– Лицо Джанин Оатс видно очень четко, если бы я умел читать по губам, то разобрал бы каждое слово. Компьютерный экран я бы не разглядел – ракурс не тот, – но названия книг на полке прочитать можно и список покупок на доске тоже: “Яйца, чай, гель для душа”. А это уже кое-что, да? Если он мог каждый вечер читать список покупок Дженни, то знал, где она будет на следующий день… – Да, стоит проверить. Особое внимание обратим на камеры наблюдения вдоль ее маршрута – посмотрим, не попадался ли на них кто-то регулярно. Лже-Фиона у мойки резко обернулась, словно почувствовав на себе наши взгляды. Даже без бинокля я видел, как она вздрогнула. – Вот блин! – вдруг воскликнул Ричи – так громко, что я едва не подпрыгнул. – Ох, черт, извините. Но вы только гляньте на это. Я направил бинокль на кухню и подстроил под свое зрение – к моему прискорбию, оно оказалось значительно хуже, чем у Ричи. – Куда смотреть? – Не в кухню – за нее, в прихожую. Видна входная дверь. – Ну и?.. – Слева от двери. Я перевел бинокль левее, и вот она – панель сигнализации. Я тихонько присвистнул. Цифр не видно, но это и не нужно – достаточно было бы проследить за движениями пальцев. Дженни Спейн могла менять код хоть каждый день – несколько минут, проведенных здесь, пока она или Патрик запирали дверь, свели бы на нет все ее меры предосторожности. – Так-так-так. Ричи, друг мой, прошу прощения, что высмеял твою идею с биноклем. Похоже, теперь мы знаем, каким образом кто-то обошел сигнализацию. Молодчина. Даже если наш парень сегодня не появится, ночь прошла не зря. Ричи – одновременно смущенный и довольный – склонил голову и потер нос. – Только мы все еще не знаем, как он добыл ключи. А без них от кода никакого толку. В этот момент у меня в кармане пальто завибрировал телефон: Ковбой Мальборо. – Кеннеди, – сказал я. Летун почти шептал. – Сэр, мы засекли парня, который выходил из переулка. Это тупик у северной стены поселка, там одни стройплощадки, попасть туда он мог, только если перелез через стену. Парень довольно высокий, в темной одежде, но больше ничего сказать не могу – мы не хотели подъезжать слишком близко. Мы следили за ним на расстоянии, пока он не свернул на лужайки. Там тоже тупик, ни одного достроенного дома, так что ни у кого нет никаких причин там находиться. Мы, естественно, не последовали за ним, но продолжаем наблюдение с краю лужаек. Пока что оттуда никто не выходил, но он мог снова перелезть через стену. Мы собирались сделать круг и поискать его с той стороны. Ричи обернулся и наблюдал за мной, продолжая держать в руках бинокль. – Отличная работа, детектив, – сказал я. – Оставайтесь на связи и быстро прочешите окрестности. Если сможете как следует рассмотреть человека и дать нам описание, отлично, но, бога ради, не спугните его. Если заметите кого-то, не сбавляйте скорость, не показывайте, что разглядываете его, – проезжайте дальше, болтая друг с другом, и доложите о том, что успели увидеть. Действуйте. Наш парень мог быть где угодно, возможно, уже поднимался в логово по заросшим плющом строительным лесам, поэтому я не стал включать громкую связь, а только сделал знак Ричи, чтобы тот подошел поближе. Он опустился на корточки рядом со мной, склонившись ухом к телефону. Бормотание летунов: один из них шуршит картой и разбирается, как проехать, второй включает передачу; тихое урчание двигателя. Кто-то барабанит пальцами по приборной панели. Минуту спустя – внезапный шквал громкой сумбурной болтовни: “…И жена мне говорит – давай, швырни это в мусор вместе с остальным!” – и взрыв фальшивого хохота. Мы с Ричи затаили дыхание, склонившись над телефоном и почти соприкасаясь головами. Болтовня стала громче, потом смолкла. После паузы, которая, по ощущениям, продлилась целую неделю, Ковбой заговорил еще тише, но с нарастающим волнением: – Сэр, мы только что проехали мимо худощавого мужчины ростом примерно пять футов десять-одиннадцать дюймов. Он направляется на восток по авеню Оушен-Вью – это за стеной от лужаек. Уличного освещения нет, так что мы не очень хорошо его разглядели, но он одет в темное пальто средней длины, темные джинсы и темную шерстяную шапку. Судя по походке, ему лет двадцать-тридцать. Ричи быстро со свистом выдохнул. – Он вас раскусил? – спросил я так же тихо. – Нет, сэр. Ну то есть поклясться не могу, но мне так не кажется. Когда он услышал нас у себя за спиной, то быстро оглянулся и опустил голову, но не побежал и, пока мы видели его в зеркале заднего вида, продолжал просто идти по улице – с той же скоростью, в том же направлении. – Авеню Оушен-Вью. Там кто-то живет? – Нет, сэр. Там одни стены. Значит, никто не упрекнет нас, что мы подвергаем жителей опасности, позволяя этой твари свободно подбираться сквозь ночь все ближе к нам. Но даже если бы на авеню Оушен-Вью было полно румяных семейств и незапертых дверей, я бы не беспокоился. Наш парень – не серийно-массовый убийца, бросающийся на всех, кто появился у него на радаре. Для него никто не имеет значения, никто не существует – кроме Спейнов. Ричи присел над своим вещмешком – так низко, чтобы его силуэт не было видно из окна, – вытащил сложенный лист бумаги и развернул его в бледном прямоугольнике лунного света на полу перед нами: карта поселка. – Хорошо, – похвалил я Ковбоя. – Свяжись с детективом… – Я щелкнул пальцами в сторону Ричи и показал на кухню Спейнов; “Оатс”, – произнес он одними губами. – …С детективом Оатс. Объяви ей готовность номер один. Пусть проверит, что все двери и окна заперты, а ее оружие заряжено. Потом пусть начинает перетаскивать вещи – бумаги, книги, DVD, все равно что, – из комнат в кухню, причем как можно заметнее. Вы двое возвращайтесь к точке, где впервые увидели парня. Если он сдрейфит и попытается уйти, берите его. Больше мне не звоните – разве что в крайнем случае. Если что-нибудь случится, мы вам сообщим. Я убрал телефон в карман. Ричи ткнул пальцем в карту: авеню Оушен-Вью, в северо-западном углу поселка. – Здесь, – сказал он чуть слышно за мощным бормотанием моря. – Если он двигается к нам, придерживаясь пустых улиц и перелезая через стены, ему понадобится минут десять-пятнадцать. – Похоже на то. Но сразу он вряд ли сюда придет – наверняка боится, что мы нашли это место. Сначала он все разнюхает, чтобы решить, стоит ли рисковать, – будет искать копов, незнакомые машины, любое необычное движение… Я бы сказал, минут двадцать пять в общей сложности. Ричи поднял глаза: – Если он решит, что риск слишком велик, и даст деру, то схватим его не мы, а летуны. – Я не против. Пока он не поднялся сюда, он просто чувак, который вышел на ночную прогулку у черта на рогах. Мы можем выяснить, кто он, и мило с ним побеседовать, но задержать его не удастся – разве что он настолько тупой, что наденет окровавленные кроссовки или явится с повинной. Я с радостью уступлю кому-нибудь возможность взять его, а через пару часов отпустить. Не хочу, чтобы он думал, что утер нам с тобой нос. Что мы будем делать, если он не побежит, не имело значения: я был настолько уверен, что он подбирается к нам, что почти чувствовал его запах – горячий, острый и мускусный; этот запах приближался, поднимался от крыш и строительного мусора. Впервые увидев логово, я сразу же понял, что он сюда вернется. Затравленный зверь рано или поздно возвращается в нору. Ричи, похоже, мыслил в том же направлении. – Он придет. Сейчас он ближе, чем вчера ночью, – он до смерти хочет узнать, в чем дело. Как только он увидит Джанин… – Поэтому мы и велели ей таскать вещи в кухню, – сказал я. – Готов поспорить, что в первую очередь он заглянет в дом Спейнов с одной из строек напротив. Идея такова: оттуда он заметит ее и захочет понять, чем она занята, но для этого ему придется вернуться сюда. Дома стоят слишком близко, перелезть через стену и пройти садом он не сможет. Ему придется пойти по тропинке Оушен-Вью. Верхний конец улицы скрывался в тени домов, а нижний, изогнутый, был озарен лунным светом. – Я надену очки и буду следить за той частью улицы, – сказал я. – Ты следи за этой. Если увидишь движение – любое, – дай мне знать. Если он действительно придет, постараемся не поднимать шума – лучше, если жители вообще не узнают, что здесь что-то происходит, – но, возможно, он не оставит нам выбора. Не стоит ни на секунду забывать, что парень опасен. Вряд ли он вооружен, но надо исходить из того, что оружие у него есть. В любом случае это бешеный зверь, а мы – в его логове. Вспомни хорошенько, что он сделал со Спейнами, и имей в виду: если представится возможность, он сделает то же самое и с нами. Ричи кивнул и, передав мне тепловизионные очки, принялся быстро и ловко кидать вещи в мешок. Я сложил карту и сунул обертки от сэндвичей в полиэтиленовый пакет. Через несколько секунд комната вернулась к первоначальному состоянию – голый дощатый пол и шлакоблоки, словно нас здесь никогда и не было. Наши сумки я швырнул в темный угол, чтобы не мешались под ногами. Ричи устроился у оконного проема, выходящего на нижнюю часть улицы. Опустившись на корточки в косой тени у подоконника, он отвернул уголок пленки, чтобы открыть себе обзор. Я посмотрел на дом Спейнов: лже-Фиона вошла в кухню с охапкой одежды, положила ее на стол и снова вышла. На втором этаже сквозь окно комнаты Джека виднелся слабый свет в спальне Пэта и Дженни. Я прижался к стене у окна, смотрящего на мой участок наблюдения, и надел очки. Они превратили море в непроглядную, бездонную черноту. В конце улицы простиралась вдаль плоская серая сетка строительных лесов, через дорогу порхнула сова, парившая на потоке воздуха, словно лист сгоревшей бумаги. Неподвижность все тянулась и тянулась. Я думал, что мои веки застыли в открытом положении, но, должно быть, я все-таки моргнул. Все произошло мгновенно: только что улица была пуста – и вот он уже стоит среди темных руин, огненно-белый и страшный, словно ангел, с лицом таким ярким, что на него почти невозможно смотреть. Он замер, вслушиваясь, будто гладиатор у выхода на арену: голова запрокинута, руки свободно свисают, кисти сжаты практически в кулаки, готовы к драке. Не дыша и одним глазом приглядывая за ним, я приподнял руку, привлекая внимание Ричи. Он повернул голову, и я молча подозвал его к себе. Ричи низко пригнулся и плавно, словно ничего не весил, скользнул по полу к моему окну, прижался спиной к стене, и его рука потянулась за пистолетом. Наш человек медленно двинулся по улице, осторожно переставляя ноги и оборачиваясь на каждый шорох. В руках ничего, на голове – никакой тепловизионной оптики. Мелкие светящиеся зверьки в садах скакали прочь при его приближении. Сверкающий на фоне сети из металла и бетона, он казался последним человеком на земле. Когда он подошел к соседнему дому, я снял очки, и высокая сияющая фигура превратилась в черное пятно, в беду, которая крадется в ночи к твоему порогу. Я дал сигнал Ричи и отодвинулся в тень подальше от окна. Ричи переместился в дальний угол напротив меня, и с минуту я слышал его учащенное дыхание. Но вот тишина. Человек положил руку на металлическую перекладину, и по строительным лесам, окружающим дом, темной волной прокатилась дрожь. Пока он карабкался, низкое дребезжание, похожее на барабанную дробь, усилилось, а потом стихло. В темном окне сгустились очертания головы и плеч. Я видел, как он поворачивает лицо, вглядываясь в углы, но комната была широка, и нас скрывали тени. Он перемахнул через подоконник с легкостью человека, который делал это тысячу раз. Как только его ноги коснулись пола и он повернулся к своему смотровому окну, я выскочил из угла и врезался в него сзади. Он хрипло выдохнул и, шатаясь, сделал несколько шагов вперед. Я взял его в захват за шею, заломил ему руку за спину и припечатал его к стене. Из его легких с резким утробным звуком выбило весь воздух, а когда он открыл глаза, то смотрел в дуло пистолета Ричи. – Полиция. Не двигаться, – сказал я. Все его мышцы были напряжены, словно тело состояло из стальных прутьев. – Ради общей безопасности я надену на вас наручники, – сказал я, и мой голос показался мне чужим – холодным и отрывистым. – У вас есть что-нибудь, о чем мы должны знать? Он меня как будто не слышал. Я отпустил его, но он не двинулся с места, даже не дернулся, когда я завел ему руки за спину и защелкнул тугие наручники. Ричи быстро и грубо обыскал его, бросая все найденое в маленькую кучку на пол: фонарик, пачку салфеток, мятные драже. Где бы этот парень ни спрятал машину, удостоверение личности, деньги и ключи остались там. Он путешествовал налегке – заботился о том, чтобы его не выдало даже случайное звяканье. – Я сниму наручники, чтобы вы могли спуститься по лесам, – сказал я. – Не пытайтесь выкинуть какую-нибудь глупость. Этим вы ничего не добьетесь, только сильно испортите настроение мне и моему напарнику. Сейчас мы отправимся в контору и немного поболтаем. Имущество вам вернут там. Возражения есть? Казалось, он находился где-то очень далеко – или изо всех сил старался туда попасть. Его глаза, сощуренные, будто лунный свет резал их, смотрели куда-то в небо за окном, поверх крыши Спейнов. – Отлично, – сказал я, когда стало ясно, что ответа я не получу. – Будем считать, что возражений нет. Если что-то изменится, дайте мне знать. А теперь пошли. Ричи спустился первым – неловко, с двумя вещмешками за спиной. Я подождал, держа парня за цепочку наручников, а когда Ричи показал мне снизу большой палец, расстегнул браслеты и сказал: – Вперед. Но никаких резких движений. Когда я взял его за плечо и повернул в нужном направлении, парень очнулся и заковылял по голому полу. На секунду он застыл в оконном проеме, и я понял, какая мысль промелькнула в его голове, но сказать ничего не успел – похоже, до него дошло, что при падении с такой высоты он в лучшем случае переломает себе ноги. Парень вылез из окна и начал спускаться, послушный, словно пес. Один знакомый из академии прозвал меня Снайпером, когда я засадил мощный гол в каком-то футбольном матче. Я позволял называть себя так – решил, что постараюсь оправдать прозвище. И сейчас, когда я остался один в этой кошмарной комнате, залитой лунным светом, тонущей в реве моря, напитанной месяцами ожидания и слежки, внутренний голос шепнул мне: “Сорок восемь часов, четыре раскрытых дела. Ай да Снайпер”. Многие посчитают меня извращенцем, и я понимаю почему, однако суть от этого не меняется: я вам нужен. 10 Придерживаясь незаселенных улиц, мы с Ричи вели нашего парня под локти, будто помогая приятелю добраться до дома после пьяной ночки. Никто из нас не произнес ни слова. У большинства людей, если надеть на них наручники и потащить к полицейской машине, как минимум возникнет пара вопросов, но только не у нашего подопечного. Постепенно шум моря стих, уступая место другим ночным звукам – пронзительным крикам летучих мышей, шуршанию ветра, дергающего брошенные куски брезента. Какое-то время издали доносились редкие отрывистые вопли подростков, эхом отскакивавшие от бетона и кирпичей. Я услышал резкий всхлип – кажется, наш парень плакал, – однако не повернул головы. Больше я не позволю ему дергать за ниточки. Мы посадили его на заднее сиденье. Ричи привалился к капоту, а я отошел в сторонку, чтобы сделать несколько звонков – отправить патрульных на поиски машины, припаркованной где-то неподалеку от поселка, отпустить “приманку” домой, предупредить ночного администратора, что нам понадобится комната для допросов. В Дублин мы возвращались в молчании. Населенная призраками тьма поселка, кости строительных лесов, возникающие из ниоткуда и ясно различимые в свете звезд; затем – быстрая гладь шоссе, дорожные рефлекторы, вспыхивающие и гаснущие, огромная любопытная луна, летящая за нами. Затем постепенно вокруг возникли цвета и городское движение – пьянчуги, забегаловки; мир за окнами возвращался к жизни.