Тогда он пошёл на отчаянный шаг и пожелал, чтобы его друг встал и попрыгал, не оповещая вслух о своих желаниях. Бывший лорд Силверкнайф исполнил пожелание поднявшего его Глейгрима, и Раял опечаленно вздохнул. – Мой печальный лорд, я останусь с тобой, не бойся. Юноша-правитель понимал, что это обман и погибший герой говорит и делает то, чего хочется Раялу. В первую очередь требовалось переубедить себя. – Это неверное решение. Живые должны быть с живыми, а мёртвые – с мёртвыми. Я не могу взять тебя с собой, как бы ни хотел. – Никто не узнает, – отозвались голосом Мекула мысли Раяла. – Мой дорогой друг, – Глейгрим собрался с силами, – я не забуду тебя и всё, что ты сделал для меня. Надеюсь, ты простишь меня и… Как бы мне ни хотелось продолжать наслаждаться твоим обществом, я отпускаю тебя. Лорд Силверкнайф послушно покинул своего друга, вернулся на место, улёгся и вновь перестал подавать признаки жизни. Раяла всё ещё терзали сомнения, действительно ли всё так, как он только что видел, или плохое самочувствие дало о себе знать. Если же всё, что случилось, и то, о чём он вспомнил, – правда, то теперь он знает, для чего ему дан этот странный дар и что с ним делать. – Милорд, как вы? – Кажется, он слишком долго просидел у погибших. Его рыцарь, сир Тиар, был взволнован состоянием своего правителя. И не только он – воины и командующие держались чуть поодаль, но каждый пытался разглядеть побольше, и, когда Раял решил встать и пошатнулся, к нему ринулась толпа из жаждущих помочь своему лорду. – Устал, сир Тиар. Устал и опечален смертью моего молочного брата. Нет, не надо слов, нового вы мне ничего не скажете, а от выражений сожаления и заверений, что это моя последняя потеря, легче не станет никому из нас. Вы не способны оградить меня от потерь, а я не смогу сдержать слова, что перестану грустить и вскоре всё забуду. Такая боль никогда не забывается полностью, но стирается временем и другой болью. Тускнеет. – Милорд… – Похоже, Раял испортил долгую и подготовленную речь, и не только своему рыцарю. Люди вокруг молчали. – Отправьте тела лордов в их замки, а рыцарей – в храм Тринадцати в Вечном Городе, – упомянутый город окружал Этернитифелл, – остальных, к сожалению, мы закопаем здесь. – Милорд, быстрее и правильнее будет сжечь тела. – Советник Дгерас всегда давал хорошие советы. Но не в этот раз. – Нет. На моей земле моих людей, да и врагов, сжигать не будут. Пусть они находят свой покой в земле до тех пор, пока не придёт их час. Его люди переглядывались. Шёпот был совсем тихим, несложно было догадаться, что они обсуждают странности в поведении и словах своего лорда. – А теперь я хочу поговорить со своими командующими и сирами. Прошу всех следовать за мной в зал, – в отбитом замке было множество преимуществ. Его стены позволяли обороняться и днём, и ночью, залы, пусть и разграбленные Флеймами, были с крышей и меньше пропускали звук и дождь, нежели шатры. А запасы, которые не смогли забрать себе враги, если не промокли ранее, то послужат достаточным источником питания для восстановления сил, и ещё ненадолго. Даже такая непродолжительная передышка могла повлиять на исход следующей битвы. – Флеймы почти отброшены с наших земель – в их распоряжении остался один ключевой замок – Мунфелл, вместе со своей территорией. И два не очень важных в плане расположения городка с их замками. – Сир Тиар расстелил карту и отмечал деревянными фигурками местоположения войск Глейгримов и их врагов. – Это ещё не конец. У Флеймов есть ещё много людей, и они всё ещё на моей земле. Они сжигают наши поля и убивают наших крестьян. Каждый замок и каждая деревня имеет значение, когда будет плохой урожай и закончится война, это будет видно куда яснее. – Раял взял оранжевую фигурку в виде факела, которой обозначали Флеймов, и поставил её в Фаерфорт. – Я обрадуюсь только тогда, когда вся Династия лорда Дарона будет прятаться здесь, в своём замке, а их люди вернутся в свои дома, и ни днём ранее. – Разве вы не мечтаете уничтожить их всех, милорд? Не хотите отобрать их земли? – Нет! Зачем мне это? Каждая Династия по-своему прекрасна и уникальна. Да, сейчас мы враги, но я не испытываю к ним ни толики ненависти. – Они убивают наших людей! Они убили лорда Силверкнайфа! – Возмущение сира Тиара было разумным – Мекул был его хорошим другом и воспитанником, как и сам Раял. С малых лет эти двое обучались владению оружием у рыцаря, и, в отличие от правителя, молочный брат Глейгрима оправдал все ожидания мастера войны. – Да. Они убивают моих людей, а мы убиваем людей лорда Дарона. Это одна из самых неприятных жертв войны. Я хочу защитить своё, вернуть то, что принадлежит мне, и донести им, что не потерплю, если они снова посягнут на моих людей и мои ресурсы. – Почему же тогда вы начали эту войну? Мы все уверены, что вскоре заполучим земли врагов, их поля и леса, их крестьян и скотину. Династия Глейгримов станет ещё богаче и могущественнее! – Это радует тех, кто желает прославиться, кто тщеславен и совершенно не думает о последствиях. После войны все голодные рты лягут на наши плечи. Все те, кто выжил, но лишился домов и скотины, будут приходить и просить у меня. Все те, кто решит промышлять воровством и считает, что насиловать и убивать, пока нет порядка, можно безнаказанно, будут продолжать наносить вред моему народу. Все новые вассалы будут строить интриги и решать, кто из правителей лучше. Они будут просить о помощи и поддержке без конца, рассчитывая, что я, чтобы произвести на них впечатление, не откажу им ни в чём. – Милорд, у вас удивительные познания. – командующий Доэл, как и остальные, выглядел восторженно. – В отличие от Хагсона, я читал книги не только до момента героической победы одного лорда над другим, но и всё, что описывалось после. И я решил – я хочу забрать у Флеймов часть земель – Блейдрок и замок у Мёртвого озера. Эти земли всегда принадлежали моему роду, и лишь в последней войне их отобрали Флеймы. Больше мне не нужно ничего. – Да, милорд, как прикажете. Вскоре к нам присоединятся ещё отряды, сейчас их собирают и обучают. Нам нужно больше людей. – Сир Тиар поставил у Мунфелла фиолетовую фигурку в виде скелета коня. – Армия Флейма, после того как к ним присоединяться его остальные вассалы, будет почти в три раза больше нашей, – он поставил рядом три оранжевые фигурки, – и нас разгромят! – Рыцарь уронил фиолетовую. – К нам тоже спешат наши вассалы, и тогда наши войска почти сравняются. Их копьеносцы превосходят наших, но с нашей конницей их всадники не идут ни в какое сравнение. Более того, у меня есть мысль о новом, более опасном оружии. Прошу прощения, что пока хочу всё же держать его в тайне, так как не уверен, получится ли разобраться в нём. – Быть может, мы сможем помочь вам? – Надеюсь, что нет, сир Тиар. Что ж, милорды, – он кивнул поклонившимся ему вассалам, – сиры, – теперь он кивнул склонившим колено рыцарям, – всем нам нужен отдых. А мне и подавно. Раял отправился в покои, наконец-то он отоспится на кровати с мягкой подушкой. После нескольких недель в походных условиях он как-то даже подумал, что отдать брата на растерзание Флеймам было бы разумнее. Сейчас же он хотел поразмыслить. Если он поймёт, как оживлять мертвецов, сколько зараз и как надолго, что они могут делать и насколько он управляет ими, то они станут сильным оружием. Он будет терять людей, но уже погибших Раял Глейгрим сможет поднимать и вновь ввести в бой. И тех, что убьют мертвецы – тоже. И так снова и снова. Снова и снова. И победа будет за Глейгримами! Но почему его совсем это не радует? Тоб – Миледи, зачем опять расковыряли пальцы? И опять все стены извазюкали, дык ещё и мне влетит! Тоб вздохнул. Он жил на Острове уже три года и всё это время был приставлен к Даффе. Первый год он и вовсе не знал, кто она, здесь было непринято интересоваться прошлой жизнью душевнобольных, в обязанности их обслуги входил уход и помощь при небольших ранениях или самых простых болезнях. Даффа не была буйной, большую часть времени она молча сидела, смотря в одну точку, иногда приходила в себя и требовала достойного обращения, хотела танцевать и участвовать в пирах, а бывало, что она рисовала или пела. Но случались и дни вроде этого, когда она прогрызала себе пальцы и писала на стенах своей кровью – Даффа верила, что написанные слова молитвы, просьбы о прощении и раскаяние обретут силу от её крови и всё исправится. Тобу не нравился Остров, ему не нравилась эта лечебница, не нравились люди, которые здесь жили. Но за его работу ему платили. Молодой человек родился и вырос в небольшом поселении, он был вторым ребёнком в крестьянской семье, кроме него и отца, мужчин в семье больше не было, но были женщины – мать и пять его сестёр, которые нуждались в поддержке. Родители воспитывали их как могли, не воровали и честно зарабатывали себе на жизнь, однако им часто не хватало. Король Фалин Добрый заботился о своём народе и издал указ – крестьянским семьям оставляли достаточно провизии, чтобы пережить зиму и неурожайные годы и вновь засеять и засадить поля. Серый Орден контролировал, насколько мог, указ, а лорды находили удобное время и отнимали сверх меры. Лордам всегда мало того, что они получали. За неповиновение – в соседней деревне так и произошло – сжигали дома и избивали людей. Солдаты часто наведывались и могли опорочить сестёр и дочерей, полакомиться припасами и даже увести лошадь. Цитадель Мудрости, в которую также собирались обозы, ничем не отличалась от лордов, их аппетиты росли с каждым годом. Поскольку это было единственное объединение лекарей, где они не только обучались и делились опытом, но и жили в больших количествах, а болезни не желали проходить сами по себе, отказывать тем, кто способен спасти жизнь и поставить на ноги семью, не смели. Порой лекари требовали оплаты совсем иного рода, и бывало, что во время эпидемии молодых сестёр и дочерей отдавали в Цитадель в качестве служанок или на потеху лечебного дела мастерам. С утра до вечера вся семья трудилась, чтобы прокормиться, дожить до завтра и снова работать, не покладая рук. Тоб не понимал, зачем его сёстры находят мужей и рожают детей, если те буду так же страдать и жить в нищете. Никто не сможет гарантировать, что этих детей не заберут, чтобы они служили при лекарях. Когда они подрастут, девочек могут обесчестить ради забавы, их могут забрать к себе лорды, Гроссмейстеры или их помощники и ученики. Юношей могут призвать на войну, и, не знающие, как обращаться с оружием, они послужат лишь плотью, чтобы, умирая, задержать врага и дать своему правителю время. Ему твердили, что не его дело рассуждать о судьбе, его дело – работать в полях, помогать и обеспечивать себя и семью. К его четырнадцатилетию одна из младших сестёр не пережила похолодания, она с рождения была слабой. Ещё через год не стало и следующей сестры – тогда у них почти не осталось припасов, Тоб с отцом ходили в город каждый день, чтобы подзаработать денег и купить еды, но этого было мало. И тогда юноша понял, что ему необходимо найти другой способ помогать семье. В Цитадели всегда нужны были слуги, желающих попробовать себя в лекарстве и получить оплату, чтобы прокормить своих родителей или детей, куда больше, чем требовалось. Кроме того, был шанс того, что, обучившись немного, по возвращении домой он сможет принести поселению пользу. Слуг кормили бесплатно, а значит, в родном доме требовалось тратить меньше припасов. И, что более всего привлекало крестьян-мечтателей, если понравиться лекарям и показать себя с лучшей стороны, то появлялась возможность обучаться дальше, а в будущем вырваться из вечного голода. Тоб понимал, что, кроме него, есть ещё много таких же молодых людей, были и старше, и моложе, и сильнее, и слабее, и выше, и ниже. Тоб явился вместе с ещё десятком парней. Гроссмейстер отсеял всех, кто выглядел больным или хилым, и их осталось всего семь. Первым их заданием было мытьё полов в тех комнатах, где проводились кровопускания, ампутации и другие отвратительные вещи, затем они отправились на кухню помогать поварам. Им давали поручения, после которых у Тоба, и так привыкшего к бесконечному труду, болело всё тело – новички кололи дрова и носили их, латали постройки и перетаскивали камни, отмывали в замке, казалось, всё, что возможно, но на деле не поднимались выше первого этажа. Через девять дней, что были испытанием перед дальнейшим продвижением, оставили лишь троих, в том числе и Тоба, – и их не менее сложные дни продолжились. Крестьянский сын радовался жизни впервые – его сытно кормили, для слуг в городе, за стенами замка, стояли дома куда просторнее, чем он привык. Да, он проживал здесь с совсем незнакомыми людьми, но у него был свой угол, со временем появилась новая одежда, свечи, новая сумка, даже добротная обувь. Он помогал своим сёстрам и родителям, здесь его труд оплачивался, и очень хорошо, – самому Тобу не нужно было ничего, кроме того, что он и так получил, а раз в сезон его семья могла теперь купить пару-тройку лишних мешков крупы или кур. Спустя полгода Тоб приглянулся одному из лекарей. Мужчина по имени Валб возжелал себе личного слугу. Это был превосходный прорыв, личные слуги, хотя и были вынуждены работать, когда захочется их господину, зато спали в самом замке, ели больше и вкуснее, и их труд ценился выше. Как оказалось, Валб хотел от своего слуги не только наведения порядка, стирки и помощи с переносом тяжестей, но и близости. Крестьянин не сразу осознал это, а когда понял – было поздно. К счастью, за пережитые мучения Боги отплатили ему. Спустя ещё полтора года его, двух юношей и двух девушек отправили на Остров. Лекари на Острове отличались от тех, что проводили время в Цитадели, но лишь большей вседозволенностью. Больные, проклятые Богами и лишённые душевного покоя и разума, на Острове находились не только для их блага и ограждения от сложностей мира, но и как безвольные куклы, которых изучали. Новые методы лечения испытывались здесь, на больных пробовали различные методы воздействия, направленные не только на их исцеление, но и на доведение их до ещё более тяжёлого состояния. Тот, кто пробыл здесь более трёх лет, хорошо выполнял свою работу и добился одобрения лекарей, возвращались в Цитадель и получали возможность обучаться дальше. Такой шанс упускать было нельзя, и Тоб мирился со всем, что видел в стенах лечебницы. Уход за Даффой ему поручили почти сразу, тот, кто поместил её сюда, был обеспечен и старался, чтобы она не нуждалась ни в чем. Найти со своей подопечной общий язык оказалось сложно, однако в моменты, когда проклятие Богов теряло силу, Тоб успевал пообщаться с женщиной. Даффа не знала, сколько ей лет, она жила здесь долгие годы. Очень худая – она почти ничего не ела добровольно, и вечно голодному Тобу приходилось уговаривать её, а порой, чего уж скрывать, он и сам съедал её завтраки и ужины. Светловолосая, сероглазая, она могла бы быть привлекательной, если бы не болезнь. Когда она приходила в себя, то улыбалась слуге, и эта улыбка была красивой, она притягивала, но стоило ей вновь начать бороться с проклятием, что жило в ней, как улыбка превращалась в безумные кривляния, а взгляд пугал бывшего крестьянина. Здесь её все называли Авит, она откликалась, но однажды рассказала Тобу, что её настоящее имя Даффа. Её история была не менее печальной, чем внешний вид. Богам она не угодила ещё больше, чем Тоб, и, возможно, поэтому они нашли общий язык. Ей было всего тринадцать, она жила в замке, как истинная леди, мечтала о хорошем муже, красивой жизни и здоровых детях – то, что их положение кардинально отличается, было понятно сразу. Даффа возвращалась с турнира, отпустила своих фрейлин, так как хотела встретиться со своим возлюбленным, молодым и красивым оруженосцем – за него она и мечтала выйти замуж, – но их встреча закончилась плохо. Он и группа его друзей, Даффа не могла вспомнить их количество, но утверждала, что их было не менее десятка, сначала показались ей милыми, но разговоры и действия её возлюбленного были направлены на любовную близость, а она, как любая уважающая себя леди, да и к тому же на тот момент ещё юная, должна была хранить себя для супруга. Ответы Даффы не удовлетворили молодых людей, и они все, во главе с её прекрасным оруженосцем, взяли её силой, а за сопротивление жестоко избили. Эту часть рассказа она всегда рыдала, говорила сбивчиво и со всхлипываниями, а Тоб предпочитал не интересоваться подробностями. Леди, как она утверждала, нашли лишь спустя сутки, она настолько боялась своих обидчиков, что до сих пор не могла произнести имён и говорила лишь «Он» и «Они». С того дня в Даффе, как она говорила, появился другой человек, он помогает ей, говорит с ней, но когда он берёт верх, то желает лишь уничтожать. Лекари долго выхаживали её, а спустя три цикла обнаружилось, что у леди будет ребёнок. Но борьба за её жизнь продолжалась, любой из методов избавления от плода мог отразиться на её здоровье и последующей возможности иметь детей. Все те циклы, что она приходила в себя, внутри её рос ребёнок, которого она мечтала убить. Он был воспоминанием о страшном дне, её карой за тайные встречи и ложь семье, за то, что её придворных наказали и выгнали со двора, а её стражу казнили. Уже к концу срока Даффу начали оставлять одну, и она предприняла несколько попыток избавиться от плода – девушка била себя по животу, пыталась убить себя, а однажды смогла доковылять до лекарей и успела выпить с десяток каких-то склянок, не глядя, прежде чем её остановили. Ничего страшного не произошло, она употребила лишь укрепляющие снадобья и пару эликсиров, предназначенных для снятия проблем со стулом. Последней её попыткой она всадила себе в живот нож, который ей принесли вместе с вазой фруктов. Леди не задела ничего важного, её спасли и всё остальное время продержали связанной и не спускали с неё глаз. Даффа родила в срок мальчика, живого и здорового. Леди тогда устроила истерику, кричала на брата и требовала, чтобы ей дали убить этот позор, но родственник не позволил ей взять на себя грех и предпочёл сделать это сам. Он сказал ей, что вынес младенца и утопил его в озере Певенайн, но это принесло леди успокоение совсем ненадолго. Ей становилось хуже. Брат должен был строить свою семью, он только недавно женился на красивой леди. Даффа смотрела на их счастье, на радость от зародившейся внутри жены брата жизни, и её ненависть стала вырываться наружу – новая леди в замке страдала от обезумевшей, что рвала на ней одежду и волосы, сбегала от лекарей и портила в покоях всё, до чего дотягивалась, а однажды и вовсе попыталась сбросить жену брата с лестницы. Это стало последней каплей. Вечно держать Даффу связанной было невозможно, и брат отправил её на Остров Фейт. Тогда ей было около пятнадцати лет. Хотелось бы узнать, чью семью постигло столько бед… – Миледи, хватит-то уж, да? – Тоб превосходил женщину по силе. Быть может, именно поэтому её служанок заменили на него? Он поймал за руки упирающуюся леди и осмотрел их. – Миледи, да что же это такое-то? Зачем опять-то? – Тоби, это проклятие переходит на мою семью и будет дальше переходить! Я должна вымолить прощение у Богов! Пусти!