— Как же, Левко, ты баржи-то и пароход свой продул? — Да хер с ними! — белозубо улыбнулся Грицай. — Ты сам флотская душа, понимаешь — по судьбе как по волнам, то вверх, то вниз. Морская планида! Грицай, прищурившись, посмотрел куда-то вдаль — на осеннее небо с тихо выцветающей синевой, на искрящийся створ, на линию жёлтых берегов. Грицая во флотилии все любили за лихость, за компанейский характер и за какое-то отчаянное пренебрежение к жизни. Молодым матросикам хотелось быть как Левко — чтобы дым коромыслом, и катись всё к чертям. — Пошли в кубрик, Никола, помянем геройских товарищей! — Дак вас во флотилию надо же доставить… — Успеем, комиссар! — Грицай приобнял Маркина. — Доведёшь до греха! — сдался Маркин. — Осейчук, меня не зови! Мамедов и Алёшка стояли под мостиком у фальшборта; Алёшка курил и кашлял, а Мамедов слушал разговор Маркина с Грицаем. Никакого умысла Мамедов не имел — просто хотел знать, как устроена жизнь большевистской флотилии. Да, флотилия двигалась вверх по Каме к устью Белой, чтобы взять под контроль нобелевский нефтепромысел. Но дела у флотилии зависели не только от приказа Троцкого, но и от настроения таких вот матросов Грицаев. «Ваня» отрабатывал машиной назад, с усилием стаскивая себя с отмели. Волны от его колёс шлёпались в борт брошенного «Царицына». — Нэ жалко тэбе этот пароход, Альоша? — спросил Мамедов. Алёшка возмущённо фыркнул: — Хороший механик хоть что починит, у него погибших судов не бывает! Мамедов неловко потрепал Алёшку по обросшему лохматому затылку. 04 Старинный городок Лаишев стоял в золотых осенних садах на высоком берегу с красными обрывами крутояров. Над улочками и площадями торчали пять острых шатров Никольского храма и надутый купол Софийского собора. На соборной звоннице непрерывно бил колокол; медный призыв, плывущий поверх садов и крыш, означал, что флотилия ещё здесь — она ещё принимает беженцев. А с окраины городка доносился треск винтовок и пулемётов. Пассажирские суда армады адмирала Старка, переполненные народом до предела, уже ушли к Чистополю, но орда беженцев не иссякла. Растрёпанные толпы рыдали и гомонили на дебаркадерах; взъерошенные людские хвосты тянулись по длинным мосткам над водой до узкой прибрежной полосы, загромождённой телегами и экипажами. Адмирал распорядился, чтобы его бронепароходы хотя бы переправили оставшихся через реку — оттуда крестьянский просёлок уползал к Мелекессу и к железной дороге в Заволжье. На Лаишевском рейде раньше скапливались камские караваны с товарами для Нижегородской ярмарки, и в затоне речники отыскали дюжину брошенных барж; бронепароходы — бывшие буксиры — впрягались в привычное ярмо. По Казанскому тракту на Лаишев напирали большевики, и с рейда, поддерживая последних защитников города, по врагу била плавучая батарея «Чехословак». Меньше всего Горецкий хотел выделяться — ему не нужно внимание, потому наравне с бронепароходами флотилии он повёл свой «Кологрив» на погрузку и пришвартовался к пристани «Самолёта». Матросы у сходней еле справлялись с напором толпы. Роман смотрел, как беженцы торопливо заполняют палубу и рассаживаются на крышке трюмного люка. Никто из них и не подозревал, что под крышкой — ящики с ценностями Госбанка. Миллионы, которые останутся миллионами в любой стране и при любой власти. Матросы «Кологрива» тоже об этом не знали: они думали, что в ящиках лежат винтовки. И даже адмирал Старк не знал. Знали только двое — сам Горецкий и Борис Фортунатов. Но Фортунатов исчез в смуте казанского разгрома. Вынырнет ли он живым, сумеет ли найти ящики на просторах взбаламученной страны?.. Вряд ли. Так что золотом владеет только он — капитан Горецкий. Роман надеялся довезти ящики до Уфы на «Кологриве», а там каким-то образом пристроить их на товарный поезд. Конечная цель — Владивостокский порт и пароход в Америку. Или в Японию. Предприятие, конечно, немыслимое для одного человека — но в принципе возможное. Почему бы не попытаться? Из толпы беженцев на корме «Кологрива» к трапу на мостик протолкался молодой человек в запылённой офицерской форме. — Мне надо к капитану! — потребовал он у матроса-караульного. — Срочно! Роман удивился — это был Костя Строльман. — Опять вы? — удивился и Костя. — Что ж, помогите, господин Горецкий, доставьте меня к адмиралу. У меня сообщение от подполковника Каппеля! — Как пожелаете, Костя. Адмирал на пароходе «Заря». Роман взял рупор, вышел на мостик и скомандовал матросам у сходни: — Мальцев, Ощепкин, закрывайте фальшборт! На дебаркадере ругались и взывали к богу, но «Кологрив», взбурлив винтом воду под кормой, отвалил от причала. Роман переложил штурвал, намереваясь по кругу подойти к «Заре», ожидающей на рейде. — Владимир Оскарович с арьергардом занял позицию на окраине города, — сообщил Роману Костя. — Он будет оборонять свой рубеж, пока все беженцы не поднимутся на суда, но ему нужен сигнал от адмирала — тройной гудок. — Понятно, — кивнул Роман. — Каппель — весьма достойный офицер. — Абсолютно с вами согласен! — пылко подтвердил Костя. — А вы, я вижу, служите во флотилии? — Нет. Я просто попутчик. — Это неправильно, господин Горецкий! — обидчиво сказал Костя. — В наше время все должны твёрдо занимать свою сторону! — А я занимаю твёрдо, — улыбнулся Роман. — Но вы, судя по всему, готовы примириться с красными! Навстречу «Кологриву» от дальнего берега шёл «Милютин» с пустой баржей. Его трубу, сбитую снарядом большевиков, подпирали две жердины. Поодаль грохотала дальнобойными орудиями плавбатарея «Чехословак», гулкое эхо выстрелов раскатывалось по плоскости реки. — Идеи коммунистов для меня совершенно неприемлемы, — спокойно пояснил Роман. — Однако и в Белое движение, увы, я не верю. — Почему?! — искренне изумился Костя. Роман подумал. — Потому что я принимаю только такой порядок, при котором благо ближнего обеспечивается деятельностью во имя собственного преуспевания. Наивный Костя залился краской, словно от стыда. Отступая от Казани с отрядами Каппеля, он несколько раз попал под обстрел, а потому считал, что вложил в борьбу немало сил и теперь вправе осуждать тех, кто не принимает участия в гражданской войне. — В Белом движении патриоты и герои! А вы — жалкий эгоцентрик! — Ну отчего же сразу жалкий? — опять улыбнулся Роман. Да, Каппель, Федосьев или даже Старк были героями, о чём тут спорить? Героев Роман уважал. Но общая природа у него была с людьми вроде… вроде Мамедова. С теми, кто достигает своей цели вопреки всему — и героям тоже. Мысли Романа перескочили на Мамедова. А ведь этот опасный азиат смог сделать то, что намеревался сделать он, Горецкий: в одиночку доставил свой груз до адресата. Мамедов договорился с учредиловцами, договорился с большевиками, обыграл вооружённого конкурента — Иннокентия Стахеева, и, похоже, убил соперника — того англичанина… Гартунга? Гатлинга? Голдинга! Роман вспомнил летний рейд к нобелевскому промыслу и разговоры с Мамедовым. Нефть на Арлане. Теория геолога Губкина. Борьба «Бранобеля» и «Шелля»… Ч-чёрт!.. Ящики с ценностями Госбанка можно спрятать среди ящиков с буровым оборудованием инженера Глушкова — за ним ведь и вёл охоту агент Голдинг!.. И тогда не надо самому искать способ вызволить из России неподъёмное золото — его вывезет «Шелль», и вывезет под надёжной охраной! Куда? Может, в Индокитай, а может, и в Англию. Не важно. Там, в цивилизованном мире, он, Горецкий, сумеет отделить свою часть груза. Роман даже вспотел от распахнувшейся перспективы. Он забыл и о Косте Строльмане, и о беженцах, и о Каппеле. — Мне надо к адмиралу Старку! — сбоку ревниво сказал Костя. Роман спохватился. «Кологрив» едва не прошёл мимо «Зари». Роман взялся за рукоять тифона и подал гудок, предупреждая «Зарю» о швартовке. Маленький «Кологрив», сбросив ход, по инерции сблизился с высоким лайнером. Штаб флотилии располагался на верхней палубе во втором классе, а роскошные каюты первого класса занимали беженцы с достатком. С прогулочной галереи они наблюдали за манёвром «Кологрива». Катер ткнулся бортом в кранцы лайнера, матросы перекинули тяжёлые петли канатов. Роман перевёл машинный телеграф в положение «стоп» и посмотрел на «Зарю». Среди пассажиров за ограждением со спасательными кругами он увидел пожилого господина в котелке. Роман узнал его — и даже не поверил в такую удачу. На галерее стоял господин Поляк — один из пяти директоров общества «Мазут» и член правления общества «По Волге». Савелий Григорьевич Поляк имел прямой доступ к высшему руководству компании «Шелль». 05 До сумерек не успели опробовать узкий путь вдоль затопленных барж, и флотилия бросила якоря прямо на фарватере за две версты до опасного места. «Межень», императорский пароход, была оборудована динамо-машиной, и в салоне горели электрические лампы. Ночной осенний дождик мягко стучал в стёкла, тьма за окнами плыла и шевелилась. Мичман Владимир Варваци, начальник штаба флотилии, сидя на оттоманке, читал старую газету, а капитан Николай Струйский, помощник командира по оперативной части, за столом листал какой-то справочник. Екатерина Александровна совсем по-домашнему штопала чулок. Ляля, хмурясь, заполняла журнал боевых действий — она же была флаг-секретарём флотилии. Ляля старалась излагать события краткими и мужественными фразами, чтобы звучало красиво и энергично. — Господа, а не выпить ли нам чаю? — отрываясь от шитья, уютно спросила Екатерина Александровна. — Я принесу самовар и баранки. — Мама, у Фёдора есть адъютант, — напомнила Ляля. — Прикажи ему. — Что по мелочам беспокоить? — улыбнулась Екатерина Александровна. Она поднялась и направилась к выходу — уже грузнеющая, но ещё гибкая и энергичная. Капитан Струйский незаметно проводил её взглядом. Снаружи донеслись невнятные голоса, плеск, сопенье спущенного пара и стук швартовочного каната. Салон вздрогнул — к «Межени» причалил какой-то пароход. Жёлтые окна «Межени» осветили стальной колёсный кожух с намалёванной цифрой пять: это была пятая канлодка — буксир «Ваня». В салон вошёл матрос Грицай — нервный и неестественно бледный. — А-а, товарищи господа… — протянул он. — Ясненько… Где Фёдор? Варваци сложил газету и внимательно всмотрелся в Грицая. — Командир в рубке, сейчас придёт. Что с вами, товарищ Грицай?