Грицай молча отстранил вопрос рукой, без приглашения опустился на стул и тупо уставился в пустоту, уронив кудрявый чуб. Он был пьян. В салоне повисла тяжёлая тишина. Ляля сделала вид, что поглощена своим занятием и ничего не замечает. Струйскому и Варваци, конечно, не хотелось связываться с наглецом, и они тоже принуждённо вернулись к чтению. Для них, дворян, офицеров императорского флота и командиров красной флотилии, такое притворство было унизительно, и они избегали глядеть друг на друга. Раскольников появился минут через десять — и сразу почувствовал напряжение в салоне. Он всё понял. Он знал характер военморов: балтийская братва давно послала к чёрту субординацию и смело оспаривала приказы. — Почему прибыл ко мне так поздно, Грицай? — буднично спросил Фёдор Фёдорович, будто бы других нарушений дисциплины Грицай не совершал. Грицай очнулся, встряхнул головой и потёр ладонями скулы. — Вешки у баржей втыкали. Потеряем место — потом ищи хрен знает где. Грицай врал. Указателем на затопленные баржи служил лежащий на мели «Царицын» — он никуда не денется. Грицай просто пьянствовал весь вечер. — Тогда объясни, почему ты свой пароход потерял? — Ну дак белые продырявили! — глумливо хмыкнул Грицай. Раскольников остался невозмутим, а Струйский не выдержал. — Извольте изложить порядок событий должным образом! Грицай повернул на Струйского голубые кокаиновые глаза. — Не ори на меня, как при старом режиме! Сам виноват! Какого хера ты к баржам только мой «Царицын» послал? Оперативная часть, бля… Посередь реки я всё равно что на якоре торчал, а «Милютин» галсами рыскал! Кто кого подстрелит-то? Мне на защиту второй пароход был нужон! Грицай говорил неожиданно здраво. Действительно, своей задачей снять баржи «Царицын» был скован в манёвре, потому и проиграл «Милютину». — Ладно, не бузи. — Раскольников похлопал Грицая по спине. — Никто не рассчитывал, что белые отправят назад канлодку. — Вы тут на чаёк дули, а у моей братвы там шкуры горели! — ощерился Грицай. — Барствуешь, Федя? Жена, тёща и господа для культурной беседы!.. Грицаю плевать было, что Струйский, капитан второго ранга, — бывший старший офицер линкора «Гангут». Плевать, что лейтенант Варваци заслужил благодарность Ленина за проводку морских миноносцев на Волгу. Плевать, что Раскольников — член Реввоенсовета фронта. Плевать даже на то, что он, матрос Грицай, сейчас один против всех. Как человек злой, Грицай легко уловил страх чужаков-военспецев. А брать трусов нахрапом братва умела. — Чего мелешь, Левко?! — яростно крикнула Ляля. Она-то Грицая не боялась. Она даже соперничала с ним: кого во флотилии любят больше — лихого матроса или дерзкую красавицу? Желая утвердить своё превосходство, а может, и приручить соперника, Ляля собиралась написать о Грицае очерк в «Известия». Теперь, конечно, никакого очерка не будет. — Ух ты, кто у нас командует!.. — скривился Грицай. Впрочем, Раскольников тоже не боялся своего матроса. И гнева сейчас он не испытывал. Он ощутил иное — угрозу потери лица перед офицерами и угрозу бунта, потому что за Грицаем незримо грудилась балтийская братва. Но в этот момент за дверью салона раздалось изумлённое восклицание Екатерины Александровны: — Коленька, что с тобой?! Распахнув дверь, в салон со стуком ввалился Маркин. Точнее, пьяного вдрызг комиссара втащил Хамзат Мамедов. Услышав, что «Ваня» пришвартовался к какому-то пароходу, Мамедов вышел из каюты и увидел Маркина, шатающегося у трапа. Маркин мог упасть в воду, и Мамедов подхватил его. А вахтенные на «Межени» помнили, что Мамедов — человек Троцкого, потому имеет право пройти к командирам. Мамедов сгрузил Маркина на оттоманку рядом с Варваци. Екатерина Александровна поставила на стол самовар и в ужасе прижала ладони к вискам. — Из-звини, ма… машенька… — едва промямлил Маркин. Раскольников раздражённо посмотрел на Мамедова: — Зачем вы его привели? — Он сам сьюда лэз. Лялю Маркин взбесил. Ляля всегда рьяно поддерживала его авторитет, но жалкое состояние Маркина открывало правду: любовью комиссара Лялька просто тешит свою гордыню, а никаких особых достоинств у комиссара нету. — Мерзость! — прошипела Ляля, вскочила и ринулась вон из салона. — Ларочка, ты куда? — жалобно крикнула ей вслед Екатерина Александровна. — Ему же плохо!.. — Ф-Федя, Л-Лёвку не трожь… — бормотал Маркин. Варваци пересел на стул, брезгуя соседством пьяного: — Пусть проспится, не смею препятствовать! — Эх, офицерики!.. — с презрением процедил Грицай и твёрдо поднялся на ноги. — Разве чуете вы матросскую душу?.. Татарин, тащим Колю обратно! Мамедов потёр щетинистый подбородок. То, что он увидел, было просто бардаком: пьяные матросы, растерянные офицеры, какие-то нелепые дамские истерики… Да, у Нобелей такого быть не могло. И делать тут нечего. Мамедов и Грицай вдвоём взвалили на себя безвольного комиссара. — Слышь ещё, Фёдор. — Грицай из-под Маркина с натугой покосился на Раскольникова. — Ты мне взамен «Царицына» новое судно подгони. Моя братва не дура, ей обидно плыть на «Ваньке» багажом. — Пока размещайтесь на «Кашине», — ответил Раскольников. Товарно-пассажирский пароход «Кашин» был ремонтной базой флотилии. — Не-е, друг, так не пойдёт, — возразил Грицай. — Мы хотим самочинно. Шугани бродяг с «Бурлака» или «Доброго», а я там капитанить буду. Команды бронепароходов «Бурлак» и «Добрый» были набраны в Нижнем из речников, а не моряков, и к речникам Грицай относился с пренебрежением. Раскольников помолчал, оценивая вызывающее требование Грицая. — Пока — на «Кашин», — сухо повторил он. — Ну, пеняй на себя, — недобро пообещал Грицай. Спотыкаясь о ноги комиссара, Мамедов и Грицай двинулись из салона. Екатерина Александровна смотрела на Маркина со слезами на глазах. Кавторанг Струйский с облегчением выдохнул и виновато признался: — Не люблю распоясавшуюся матросню, господа, это правда. На палубе прохладная темнота шептала тихим осенним дождём. Рядом с «Меженью» глыбились чуть подсвеченные угловатые объёмы «Вани». — Эй, на «пятаке»! — властно рявкнул Грицай на бронепароход. — Принимай там комиссара со сходни, а то он в воду сверзится на хрен! На «Ване» по железным трапам торопливо затопали вахтенные. Поодаль у фальшборта курила Ляля. Она окинула Мамедова взглядом. — Где я вас видела? — подумав, сердито спросила она. Ляля не привыкла запоминать людей, ей ведь незачем — это другие люди сами должны запоминать её. И Мамедов запомнил: стоянка судов у Святого Ключа, пароходчик Стахеев, нобелевская баржа, переговоры с «Меженью»… — Здэсь и видела, дорогая, — сказал Мамедов. 06 Затон в Чистополе считался лучшим на Каме — просторный, глубокий и рядом с городом. Его коренной берег занимали пирсы на бревенчатых сваях, над пирсами склонялись решётчатые клювы подъёмных кранов, деревянные эстакады тянулись к товарным складам и хлебным амбарам, а за их тушами виднелись кирпичные корпуса и трубы паровых мукомольных мельниц. В затоне хватало брошенных пароходов, но пришлось загнать сюда ещё и два десятка лайнеров из армады адмирала Старка: речные великаны не могли идти дальше вверх по Каме — застряли бы на отмелях и в протоках у Пьяного Бора. Беженцам с лайнеров предстояло искать в городе подводы, чтобы ехать в Самару или Бугульму почтовым трактом. Кто не отыщет — тот будет сидеть на своём судне хоть неделю, хоть месяц, хоть до конца гражданской войны. Горецкий перебирался с парохода на пароход по трапам; он надеялся, что Савелий Поляк ещё на «Заре». Директор-распорядитель общества «Мазут» не станет суетиться — при любой катастрофе экипаж подадут ему прямо к судну. Контора «Мазута» в Казани располагалась на улице Меховщиков в Ново-Татарской слободе. Роман понимал, чем Поляк занимался в Казани. Господин директор лично руководил эвакуацией в Самару «мазутовского» нефтефлота, а заодно и пассажирских судов компании «По Волге». Видимо, Поляк не успел завершить все дела вовремя, потому и оказался на борту «Зари». Но ему и тут не повезло: адмирал Старк повернул флотилию с Волги в Каму. В коридоре «Зари» дорогу Роману перегородил телохранитель Поляка — худощавый остролицый человек с тонкими усиками. Роман не сомневался, что в кармане у телохранителя — револьвер, а в рукаве — нож. — У меня дело к Савелию Григорьевичу, — сказал Роман. — Оружия нет. Поляк жил в двойных апартаментах с отдельным ватерклозетом и ванной. Он принял Романа в гостиной по-домашнему: в жилете, расстёгнутом на одну пуговицу, и мягких комнатных туфлях. Окна каюты были закрыты тонкими бамбуковыми жалюзи. Телохранитель у двери привалился спиной к стене. — Горецкий, первый помощник на «Витязе», — представился Роман. — Это я минувшим летом привёл на Арланский промысел «Бранобеля» потерянную баржу с буровым оборудованием конструкции инженера Глушкова. Поляк сел в кресло и посмотрел на Романа с сомнением: — Рекомендация весьма невыгодная.