Она кладет сосиски в кастрюлю и смешивает все это вместе, в одну клейкую массу. Мама бы под страхом смерти не приготовила бы такое. Или, вернее сказать, не позволила бы повару приготовить. Мама не очень хороший повар — сомневаюсь, что она даже знает, как кипятить воду, — но могу с гордостью сказать, что я овладел этим искусством в общежитии Стоу, частной школы, где провел половину своей жизни. Передо мной появляется миска, от которой исходит пар и… Подозрение. — Вот вилка и ложка. Не уверена, что ты предпочтешь. Я люблю есть вилкой, — бормочет она. — Приятного аппетита! Джорджи пристально смотрит на меня. Очевидно, ждет, когда я попробую первый кусочек. Я неохотно беру вилку. — Захвати хот-дог, — советует она. Я протыкаю кусочек зубцами. — Такая властная. Джорджи пожимает плечами. Съежившись — потому что, конечно, это меня убьет, — я подношу вилку к губам и кладу кусочки в рот, закрывая, чтобы прожевать. Это попадает мне на язык. Хмм. Сыр. Соленая сосиска. Лапша. Накалываю еще кусочек, нуждаясь во второй попытке для надлежащей оценки. Кладу в рот. Жую. Хм. Не так уж ужасно. Джорджи ждет, когда я что-нибудь скажу. Что-нибудь. Еще не попробовала ни кусочка от своей порции. — Ну? Как будто она шеф-повар, отмеченный звездой Мишлен, ожидающий, когда критик оценит ее таланты. Я медленно киваю. — Неплохо. Ее брови с надеждой приподнимаются. — В самом деле? Не противно? — Поверь мне, я бы сказал, если бы мне не нравилось. — Хорошо. — Счастливая, она начинает ковыряться в своих макаронах с сыром. — Ты сказала, что часто это ела? — В детстве, да. — Хм. — Это было бы идеальной едой в общежитии в Стоу, когда я был мальчиком. Легко. Несколько ингредиентов. Кастрюля. Вода. Сливочное масло. Молоко. Все просто. Я случайно издаю довольный звук «М-м-м», который приводит Джорджи в восторг. — Ура! — практически визжит она. — Я так счастлива, что тебе нравится. — Полегче, тигрица, — говорю ей с набитым ртом, что грубо даже для меня. — Я сказал, что мне нравится — я не сказал, что хочу на этом жениться. Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось использовать манеры, вбитые в меня мамой и уроками поведения в школе. Проклятый этикет — последняя чертова вещь, которую подросток хочет изучать, поэтому мы не очень спокойно сидели на уроках. На этих скучных курсах было заработано много штрафных баллов. Джорджи делает глоток шоколадного молока, и я делаю то же самое, поднося стакан к губам. У меня и этого тоже не было. Делаю большой глоток. Оно холодное и очень вкусное. Ням. Выпиваю залпом весь стакан, облизывая губы. Джорджи сияет. — Я боялась, что отравлю тебя. Я так рада, что тебе нравится, даже хот-доги. — Сосиски? — Остановись. — Она добродушно смеется. Интересно, бывает ли у нее когда-нибудь плохое настроение; Джорджи всегда кажется веселой. Бодрой. За исключением того первого вечера, когда мы встретились — в ту ночь она определенно выглядела так, будто собиралась описаться. Съев остатки того, что было в миске, плюс остатки того, что было в кастрюле, я встаю со своего места и убираю со стола, чтобы сполоснуть посуду в раковине. — Ты не обязан этого делать, — говорит Джорджи с беспокойством в голосе. Но она не горничная и пришла сюда не для того, чтобы убирать за мной. — Ты готовишь, я убираю. Девушка улыбается, прикусывая нижнюю губу. Тем вечером, еще долго после того как девушка ушла, я лежу в постели, думая о соседе по комнате, а потом о ней. Джорджи. Соседка по комнате. Соседка по комнате Джорджи. Если бы она переехала, ничего бы не случилось. Она была бы вне пределов досягаемости. Почему? Ты уезжаешь, и она тоже — она не хочет отношений. Тем более с тобой.