– Он ни разу не делал ей ничего плохого? Конор резко повернул голову в мою сторону. Покрасневшие опухшие глаза, серые и холодные, словно вода. – Что, например? – Это ты мне скажи. – Раньше он все время приносил ей маленькие подарки: дорогой шоколад, книги, свечи – ей нравились свечи. Столкнувшись на кухне, они целовались. После стольких лет они по-прежнему были без ума друг от друга. Он бы скорее умер, чем причинил ей боль. Ясно? – Ладно-ладно, – я поднял руки, – должен же я был спросить. – И вот вам ответ. – Конор даже не моргнул. Кожа под щетиной казалась грубой, обветренной, словно он провел слишком много времени у холодного моря. – Благодарю. Для этого мы здесь и собрались – чтобы установить факты. – Я аккуратно сделал пометку в блокноте. – Дети. Какие они? – Она… словно куколка, словно девочка из книжки. – Горе в голосе Конора, казалось, вот-вот выплеснется на поверхность. – Всегда в розовом. У нее были крылышки феи, она их носила… – Она? Кто “она”? – Девочка. – Брось, дружище, хватит играть. Ты отлично знаешь, как их зовут. Что, они никогда не кричали друг другу в саду? Мама ни разу не звала детей ужинать? Бога ради, называй их по именам. Я слишком стар, чтобы разбираться во всех этих “он, она, его, ее”. – Эмма, – тихо сказал Конор, словно оберегая имя. – Точно. Давай дальше про Эмму. – Эмма обожала хлопотать по дому: надевала фартучек, лепила булочки из рисовых хлопьев. У нее была игрушечная школьная доска, Эмма сажала перед ней кукол и играла в учительницу, учила их азбуке. Брата тоже пыталась учить, но он не мог усидеть на месте – раскидывал кукол и убегал. Она была смирной. Веселой. Снова была. – А ее брат? Он какой? – Шумный. Всегда смеется, кричит – даже без слов, лишь бы пошуметь, он от этого со смеху помирал. Он… – Его имя? – Джек. Так вот, он то и дело опрокидывал кукол Эммы, но потом помогал снова их усадить и целовал, чтобы утешить. Давал им попить сока. Однажды Эмма простудилась и не пошла в школу, и он весь день ей что-нибудь таскал – свои игрушки, одеяло. Милые дети, оба. Хорошие. Замечательные. Ричи пошевелил ногами под столом – он едва сдерживался, чтобы не реагировать на рассказ о детях. Я постучал ручкой по зубам и сверился с пометками в блокноте. – Конор, я заметил один любопытный нюанс: ты все время говоришь в прошедшем времени – они играли, Пэт приносил Дженни подарки… Что-то изменилось? Конор оценивающе уставился на свое отражение в зеркале, словно разглядывая непредсказуемого и опасного незнакомца. – Он – Пэт – потерял работу. – Откуда ты знаешь? – Днем он сидел дома. Значит, Конор в то время был в логове – следовательно, его и самого нельзя назвать трудолюбивой рабочей пчелкой. – И ковбои с индейцами закончились? Объятия в саду – тоже? Снова эта серая холодная вспышка. – Увольнение кому угодно вдарит по мозгам. Он такой не один. Как быстро он бросился на защиту Пэта. Я не мог понять, делал ли это Конор ради Пэта или ради себя самого. – По-твоему, у него помутилось в голове? – спросил я, глубокомысленно кивая. – Возможно. – Он снова насторожился, напряг спину. – Почему тебе так кажется? Приведи пару примеров. Конор неопределенно дернул плечом. – Не помню, – ответил он категоричным тоном, давая понять, что эту тему он больше обсуждать не намерен. Я откинулся на стуле и стал неторопливо черкать что-то в блокноте, давая Конору время успокоиться. Воздух в комнате нагревался, казался плотным и колючим, словно шерсть. Ричи шумно выдохнул и начал обмахиваться воротом футболки, однако Конор как ни в чем не бывало сидел в пальто. – Пэт потерял работу несколько месяцев назад, – сказал я. – Когда ты начал проводить время на Оушен-Вью? Секундная пауза. – Давно. – Год назад? Два? – Может, год. А может, и меньше. Я не считал дни. – И как часто ты туда приезжал? Снова молчание, на этот раз более долгое. Им все сильнее овладевала настороженность. – Смотря по обстоятельствам. – По каким же? Конор пожал плечами. – Друг, я ведь не прошу предоставить расписание с печатью. Скажи хоть навскидку. Каждый день? Раз в неделю? Раз в месяц? – Пару раз в неделю. Или даже реже. Что означало – по крайней мере, через день. – А в какое время – днем или ночью? – В основном ночью. Иногда днем. – А позавчера ты тоже отправился в свой загородный домик? Конор откинулся на стуле, сложил руки на груди и уставился в потолок. – Не помню. Конец разговора. – Ладно, – кивнул я. – Если не хочешь пока об этом говорить, не страшно. Тему можно и сменить. Давай-ка поговорим о тебе. Чем ты занимаешься, когда не дрыхнешь в заброшенных домах? Работа есть? Нет ответа. – Ах ты господи. – Ричи закатил глаза. – Да из тебя клещами слова не вытянешь. Думаешь, мы арестуем тебя за то, что ты айтишник? – Не айтишник. Веб-дизайнер. А веб-дизайнеры знают о компьютерах достаточно, чтобы удалить с них данные, – как в случае Спейнов. – Вот видишь, Конор. Не так уж сложно, правда? В веб-дизайне нет ничего постыдного. Таким, как ты, платят хорошие деньги. Конор мрачно хмыкнул, по-прежнему глядя в потолок: – Вы так думаете? – Кризис, да? – Ричи щелкнул пальцами и указал на Конора. – Все было в ажуре, ты на всех парах шел к успеху, рисовал сайты, и вдруг – бах! – кризис, и ты уже на пособии. Снова этот горький смешок. – Если бы. Я фрилансер, мне пособие не положено; когда кончилась работа, кончились и деньги. – Вот лажа! – Ричи распахнул глаза. – Брат, тебе жить негде? Так мы тебе поможем, сейчас я сделаю пару звоночков… – Черт возьми, я вам не бродяга подзаборный. У меня все супер. – Да ты не стыдись. В наше время куча народу…