не говорили вслух, а обменивались жестами, которые являлись частью языка зида'я. Меня это немного удивило, пока я не увидел, как из-за кустов появилась их дочь Ликимейя, бросила быстрый взгляд на моего господина и моментально, прежде чем Брисейю успела ее поймать, исчезла. Теперь я сообразил, почему их разговор оставался беззвучным, и мне стало интересно, что они хотели скрыть от своего ребенка. Перед тем как отвести взгляд, я догадался, что они ссорились. Жесты Хакатри говорили об усталости, словно их беседа продолжалась довольно долго. Брисейю выглядела обиженной, и ее движения были быстрыми, как у напуганной, взлетающей с ветки птицы. Вскоре маленькая Ликимейя вернулась к скамейке. Она стояла так, что ее мать находилась между нею и отцом, а когда посмотрела на Хакатри, то тут же отвела глаза, так пасущийся олень украдкой бросает взгляд на далекого волка. Понять этого я не мог. У моего господина остались страшные шрамы от ожогов драконьей кровью, но у других зида'я также имелись заметные шрамы – результат неудачной охоты или других несчастных случаев. Однако казалось, что дочь Хакатри относилась к отцу как к неизвестной величине – и вела себя точно посол, отправленный на встречу с врагом. Мой господин и его жена перестали обмениваться жестами, пока их дочь находилась рядом, но девочка вскочила на ноги и вновь скрылась в кустарнике. Мне бы следовало отвернуться. Следить за Хакатри и Брисейю было столь же постыдно, как подслушивать, но у меня не вызывало сомнений, что они обсуждали нечто важное, и я опасался последствий как для Хакатри, так и для себя. Смотреть на леди Брисейю Серебряные Косы означало быть наполовину в нее влюбленным – даже для меня, пусть я и принадлежал к другому народу. Она была высокой, как мужчины зида'я, и все ее движения, даже самые грациозные, говорили о силе. Она принадлежала к Дому Тропы Звезды, многолетнему союзнику Дома Ежегодного Танца, известного своей верностью Са'онсерей и Асу'а. Мой господин женился на ней по любви, так мне рассказали, но я уверен, что родители одобрили его выбор. Однако я наблюдал за Брисейю, неизменно сохранявшей идеальное спокойствие статуи, впрочем, сейчас она явно старалась вернуть себе самообладание. Она сделала серию знаков – потеря птенца, неправильное понимание звезд, упавшие стены, – и на ее лице появилось умоляющее выражение. Мой господин лишь сжал руки в жесте, означавшем необходимость, затем развел ладони в стороны, усиленной вариации того же самого – ничего нельзя изменить. Брисейю смотрела на руки Хакатри так, словно видела их в первый раз, потом провела двумя пальцами по глазам – знак джингизу. Скорбь. Я видел такое страдание на ее лице, что мое сердце стало падать, словно камень, брошенный в колодец. Я бы не удивился – хотя одновременно был бы изумлен, – если бы Брисейю заплакала, совсем как смертная женщина. Через мгновение мой господин сделал тот же знак, что Брисейю, – провел рукой перед глазами. Скорбь. Я отвернулся, несчастный и устыдившийся от того, что увидел их боль. Туман дождя опустился с открытой крыши Ясиры, намочив мои руки и лицо. В этот момент что-то зашевелилось у моих ног, напугав меня, но я понял, что Ликимейя выползла из кустов у моей скамьи. Она встала и подошла ко мне по дуге, из чего следовало, что девочка намерена со мной говорить, но в то время, которое выберет сама. Как у большинства детей зида'я, ее белые волосы еще не были окрашены красками цветов и минералов, которые так любили взрослые. Несмотря на совсем юный возраст, не вызывало сомнений, что Ликимейя будет похожа на свою всеми обожаемую мать, хотя природа наградила маленькую Ликимейю неугомонностью, не свойственной родителям. Ее взгляд продолжал блуждать по лесной галерее, когда она ко мне обратилась. – Привет, оруженосец Памон, – сказала Ликимейя с великолепной имитацией королевской снисходительности. – Скоро наступит Год Ежегодного Танца. – Совершенно верно, – согласился я. Мы с малышкой беседовали редко, но наши разговоры часто начинались именно так: она объясняла мне некоторые очевидные понятия, словно с головой у меня не все было в порядке. Если честно, она так себя вела почти со всеми взрослыми. – Бабушка сказала, что я смогу нести лампу в Процессии Света. Это очень важно. – Должно быть, ты гордишься, – сказал я. Она нахмурилась. – А почему ты не на конюшне? – спросила она. – Ты должен заботиться о лошадях. – Потому что лорд Хакатри попросил меня сюда прийти. – Ага. – Она кивнула и задумчиво пожевала нижнюю губу. – Лебедь попыталась меня вчера сбросить. Я ехала по лесу. Она очень злая. Лебедь, собственная лошадь Ликимейи, отличалась на удивление кротким нравом и не стала бы сбрасывать всадника даже в костюме из шипов. – Должно быть, ты испугалась, – сказал я. – Никогда! – Ликимейю так возмутили мои слова, что она сделала знак, который придворные используют для недостойных доверия сплетен, я рассмеялся и на миг забыл про печальные лица моего господина и его жены, сидевших неподалеку. Через мгновение Ликимейя забыла о своем возмущении и одарила меня долгим любопытным взглядом. – А почему ты не с моим отцом, оруженосец? Она называла меня так только в те моменты, когда ее что-то раздражало. – Твои родители разговаривают, и я не хочу их прерывать. На лице у нее появилось детское отвращение, а также еще что-то неуловимое и непонятное. – Нет, я имела в виду моего настоящего отца. Она внезапно повернулась и быстро исчезла в зарослях, оставив меня удивляться странным идеям, которые ее посещали, и испытать невыразимую печаль из-за событий, приведших всех нас к этому моменту. Я повернулся как раз в тот момент, когда леди Брисейю встала со скамейки. Она позвала Ликимейю, которая появилась из-за осин, и они вместе зашагали по галерее в сторону длинной спиральной лестницы, которая вела в Зал Тысячи Листьев. Я подождал, когда они скроются из вида, и подошел к своему господину. По его бледному лицу и натянутой вокруг глаз коже я понял, что разговор с Брисейю получился трудным. – Приближается Год Ежегодного Танца, – сказал он. Я кивнул. – Ваша дочь уже поставила меня об этом в известность, – сказал я, попытавшись отвлечь Хакатри. – Если бы не она, я бы и не узнал. Моя маленькая шутка не произвела на Хакатри впечатления, выражение его лица оставалось усталым и холодным. – После церемонии, – медленно заговорил он, – мы покинем Асу'а. Я не просто удивился – его слова меня ошеломили, словно я получил сильный удар по голове. Я молча на него смотрел, и прошло немало времени, прежде чем сумел ответить. – Покинем Асу'а, милорд? – Я не вижу другого пути. Нам нужно отыскать корабль, Памон, и я поручаю эту важную задачу тебе. Маленький, но надежный корабль с хорошей командой. И позаботься, чтобы у матросов, которых ты выберешь, не было семей – мы будем отсутствовать долго. Все внутри у меня сжалось, и я почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Но долг победил. – Долго? Насколько, милорд? – Столько, сколько потребуется, чтобы отыскать ответ. – И куда мы направимся, милорд? – спросил я. – Я не знаю, Памон. На запад, через великий океан, больше я ничего не могу сказать. Мной овладел смертельный ужас. – На запад, через океан? Но там ничего нет, лорд Хакатри. Только вода, шторма и бесконечные волны. Он яростно покачал головой. – Много лет назад оттуда пришли смертные, – сказал он. – Там, далеко в океане, есть острова, которые видели наши соплеменники, когда плавали вдоль побережья и отклонялись от курса. Где-то за горизонтом должна быть другая земля, быть может, превосходящая размерами эту, ставшую местом нашей ссылки. В моих лихорадочных снах я видел ее тени.