– Но почему, милорд? Зачем стремиться за… сном? Вы помните, как последний сон вас разочаровал, когда вы нашли его причину. – Я был слишком удивлен, чтобы подбирать слова. – Присядь, Памон. – Хакатри указал дрожавшей рукой на скамью. – И послушай. В Асу'а меня больше ничто не держит. Год Ежегодного Танца – пустой маскарад. В своих снах я видел прошлое и то, что еще будет – во всяком случае, может быть. Но на всех дорогах и тропинках, что мне доступны, меня ждут лишь страдания. Я не понимал его слов, лишь в отчаянии тряс головой. – Я это чувствую, – продолжал он. – Лишь в одном направлении возможно нечто другое – на западе. Я не надеюсь, что найду там спасение, но чувствую: если что-то и может положить конец ужасу, с которым я живу, оно находится за закатом. Так что отыщи для нас корабль, Памон. И позаботься, чтобы он был надежным и быстрым. Я должен ухватиться за свой шанс, ведь я знаю, что, если останусь здесь, в месте моего рождения, меня ждут лишь тьма и разрушение. Я заплакал, но постарался скрыть слезы. Если Хакатри и заметил их, то оказал мне любезность, сделав вид, что ничего не видит. – О господин, если вы прикажете, конечно, я все сделаю, но мое сердце разрывается, когда я думаю о вашей семье. – Моя семья разобьется, если я не уйду, – сказал он. – Она рухнет под тяжестью моих страданий и поражения. – Поражения? – Волна гнева заставила меня вскочить на ноги. – Вы можете наказать меня за дерзость, если пожелаете, милорд, но я не могу молчать. Не произносите при мне слово «поражение». Вы сделали все, что могли. Вы в одиночку убили Черного Червя! Вся вина лежит на вашем… – Молчи! – Хакатри посмотрел мне в глаза, и его лицо исказило страдание, став зеркальным отражением моих печалей. – Не произноси его имя. Мой брат совершил ошибку, но его не следует вечно попрекать. У него есть шанс ее исправить – но только в том случае, если меня здесь не будет. Внезапно я все понял, и на смену краткому гневу пришел ледяной холод, сковавший грудь. – Вы хотите исчезнуть. Вы хотите, чтобы Инелуки стал следующим Защитником Асу'а. – Именно в этом заключено его спасение, если он сумеет им стать. Сны мне показали. – Взгляд моего господина обратился вдаль, словно он смотрел не только сквозь пространство между нами, но и через еще не родившиеся столетия. Я содрогнулся, вспомнив, как он обещал брату, что все будет хорошо, и ошибся. – Но мое спасение, – продолжал он, – если такое возможно, находится в другом месте – на неизведанном западе. Всю следующую ночь мои мысли сталкивались, точно воюющие армии. Я не хотел покидать Асу'а, но не мог бросить Хакатри. Я начал мечтать о собственной жизни, недостижимой из-за долга перед моим господином. Что бы я ни сделал, мне придется предать кого-то из тех, кто имел для меня значение. Сражение бушевало без малейшей надежды на успех, обе стороны отчаялись и устали, но ни одна не смогла одержать верх. Наконец, после многих бессонных часов в темноте, я решил, что мой главный долг – перед моим господином Хакатри, как и всегда. И мне следовало отбросить надежды на то, что однажды я смогу следовать по дороге, которую выберу сам. Честь и долг являлись основой моей жизни. И я не мог отказаться от него сейчас, хотя этот путь мог привести меня к смерти в незнакомой стране, второстепенный персонаж в великой истории Хакатри. Я попытался утешиться тем, что даже в ссылке с моим господином я буду оставаться частью чего-то важного, тогда как в одиночестве не сумел бы добиться ничего стоящего. Слабое утешение, но жизнь слуги не предполагает комфорта. По мере того как проходили дни, остававшиеся до Года Ежегодного Танца, я выполнял поручения моего господина, но должен признаться, что с тяжелым сердцем. Ни один моряк, любивший Асу'а, не хотел отправляться в путешествие, задуманное моим господином, хотя все любили Хакатри. Я сумел выполнить свою задачу только благодаря помощи Ийято Моряка, величайшего и самого уважаемого капитана Асу'а. И хотя Джу'аджо Ийято давно пережил период расцвета, он отыскал маленький, но достойный корабль под названием «Крыло Петрела», годившийся для нужд моего господина, древнее судно, за которым хорошо ухаживали, длинное, приведенное в порядок, с двумя мачтами на носу и корме. Мачты и корпус неизвестные мастера сделали из прочнейших кованых ведьминых деревьев, все остальное старательно вырезали из отполированного серебряного дерева, нос корабля вздымался вверх по круто восходящей кривой, подобной линии взлета чайки. С помощью Ийято я сумел отыскать в доках Асу'а достаточное количество смелых или безрассудных моряков, и у нас набралась полная команда, однако мне никак не удавалось найти опытного капитана. Когда до начала церемонии празднования Великого Года оставалось совсем немного времени, я в отчаянии снова обратился к Ийято. – Что мы можем сделать? – спросил я. – Никто из зида'я не соглашается встать за руль «Крыла Петрела». И даже если мы сумеем найти капитана среди хикеда'я, которому можно будет доверить защиту моего господина Хакатри, Наккига слишком далеко, их гавань находится в Черных Скалах на далеком побережье. Я чувствовал себя опустошенным. Время заканчивалось, и я подвел своего господина – ведь других надежд у него не оставалось. Огромный возраст Ийято начал сказываться – его лицо стало костлявым, движения медленными, но глаза оставались блестящими, и разум не померк. – Тогда капитаном буду я, – заявил он. Мне показалось, что я неправильно его понял, но, когда переспросил, он подтвердил свое решение. – Лорд Хакатри – первенец Са'онсеры, один из самых достойных воинов, – объяснил Ийято. – И даже если это путешествие – всего лишь каприз, нам предстоит принять участие в поразительной причуде, когда мы поплывем к закату! Я не мог представить, что престарелый герой, чьи подвиги представляли собой длинный список, решил участвовать в столь рискованном и зловещем путешествии. Часть моего сознания требовала, чтобы я его отговорил – ведь если с кораблем случится несчастье, для зида'я утрата Ийято будет не менее ужасна, чем гибель моего господина. Одновременно мне был необходим корабль с командой и капитаном – а другого капитана я уже не успевал отыскать. Когда я сообщил Хакатри, что сказал Моряк, он испытал благодарность, но не смог скрыть тревоги. – Я хотел, чтобы команда состояла из моряков, не имеющих семей, – сказал он. – Но весь Асу'а является семьей Ийято, и о нем будут многие жалеть. – Тогда именно вы должны его отговорить, милорд, – предложил я. Хакатри вздохнул. – Компромисс – очень медленный яд. Я уже слишком много раз пил из этой чаши и больше не в силах откладывать отплытие. – Но почему, лорд Хакатри? К чему оно? – Мне казалось, что мы стоим у края утеса и у нас есть только два варианта: повернуть назад или прыгнуть в неизвестность, но я по-прежнему не понимал, что нас к нему привело. – Сейчас вы со своей семьей, в окружении народа, который вас любит. Здесь лучшие целители, и, если они не сумели избавить вас от страданий, значит, не сможет никто другой – как смертный, так и бессмертный. Зачем вам оставлять все за спиной ради лишений и опасностей, серьезность которых невозможно предвидеть? Хакатри посмотрел на меня, потом протянул руку и сжал мое плечо. Мой господин очень редко прикасался ко мне с тех пор, как его обожгла кровь дракона, и я от удивления затаил дыхание. – Не знаю, смогу ли я тебе объяснить, верный Памон, – сказал он. – Когда я не сплю, в моем сознании блуждают шумные тени, но сны еще хуже, они полны жутких видений. Я больше не могу переносить мысль о таком существовании. Если я ничего не сделаю, если ничто не изменится, однажды я покончу с собой. И если такой день наступит, я не хочу находиться среди любимых людей и моего народа. Покинув Асу'а сейчас, я либо найду спасение, либо тихо покину историю, как капризный раненый дух, а не зида'я, вызывающий ужас и жалость. Я заплакал. Я не осмелился взять его руку, когда он ее убрал – я слишком хорошо усвоил уроки прошлого года, – но мне лишь с огромным трудом удалось удержаться от желания опуститься на колени и умолять его изменить решение. Сердце холодело у меня в груди вовсе не из страха перед тем, что нам предстояло, хотя я действительно не хотел покидать Асу'а, не хотел поворачиваться спиной к тому, какой могла стать моя маленькая жизнь, последовав за моим господином в это ужасное путешествие. Я скорбел по нему и тому, кем он мог стать. Но если оставался хотя бы минимальный шанс на спасение его будущего, разве я мог от него отказаться ради своего возможного счастья? В ту ночь я молился Саду, как меня научила мать, когда я был совсем маленьким. Зеленое море, полное света. Зеленые холмы, уходящие в небо, Белые звезды и белые песчинки. Каждая – частичка Великого Сна. Слушайте нас, разбросанных по священным берегам и отмелям. Слушайте нас, светлячки в длинной ночи. Берегите нас, ведь мы всегда хранили верность. Верность памяти о тебе, О Сад, породивший нас, О Море, что примет нас, Слушайте нас, ведь мы твои дети. Именно в тот час, перед концом Великого Года и после целой жизни ежедневных молитв, я наконец перестал удивляться, почему меня учили молиться на языке зида'я, а не народа тинукеда'я, моем родном. Знали ли его мои родители, но утратили язык своего народа или никогда на нем не говорили? Неужели мне принадлежит хоть что-то, кроме имени? Во время последнего заката Луны Волка огненная звезда, носившая имя Факел Года, появилась на небе, возвестив начало нового Великого Года. В ту ночь внутренние дворики, балконы и крыши Асу'а были заполнены народом. Са'онсерей и остальные зида'я собирались, чтобы приветствовать появление огненной звезды. Едва ли не единственный зида'я, мой господин, не присоединился к празднованию. Хакатри проводил дни Факела Года в одиночестве – или в моем обществе. Даже Инелуки и его молчаливая тень хикеда'я участвовали в торжествах. Жители Асу'а, как и прежде, воспринимали присутствие Омму без особого энтузиазма, но их радовало появление наследника Са'онсерей, поэтому они приветствовали Инелуки. Младший брат моего господина пил много, но на сей раз это не приводило к постоянной смене настроения. Все видели его веселое, беззаботное лицо, и, хотя некоторые задавали себе разные вопросы, большинство испытывали благодарность за возможность забыть о трагедии и с надеждой посмотреть в будущее. В первую из девяти ночей Года Ежегодного Танца леди Амерасу обратилась с Молитвой к Саду, и роща ведьминых деревьев вторила ей своей песней. Я слышал их даже в моей комнате в Зале Слуг, где находился в одиночестве. Когда зида'я собираются на празднование Года Ежегодного Танца, слуги и гости-смертные в нем не участвуют, но могут устраивать собственные, однако у меня было совсем неподходящее настроение. Я мог думать лишь о том, что будет, когда пройдут девять праздничных ночей, – Асу'а останется у нас за спиной, и не только Асу'а, но и все земли и люди, которых я знал. Я больше не буду получать писем из Вороньего Гнезда, и, хотя это меня печалило, я пришел к выводу, что так даже к лучшему. Что, если бы они попросили меня их навестить? А вдруг хорошенькая умная Шоли прислала бы мне новый знак своего расположения, который я больше не смог бы игнорировать? Это стало бы для меня настоящей мукой. Я решил написать им письмо, где объяснил, что уплываю с Хакатри в путешествие на неизведанный запад, и, весьма вероятно, они больше никогда не увидят и не услышат меня. Никто не покидает город во время празднования Года Ежегодного Танца, и я понимал, что мне нужно найти того, кто согласится доставить мое послание в Воронье Гнездо после нашего отплытия. Закончив письмо, я сложил его, спрятал в тунике и отправился на поиски надежного курьера. Звездная Корона, Движение Света, Клятва Корня и Ветвей – каждый заход солнца соответствовал новым церемониям. В холодном сиянии Факела Года, по мере того как весь мир радовался под сетью звезд, голоса зида'я уплывали вверх над рощами ведьминых деревьев, спрятанных в пещерах под Асу'а, а я оплакивал дом, который скоро потеряю. Меня переполняла тревога, и я бродил между дворцом и портом, где стоял на якоре «Крыло Петрела», снова и снова задавая один и тот же вопрос морякам, пока они не попросили меня оставить их в покое. В последний из девяти священных дней народ моего господина снова собрался, чтобы спеть гимн Саду и Песню Обновления, обращаясь к Джакойе Собирательнице и первой Са'онсере. Мой господин, закончивший все приготовления, наконец присоединился к своему народу в ту ночь, и, как я узнал позднее, зида'я встретили его с облегчением и радостью, ведь многие боялись, что он не сможет участвовать в церемонии. Но я едва держался на ногах во время пения, которое следовало за мной, куда бы я ни направлялся. Я бродил по дворцу, пока не нашел место, куда почти не долетали звуки праздника, и тишину пустых залов нарушало лишь гулкое эхо моих шагов. Мой господин отыскал меня в Зале Певчих Птиц заметно после полуночи. – Памон! Вот ты где. – Голос Хакатри был странным, громким и полным веселья, которое показалось мне вымученным. Он слегка прихрамывал, но в остальном никак не выказывал боли, не оставлявшей его ни на мгновение. В руках он держал большую красивую чашу. – Я искал тебя по всему дворцу. – Почему вы покинули рощу, господин? Вам нехорошо? – У меня бывали и худшие дни, – сказал он. – Однако я знавал и лучшие времена. – Хакатри рассмеялся. Мне его смех не понравился. – Так почему же во время последней ночи, которую можно провести с семьей и друзьями, вы ищете меня, милорд? – Я задал неожиданно резкий вопрос, но моя тоска по всему, что мне предстояло потерять, была слишком сильной, к тому же мой господин успел немного выпить – впервые с того момента, как убил дракона. – Скажите мне, и я постараюсь сделать все, что вы пожелаете. – Тогда выпей, верный Памон. – Он протянул мне чашу. – Это меньшее из того, что я могу тебе предложить. Мне совсем не хотелось затуманивать разум вином, но другая часть меня вдруг пожелала опустить занавес опьянения между мной и миром. Я взял у Хакатри чашу и поднес к губам, но остановился из-за странного запаха, который от нее исходил: влажный мох, сильные специи и необычный аромат горячего металла. Мне уже доводилось встречать нечто похожее в роще лорда Эназаши в ту ночь, когда мы украли дерево. – Напиток немного пахнет как лес ведьминых деревьев, – сказал я. – Ха! – В голосе моего господина я услышал лихорадку, а не опьянение. – У тебя столь же мудрый нос, как и верное сердце, Памон. Это моя порция кей-т'сай. – Он сделал энергичный жест. – Ну, давай, выпей. Я принес его для тебя. Его предложение поразило и напугало меня. Пить кей-т'сай, кровь ведьминого дерева, – самая священная часть церемонии Года Ежегодного Танца.