Разрезаю упаковку, положив на разделочную доску, которую нашла прислоненной к задней панели. Достаю пять хот-догов и начинаю нарезать их на небольшие кусочки. От ностальгии у меня слюнки текут, а восторг от этого детского блюда нарастает. — Не думала о кулинарной школе? — раздается его забавный комментарий, когда я режу. Ха-ха. Большой парень — комик. — Не смейся, пока не попробуешь. — Я замечаю, что шербет все еще на острове, вероятно, наполовину растаявший. — Черт. — Я указываю на фруктовый десерт. — Не мог бы ты положить это в морозилку, пожалуйста? — Дай угадаю, тема этого грандиозного мероприятия — оранжевый цвет? Я снова закатываю глаза, не оценив его сарказм по поводу моих попыток сделать что-нибудь веселое. Не обращая на него внимания, я отмеряю масло и молоко, нахожу дуршлаг для процеживания лапши. Наливаю ему стакан шоколадного молока. Подвигаю его через стойку, как бармен. — Прибереги до ужина, — предупреждаю я. — Кроме того, это отлично помогает от похмелья. — Я подмигиваю. — Принято к сведению. Думаю, он дразнит меня, но трудно сказать наверняка. У Эшли Драйден-Джонса бесстрастное лицо, как ни у кого другого — осмелюсь сказать, что оно лучше моего — и он не боится этим пользоваться. — Твой дом меня удивил, — говорю я, доставая две миски из шкафчика. — Почему? — Потому что. Здесь… намного приятнее, чем то, к чему я привыкла. — Этот дом не так далеко от кампуса, чтобы быть частью жилого района — района, в котором вы не найдете ни одного живущего студента. — О. — Он замолкает на несколько секунд. — Мама нашла его. Э-эм, думаю, с помощью риелтора. Мне позволили пожить в общежитии только семестр… сказали… что я… Его фраза обрывается. — Сказали, что ты… что? Эшли делает вдох. — Сказали, что я достаточно пожил в общежитиях и должен жить в настоящем доме, если не собираюсь учиться дома. Думаю, мама чувствовала себя виноватой. — Виноватой? — Я не жил дома с тех пор, как мне исполнилось десять. Мои глаза чуть не вылезают из орбит. — Что?! Почему? — Школа-интернат. — Парень пожимает массивными плечами. — Ничего страшного, Паркер, иногда такое бывает. Паркер. Он назвал меня по фамилии. Это хорошо или плохо? 9 Эшли Джорджи замирает, когда я называю ее по фамилии; я поддразниваю, но она этого не знает, ее щеки приобретают уже знакомый оттенок розового. Я сильно смущаю ее. Ненарочно. Просто ее так легко вывести из себя. — Школа-интернат — обычное дело, но мама думала, что после окончания я возьму годичный перерыв и буду жить дома. Думаю, она ожидала, я не знаю, делать то, что делают мамы, например, готовить для меня и суетиться, не то чтобы она когда-либо готовила для меня. — Почему ты не взял перерыв? — Перерыв просто продлевает неизбежное, не так ли? Я знал, что хотел изучать. Мне не нужен был год, чтобы заниматься самоанализом или путешествовать. Пустая трата времени, хотя большинство моих товарищей сделали именно это, все они теперь на год или два отстают от меня в получении своих дипломов. Я хочу работать, а не сидеть на заднице. И я не могу играть в чертово регби всю оставшуюся жизнь. — В этом есть смысл. — Джорджи вздыхает. — Тебе нравится жить одному? — Таков ее следующий вопрос. Маленькая шалунья просто ничего не может с собой поделать. Такая любопытная. — Я не возражаю против этого. — Но иногда мне одиноко. Я просто не привык к этому. После многих лет жизни в общежитии с сотнями других парней, а затем в университетском общежитии, пребывание в одиночестве в доме, безусловно, это… Тихо. Не возражал бы против соседа по комнате, хотя желательно, чтобы это был не один из придурков, с которыми я дружу. Неряшливые. Нечистоплотные. Уолли Файнштейн пытался уговорить меня сдать вторую спальню, но я был в нынешней квартире Уолли, и это свинарник. Грязная дыра. Нет, точно нет. Если бы у меня был сосед по комнате, это был бы кто-то аккуратный, кто убирал бы за собой, кто, возможно, даже был бы готов, я не знаю, кормить меня время от времени. — Почему ты вдруг замолчал? — спрашивает Джорджи, снова уставившись на меня. Я моргаю в ответ на нее. — Ничего. Она смеется. — Я не спрашивала, что случилось, я спросила, почему ты замолчал. У нее милый смех, такой же, какой я считаю ее. Возможно?.. Нет. «Она не будет жить здесь, ты, чертов ублюдок. Выбрось это из головы». Но она заперта в проклятом общежитии и ухватилась бы за возможность выбраться оттуда. «О, ты теперь добрый самаритянин, да? С каких это пор?» Я крепко сжимаю губы. — Ты странный человек, Эшли Джонс. Просто Джонс. Она явно ничего не знает о британской голубой крови, если собирается лишить меня части фамилии. Я внимательно наблюдаю, как Джорджи суетится на кухне, вытаскивая посуду из ящиков и салфетки из подставок, добавляя к ужину молоко, масло и пакетики порошкообразного сыра. Это не может быть хорошо для нас.