Волосы все еще влажные, зачесаны набок. Мило. Очень мило. Он улыбается мне, подходя ближе. — Чувствуй себя как дома, — дразнит он. Ха-ха. — Извини, просто хотела быстрее приняться за дело. — Приняться, — повторяет он. — Это южное слово? — Нет. Обычное слово. Я краснею. Он садится на стул у стойки. — Тебе нужно… какое-нибудь содействие? Содействие. Обычный парень сказал бы: «Тебе нужна помощь?» Настолько правильно, что заставляет меня еще больше задуматься о его воспитании — откуда он, кроме Суррея, Англия. Я не спрашиваю. Вместо этого возвращаюсь к кастрюле с водой. — Все в порядке. Это несложно. И совсем нездоровая пища, я могла бы добавить. Последнее, что кому-либо из нас следует употреблять, если мы следим за своим рационом ради занятий спортом, хотя ему, вероятно, приходится потреблять тысячи калорий, сжигая их во время своих матчей. — Что это такое? Я поворачиваюсь и вижу, как он размахивает пачкой хот-догов. — Хот-доги. — О. — Он поворачивает упаковку то так, то эдак. — Ты это серьезно? Все знают, что такое хот-дог. Кроме того, это написано на упаковке. Или подождите, может быть, там написано «Болл Парк Фрэнкс»[7]… — Никогда такого не пробовал. — Его единственный ответ. — Так и думала, поэтому и принесла их. — Очень умно с моей стороны. И очень любезно. — Выглядят чертовски отвратительно. — Ну, спасибо. — Я не говорил, что ты выглядишь чертовски отвратительно, расслабься. Я сказал, что сосиски такие. Я смотрю на него, протягивая ложку. — Пожалуйста, не говори «сосиска»[8]. — Почему? — Он смеется, показывая щербинку между зубами. — Сам знаешь почему. — Нет, на самом деле, не знаю. — Ну, сосиска… это как… — Я не могу сказать «пенис», становясь пунцовой, когда парень выжидающе смотрит на меня, ожидая, когда я закончу свое предложение. Пусть даже не надеется. Вода закипает, я вскрываю все три коробки «Мак-н-чиз», вынимаю пакетики с приправой и высыпаю туда всю лапшу. — Серьезно, Джорджи? Три коробки? Я приподнимаю бровь. — Поверь мне, я сама могу съесть целую коробку. На двоих три коробки самое то. — Плюс эти сосиски. — Он все еще держит их в руках. — Что ты собираешься с ними делать? — Нарежу их и положу в кастрюлю, как только макароны будут готовы. — М-м-м, вкуснятина. Я почти чувствую, как мое тело отвергает механически обработанное мясо. Какой я счастливчик. Это заставляет меня засмеяться. — Твое тело определенно что-то почувствует после того, как съешь это. — И вы едите это дерьмо? — Выросла на этом, — говорю я с улыбкой. — Это был основной продукт в доме Паркеров. Моя мама работала полный рабочий день, когда я росла. — Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на него. — А как насчет твоих родителей? Твоя мама работала? Кажется, он колеблется, подбирая слова. — Нет, мама не работала. — Так она была мамой-домоседкой? Он моргает. — Можно и так сказать. Это странный ответ. — А как насчет твоего отца? Он кивает. — Инвестиции. Его ответ краток. — Значит, твоя мама, должно быть, готовила еду каждый вечер, раз уж она была дома. Эшли наблюдает за мной еще несколько секунд. — Не совсем. Я кладу ложку и прислоняюсь к столешнице. — Что значит «не совсем»? Ты только что сказал, что она была домохозяйкой. — Нет, это ты так сказала. Но он не стал этого отрицать. — Знаешь, что у меня сейчас к тебе миллион вопросов, не так ли? Эшли откидывает голову назад, когда смеется. — Можешь спросить, но это не значит, что я отвечу. Умник. Я протягиваю руку, чтобы он мог передать мне упаковку хот-догов, открывая ящик за ящиком на этой полностью укомплектованной кухне в поисках ножа или ножниц.