– Сынок, ты видел, сколько шумихи вызвало это дело? Нет, никаких шимпанзе, нам сейчас нужны наши лучшие умы. (Киран раздраженно вздохнул, но спорить не стал.) Начни с прошлой недели. Если понадобится, мы копнем глубже. – Кто это “мы”, Кемосабе?[14] Не сочтите за хамство, но наша программка наверняка восстановит адреса уймы других сайтов. Мы с парнями можем проверить их либо быстро, либо качественно. Выбор за вами. – Для спортивных форумов можно быстро – разве что наткнетесь на что-то стоящее. Просто гляньте, не было ли разборок в последнее время. Форумы мамочек и садоводов проверяйте досконально. Женщины любят поболтать как в Сети, так и вне ее. Киран застонал: – Так я и знал! Форум мамочек – настоящий армагеддон, сейчас там в разгаре ядерная война по поводу “управляемого плача”. Я бы с радостью прожил остаток жизни, не выясняя, что это такое. – Дружище, народная мудрость гласит, что знания лишними не бывают, так что улыбайся и терпи. Ищи маму-домохозяйку с опытом в пиаре, шестилетней дочерью, трехлетним сыном, задолженностью по ипотеке, уволенным в феврале мужем и полным набором финансовых проблем. Не исключено, что все совсем не так, но для начала сойдет. Ричи поднял глаза от блокнота: – Вы о чем? – В сети у Дженни может быть семеро детей, брокерская фирма и особняк в Хэмптонсе, – ответил я. – А может, она хиппи и живет в коммуне на Гоа. В интернете люди врут. Это не должно тебя удивлять. – Врут почем зря. Постоянно, – согласился Киран. Ричи недоверчиво взглянул на меня: – Ладно, на сайтах знакомств, может, и врут – добавить пару дюймов, сбросить пару фунтов, написать, что у тебя “ягуар” или докторская степень, чтобы подцепить роскошных цыпочек. Но вешать лапшу женщинам, которых никогда не увидишь? Какая от этого выгода? Киран фыркнул: – Позволь спросить, Кемосабе: твоя вторая половина хоть раз заходила в интернет? – В наши дни, если ненавидишь собственную жизнь, можно придумать себе новую в Сети, – сказал я. – Раз собеседники верят, что ты крутая рок-звезда, то и обращаться с тобой будут соответственно, а значит, ты и правда будешь чувствовать себя рок-звездой хотя бы часть дня. Если разобраться, разве это не то же самое, что действительно быть рок-звездой? Недоверие во взгляде только усилилось. – Нет, потому что вы не чертова рок-звезда, а Бобби Шиш из бухгалтерии и по-прежнему сидите в однушке в Бланчардстауне[15] и едите чипсы, даже если весь мир верит, что вы пьете шампанское в пятизвездочном отеле в Монако. – И да и нет, Ричи. Люди не так просты. Жить было бы гораздо легче, если бы важно было только то, кто ты на самом деле, однако мы – общественные животные. Важно и кем тебя считают другие, и кем ты сам себя считаешь. Это все меняет. – В общем, – радостно подытожил Киран, – люди заливают, чтобы произвести впечатление. Ничего нового тут нет. В реале они делают это с незапамятных времен, а в киберпространстве это еще легче. – Возможно, на форумах Дженни отдыхала от своих проблем. Там она могла быть кем угодно, – сказал я. Ричи покачал головой, но недоверие на его лице уступило место недоумению. – Так что мне искать? – спросил Киран. – Ищи всех, кто подходит под ее параметры, но если таких не окажется, это не значит, что ее там нет. Ищи женщину, которая разругалась с кем-то из форумчан, ту, которая пишет, что ее, ее мужа или ребенка преследуют или достают в Сети или в реале. Найдешь что-нибудь стоящее, сразу звони. С электронной почтой успехи есть? На заднем плане – щелканье клавиатуры. – Пока только обрывки. Письмо за март от кого-то по имени Фи – человек интересуется, есть ли у Эммы “Полная коллекция «Даши-путешественницы»”, – а в июне кто-то из них отправил резюме в ответ на вакансию рекрутера, но в основном это спам, спам, спам. Разве что “Сделай свой жезл крепче и подари ей наслаждение” – это какой-то секретный код. – Тогда ищите дальше, – сказал я. – Не парьтесь, – ответил Киран. – Сами же говорите, что чувак снес компьютер не для того, чтобы показать свою крутость. Рано или поздно что-нибудь всплывет. Он повесил трубку. – Сидеть в глухомани, играть роль рок-звезды перед людьми, которых никогда не встретишь… Каким же надо быть одиноким, чтобы до такого докатиться… – тихо сказал Ричи. Проверяя голосовую почту, я на всякий случай выключил громкую связь. Ричи понял намек, отсел подальше и, сощурившись, стал штудировать пометки в блокноте, словно где-то там записан домашний адрес убийцы. Мне пришло пять сообщений. Первое – от О’Келли, который с утра пораньше пожелал узнать, где я, почему Ричи вчера не удалось загрести нашего парня, не оделся ли он опять в засаленный тренировочный костюм и не хочу ли я все-таки поработать над этим делом вместе с настоящим сотрудником отдела убийств. Второе – от Джери: она снова извинялась за вчерашнее и выражала надежду, что с работой у меня все в порядке и что Дине уже лучше. “Слушай, Мик, если ей до сих пор нехорошо, то я могу сегодня ее взять, мне не сложно. Шила уже идет на поправку, а Фил практически как огурчик, после полуночи его стошнило всего один раз, так что можешь забросить ее к нам, как только будет время. Я серьезно”. Я постарался не думать о том, проснулась ли уже Дина и как она отреагирует на то, что я ее запер. Третье сообщение – от Ларри: он с парнями пробил отпечатки из логова, но ничего не нашел, в базе нашего парня нет. Четвертое сообщение – снова от О’Келли, такое же, как и первое, но с бонусом в виде матюгов. Пятое всего двадцать минут назад прислал какой-то врач: Дженни Спейн очнулась. Работу в отделе убийств я люблю в том числе за то, что жертвы у нас, как правило, мертвы. Друзья и родственники, естественно, живы, но их после пары бесед можно спихнуть в отдел помощи пострадавшим, если, конечно, они не являются подозреваемыми, но в этом случае разговоры с ними не приносят особых душевных терзаний. Обычно я об этом не распространяюсь, чтобы меня не приняли за извращенца или, что еще хуже, за слюнтяя, но для меня лучше мертвый ребенок, чем тот, который захлебывается рыданиями, пока ты заставляешь его рассказать, что с ним делал плохой дядя. Мертвые не поджидают тебя на выходе из конторы, не плачут, не требуют ответов, ты не вынуждаешь их заново переживать каждый чудовищный момент, не беспокоишься о том, что с ними станет, если ты облажаешься. Они лежат себе тихонько в морге, им глубоко безразлично, веду ли я расследование в правильном направлении, и поэтому я могу спокойно сосредоточиться на поисках тех, кто их туда отправил. Вот к чему я клоню: встреча с Дженни Спейн в больнице – худший из моих рабочих кошмаров, и он стал явью. В глубине души я молился, чтобы нам позвонили еще раз и сообщили, что она скончалась, не приходя в сознание, что ее страданиям пришел конец. Ричи повернул голову в мою сторону, и я сообразил, что крепко стиснул телефон в руке. – Новости, да? – спросил он. – Похоже, мы все-таки сможем попросить у Дженни Спейн логины. Она очнулась, – ответил я. – Идем наверх. * * * Врач, стоявший у палаты Дженни, был щуплым и белобрысым. Чтобы казаться старше, он зачесывал волосы на пробор и отрастил зачатки бороды. За его спиной охранявший дверь полицейский – возможно, сказывалась усталость, но все как один казались мне двенадцатилетками – при виде нас с Ричи мигом вытянулся по стойке “смирно”, выставив подбородок. Я показал удостоверение: – Детектив-сержант Кеннеди. Она по-прежнему в сознании? Врач внимательно изучил удостоверение, и я это одобрил. – Да, однако сомневаюсь, что вы сможете долго с ней общаться. Ей дали мощное болеутоляющее, а такие тяжелые ранения изматывают сами по себе. Думаю, скоро она уснет. – Но она уже вне опасности? Он пожал плечами: – Никаких гарантий. Сейчас прогноз лучше, чем пару часов назад, и мы оцениваем ее неврологические функции со сдержанным оптимизмом, но опасность инфекции по-прежнему очень высока. Через несколько дней ситуация прояснится. – Она что-нибудь сказала? – Вы же про рану на лице знаете, да? Ей тяжело говорить. Она сказала одной из медсестер, что хочет пить. Спросила, кто я такой. И, пока мы не увеличили дозу анальгетиков, пару раз сказала “больно”. Это все. Полицейский должен был находиться в палате рядом с ней – на случай, если она заговорит, – но я же велел ему охранять дверь, и, видит бог, он ее рьяно охранял. Я мысленно выругал себя за то, что поручил эту задачу не опытному полицейскому с работающим мозгом, а дрону, едва достигшему половой зрелости. – Она знает про семью? – спросил Ричи. Врач покачал головой: – Насколько я могу судить – нет. Полагаю, имела место определенная ретроградная амнезия – довольно распространенное явление после травм головы. В большинстве случаев она проходит, но, опять же, гарантировать ничего нельзя. – И вы ей не сказали, да? – Я подумал, что вы сами захотите это сделать. К тому же она не спрашивала. Она… ну, сами увидите. Она не в лучшем состоянии. Все это время он говорил вполголоса, а на последней фразе его взгляд скользнул мне за плечо. Только тогда я и заметил женщину, спавшую на жестком пластиковом стуле у стены коридора, – руки сжимают большую сумку в цветочек, голова запрокинута под болезненным углом. Изможденная, вся съежившаяся, она выглядела лет на сто, не меньше. Растрепанный седой пучок, лицо опухло и посерело от слез и усталости, однако ей вряд ли было больше семидесяти. Я узнал ее по фотографиям в альбомах Спейнов: мать Дженни. Летуны взяли у нее показания днем раньше. Рано или поздно нам придется опросить ее снова, но сейчас в палате Дженни нас и так ждало достаточно мучений, и умножать их не хотелось. – Спасибо, – сказал я гораздо тише. – Если что-то изменится, сообщите нам. Мы передали наши удостоверения дрону, и тот примерно неделю изучал их под разными углами. Миссис Рафферти пошевелила ногами и застонала во сне, и я уже был готов оттолкнуть полицейского, но, к счастью, именно в эту секунду он решил, что мы те, за кого себя выдаем. – Сэр, – молодецки рявкнул он, возвращая удостоверения и отходя от двери. Мы вошли в палату Дженни Спейн. Никто и никогда не узнал бы в ней платиновую красавицу, которая сияла на свадебных фотографиях. Глаза были закрыты, веки отекли и приобрели лиловый оттенок. Немытые несколько дней волосы, выбившиеся из-под широкой белой повязки, потемнели до мышино-русого цвета и свалялись; кто-то пытался смыть с них кровь, но колтуны и сосульки никуда не исчезли. Правую щеку закрывала марлевая прокладка, кое-как прикленная полосками пластыря. Ее руки, маленькие и изящные, как и у Фионы, безвольно лежали на покрытом катышками голубом одеяле, к огромному неровному синяку бежала тонкая трубка. Ногти подпилены до идеальных овалов и выкрашены в нежный розовато-бежевый цвет – вот только два или три сорваны до мяса. Трубки шли от носа за уши, змеились по груди. Вокруг кровати попискивали приборы, капали капельницы, поблескивал металл. Ричи закрыл за нами дверь, и Дженни подняла веки. Она заторможенно, тупо уставилась на нас, пытаясь понять, не мерещимся ли мы ей. Она явно глубоко погрузилась в туман болеутоляющих. – Миссис Спейн, – сказал я мягко, но она все равно вздрогнула и вскинула руки, чтобы защитить себя. – Я детектив-сержант Майкл Кеннеди, а это детектив Ричард Курран. Вы не могли бы побеседовать с нами несколько минут? Дженни медленно сфокусировала на мне взгляд и прошептала – слова, выговоренные разорванным ртом и прошедшие сквозь многослойную марлю, прозвучали глухо и невнятно: – Что-то случилось. – Да. Боюсь, что так. – Я пододвинул к кровати стул и сел. Ричи сделал то же самое.