– Только не я. Ричи глянул с недоверием: – Правда? Ты живешь в отдельном доме или в квартире? – В квартире. – Где? – Киллестер. Север Дублина, весьма удобно для регулярных поездок в Оушен-Вью. – С кем делишь – с девушкой, с приятелями? – Ни с кем. Я живу один, понятно? Ричи поднял руки: – Просто пытаюсь помочь. – Не нужна мне ваша помощь. – Конор, у меня вопрос, – сказал я, с интересом разглядывая ручку, которую крутил в пальцах. – У тебя водопровод в квартире есть? – А вам-то что? – Я полицейский. Люблю везде совать нос. Водопровод? – Да. И горячая, и холодная вода. – Электричество? – Что за хе… – буркнул Конор, закатив глаза в потолок. – Не выражайся, сынок. Электричество есть? – Да. Электричество. Отопление. Плита. Даже микроволновка. Вы кто, моя мамочка? – Отнюдь, дружище. Потому что меня интересует следующее: если у тебя уютная холостяцкая берлога со всеми удобствами и даже с микроволновкой, то какого черта ты по ночам ссышь из окна в ледяной крысиной норе в Брайанстауне? Повисло молчание. – Конор, мне нужен ответ. Он упрямо выдвинул подбородок. – Потому что мне это нравится. Ричи встал, потянулся и закружил по комнате развязной подпрыгивающей походочкой, которая – в любой подворотне – не предвещает ничего хорошего. – Приятель, так не пойдет, – сказал я. – Потому что – останови меня, если для тебя это не новость, – две ночи назад, когда ты не помнишь, что делал, кто-то забрался в дом Спейнов и убил всех. Конор не пытался притворяться потрясенным. Губы его сжались, словно его скрутило резкой судорогой, однако больше на лице не дрогнул ни один мускул. – Поэтому нас, естественно, интересуют все, кто связан со Спейнами, – продолжал я, – особенно люди, у которых отношения со Спейнами, скажем так, необычные. И мне кажется, что твой домик для игр соответствует нашим критериям. Можно даже сказать, что мы очень заинтересованы. Я прав, детектив Курран? – Мы заворожены, – ответил Ричи из-за плеча Конора. – Подходящее слово, да? Он намеренно действовал Конору на нервы. Угрожающая походка не напугала Конора, но мешала ему сосредоточиться, не давала замкнуться в молчании. Я почувствовал, что мне все больше нравится работать с Ричи. – Пожалуй, “заворожены” сойдет. Я бы даже сказал, что мы зациклились. Двое детей погибли. Лично я – и, думаю, не я один – готов на все, чтобы упечь за решетку отмороженного пидора, который их убил. И мне хочется думать, что любой добропорядочный гражданин желал бы того же. – Стопудово, – одобрительно заметил Ричи. Круги сужались, становились быстрее. – Конор, ты с нами, да? Ты же добропорядочный гражданин, верно? – Понятия не имею. – Ну так давай выясним, – любезно предложил я. – Начнем вот с чего: за последний год, когда ты баловался незаконным проникновением, – дни ты, конечно, не считал, тебе просто нравилось там бывать, – ты не замечал каких-нибудь сомнительных персонажей, которые ошивались в Оушен-Вью? Конор пожал плечами. – Это означает нет? Молчание. Ричи шумно вздохнул и, жутко скрипя подошвами, заскользил по покрытому линолеумом полу. Конор поморщился. – Да. То есть нет. Я никого не видел. – А позапрошлой ночью? Конор, кончай заливать, ты ведь там был. Видел кого-нибудь интересного? – Мне нечего вам сказать. Я поднял брови: – А вот я в этом сильно сомневаюсь. По-моему, вариантов всего два: либо ты видел, кто это сделал, либо ты сам это сделал. Если выбираешь первую дверь, то лучше начинай рассказывать прямо сейчас. Если вторую… ну, это ведь единственная причина играть в молчанку, да? Обычно, когда обвиняешь человека в убийстве, он на такое реагирует. Конор поцыкал зубом, уставился на ноготь большого пальца. – Сынок, если я упустил какой-то вариант, то, сделай одолжение, просвети нас. Все пожертвования будут приняты с благодарностью. Ботинок Ричи пронзительно пискнул прямо за спиной у Конора, и тот вздрогнул. – Говорю же, мне нечего вам сказать, – ответил он звенящим голосом. – Сами выбирайте варианты, меня это не касается. Я смел в сторону ручку и блокнот и наклонился через стол, чтобы Конор мог смотреть только на меня. – Ошибаешься, сынок, касается. Еще как, черт побери. Потому что я, детектив Курран и вся полиция страны, все мы до единого вкалываем, чтобы взять подонка, который убил эту семью. И прямо сейчас ты у нас под прицелом. Ты человек, оказавшийся на месте преступления без достаточной причины, ты целый год шпионил за Спейнами, ты кормишь нас брехней, когда любой невиновный стал бы нам помогать… Как думаешь, о чем это говорит? Конор пожал плечами. – О том, что ты мразь и убийца. И, по-моему, это очень даже тебя касается. Конор сжал зубы. – Если вы хотите так думать, мне вас не переубедить. – Боже! – Ричи закатил глаза. – Купаешься в жалости к себе? – Называйте как хотите. – Да ну брось, ты еще как можешь нас переубедить. Для начала ты мог бы рассказать, что видел в доме Спейнов, – в надежде, что нам это поможет. А ты сидишь и дуешься, словно пацан, которого поймали на курении гашика. Пора взрослеть, приятель. Я серьезно. Конор метнул на Ричи злобный взгляд, но на удочку не клюнул и продолжал помалкивать. Я поудобнее устроился на стуле, поправил узел галстука и заговорил мягче, почти с любопытством: – Конор, а может, мы заблуждаемся? Все вовсе не так, как кажется? Нас же с детективом Курраном там не было – возможно, мы многого не понимаем. Возможно, убийство было непредумышленным. Я даже могу себе представить, что все началось как самооборона, а потом ситуация вышла из-под контроля. Я готов это допустить. Однако мы ничего не сможем поделать – если ты не изложишь нам свою версию событий. – Вашу мать, да не было никаких событий! – воскликнул Конор, глядя куда-то поверх моей головы. – Ну конечно, были. Тут и спорить не о чем, верно? Версия может быть такой: “Той ночью я не был в Брайанстауне, и вот мое алиби”. Или: “Я там был, видел какого-то стремного хмыря, и вот его описание”. Или: “Спейны застукали меня, когда я влез в дом, накинулись, и мне пришлось защищаться”. Или: “Я обдолбался у себя в логове, потом все почернело, а потом я очнулся в своей ванне весь в крови”. Любая из этих версий подойдет, но мы должны ее услышать, в противном случае будем предполагать худшее. Уверен, ты все понимаешь. Упрямое, почти физически давящее молчание. Даже в наши дни есть детективы, которые уладили бы проблему с помощью пары тычков по почкам – либо во время похода в туалет, либо в момент, когда камера таинственным образом вышла из строя. В молодости я пару раз испытывал подобное искушение, но удерживался и полагал, что справился с ним навсегда: пусть затрещины раздают болваны вроде Квигли, у которых нет других приемов в арсенале. Однако в той напряженной, раскаленной тишине я впервые понял, насколько тонкая эта грань и как легко ее переступить. Руки Конора вцепились в край стола – сильные, с длинными пальцами, большие умелые руки с выпирающими сухожилиями и обгрызенными до крови кутикулами. Я подумал о том, что сделали эти руки, вспомнил Эммину подушку с котятами, дырку на месте переднего зуба, вспомнил мягкие светлые локоны Джека – и мне захотелось схватить кувалду и превратить эти руки в кашу из крови и осколков костей. От этой мысли пульс застучал у меня в горле. Меня напугало то, что в глубине души меня так и подмывало это сделать; напугало, каким простым и естественным казалось это желание. Я с трудом поборол его и подождал, пока успокоится сердце. Потом вздохнул и покачал головой – скорее с сожалением, чем от злости. – Конор, Конор, Конор. Чего ты надеешься этим добиться? Хотя бы это скажи мне. Неужели ты всерьез рассчитываешь настолько впечатлить нас своим запирательством, что мы отправим тебя домой и обо всем забудем? “Сынок, я уважаю стойких мужиков, не беспокойся насчет этих зверских убийств”? Прищурившись, он сосредоточенно уставился в пространство. Молчание затянулось. Я замурлыкал себе под нос, барабаня в такт по столешнице. Ричи примостился на краю стола, качая ногой и самозабвенно хрустя костяшками пальцев, однако Конору это уже не досаждало. Он нас едва замечал. Наконец Ричи наигранно потянулся, со стоном зевнул и взглянул на часы. – Эй, приятель, мы тут всю ночь будем торчать? – осведомился он. – Если да, то мне нужен кофе, чтобы выдерживать такие волнующие темпы. – Детектив, он тебе не ответит. Он наказывает нас молчанием. – А можно он накажет нас, пока мы в столовке пошуруем? Клянусь, без кофе я засну на месте. – Почему бы и нет? Все равно меня уже тошнит от этого мелкого говнюка. – Я щелкнул кнопкой ручки. – Конор, если тебе непременно надо подуться, прежде чем поговорить с нами по-взрослому, ради бога, но сидеть и ждать мы не намерены. Веришь ли, ты не центр вселенной, и у нас полно более насущных дел, чем смотреть, как здоровый мужик ведет себя словно капризный ребенок.