– Вчера, когда мы все отправились на прогулку, к вам кто-то приходил, – нажала я. – Мужчина. Кто такой? – Сообщник?! – зверски оскалилась Ирка. Ей нынче очень удавалась роль плохого полицейского. – Ой, да какой сообщник, просто знакомый, подумаешь, заглянул на чай-кофе, – заюлила наша преступница. – Пожалуй, надо все-таки позвонить в полицию, – задумчиво сказала мне Ирка. – Тем более организованная преступность – это куда серьезнее, чем одинокая воровка. Поможем питерской полиции улучшить раскрываемость по особо важным делам? – Не надо, – быстро сказала Светочка. – Это скупщик приходил. Антиквар мой знакомый. – Хотел на месте оценить запасы хозяйского добра, пригодного для выноса и неправедной продажи? – догадалась я. – Подсвечник, видимо, одобрил, – кивнула Ирка. – Что за скупщик, как зовут? Сдавай подельника, сойдет за помощь следствию. – Борис Аркадьевич его зовут, – угрюмо молвила Светочка и кивнула на подкатившую к нам тетушку. – Она вон знает его. – Что? Это Борис у тебя краденое скупал?! – шокировалась тетя. – Ах, боже мой! Как он низко пал… – Борис, который дядя Борух? – Ирка хлопнула в ладоши. – Все сходится! У него же аллергия на кошачью шерсть, а тут сейчас Волька, вот дядя и явился в полном защитном снаряжении! Теперь понятно, откуда в мусорке бахилы, а в розетке бр… – Бр-р-р, как тут холодно! – вскричала я, заглушая неуместные рассуждения слишком болтливой подруги. – Потому что дует! – Тетушка, вечный враг сквозняков, подкатилась к нам и вздохнула: – Ну вот, пока вы болтали, Светочка сбежала. – Ну и ладно, не связывать же ее было. – Ирка повернулась и закрыла дверь, но прежде высунулась в подъезд и припугнула удирающую преступницу: – Но в следующий раз обязательно убьем и расчленим, так и знай! Грохнула тяжелая дверь подъезда, задребезжало витражное стекло. Кто-то тихо тронул меня за рукав. Я оглянулась. – Убьем – я понять. Рас-чле-ним – это как? – проявил похвальную любознательность интурист. – Расчленим! – любезно повторила Ирка и вперед-назад повозила в воздухе ребром ладони. – Разрежем на кусочки! Ноги, руки, голова – все в мешок и в воду, такая вот питерская традиция. Слушайте, а давайте чаю попьем, что ли? На кухне в тазу варенье булькает, а я пенки клубничные очень люблю. Уяснив, что расчлененки не будет, намечается всего лишь дружеское чаепитие, Уоррен испросил позволения ненадолго удалиться. Любопытная Ирка, высунувшись в окно, сообщила: – Забежал в итальянский ресторанчик на углу. – Какой приятный молодой человек! – восхитилась Марфинька, взбив примятые гангстерской шляпой кудряшки. – Он женат? Мы с Иркой многозначительно переглянулись. Надо уводить интуриста из этого гостеприимного дома, а то с Марфиньки станется попытаться заполучить американского мужа. – Кажется, да. – Я не расспрашивала заокеанского товарища о его семейном положении, но на всякий случай решила не давать разгуляться брачному аппетиту игривой старушки. – А этот твой родственник, Борис, он свободен? – Марфинька обратилась к тетушке. Та при упоминании родственника помрачнела и решительно помотала головой: – Даже не думай, дорогая! Он тебе точно не пара! – Ну почему же, приятный мужчина, хоть и в летах, конечно. – Марфинька нынче пребывала в убеждении, что ей самой не более пятидесяти, а разве это возраст для прекрасной дамы? – Но одеваться он не умеет, в этом смысле ты права, мы бы не сочетались. Подумать только, напялить клетчатую рубаху поверх классической белой сорочки! И это будучи в строгих брюках и черных туфлях! – Вот, кстати, да: тут у нас неувязочка, – повернувшись ко мне, негромко посетовала Ирка. – Борис Аркадьевич вчера был в этой клетчатой рубахе. Помнишь, он прибежал к своей лавке, когда там были мы и эта ароматная дама, Римма? Судя по времени, как раз от Светочки поспешал. В клетчатом, а не в синей джинсе! Я поняла, что она хотела сказать: мое подсознание ошиблось, показав мне во сне крупный план джинсовой манжеты без оборвавшейся пуговки. И тут вдруг Марфинька, неизменно внимательная к нарядам и модным трендам, авторитетно заявила: – Рубашка клетчатая, а детали джинсовые: манжеты, воротник, нагрудный карман. Я бы сказала, молодежная модель, определенно не для солидного мужчины. Я тихо ахнула. В голове у меня с шорохом улегся на правильное место в картине мира только что найденный пазл. – Что? – Ирка сообразила: я что-то поняла. Но объясниться я не успела. Вернулся Уоррен с бутылкой неплохого итальянского вина и плоской коробкой со множеством прелестных маленьких пирожных. «Мадамы» засуетились, организуя фуршет, и случай поделиться результатами дедуктивных рассуждений был упущен. Над наскоро накрытым столом интурист красиво воздвигся с бокалом, и из его прочувствованной англоязычной речи выяснилось, что это прощальная гастроль артиста. Оказывается, заокеанскому товарищу пришла пора улетать. Самолет уже сегодня, прости-прощай, нескучный русский город на Неве! – Он очень рад, что побывал в Санкт-Петербурге, и счастлив, что мы познакомились, – близко к тексту перевела я для Ирки и Марфиньки – тетушка знает английский получше меня. – Хотя то дело, ради которого он прилетел, не удалось устроить так, как хотелось, в чем-то вышло даже лучше. Короче, он очень доволен, никогда не забудет эту поездку и надеется, что мы не будем думать о нем плохо. «Мадамы» растроганно загомонили, уверяя оратора, что сохранят его в своей памяти в лучшем виде. Со стороны Марфиньки это было слишком смелое заявление, конечно, но на тетушку Уоррен мог положиться: она даже пообещала, что непременно позвонит ему, когда в следующий раз поедет к потомкам в Америку. Интурист расчувствовался и на прощанье полез обниматься. – Прости! Прости! – приговаривал он мне на ухо трагическим шепотом. – Не прости, а прощай, – поправила я. – Не прощай, а до свиданья! – возразила Ирка, выдернув меня из объятий Уоррена, чтобы влезть в них самой. – Что там до той Америки, десяток часов лету, мой муж с детьми каждый год навещает свою маман, может, теперь и я с ними слетаю, раз у меня за океаном есть не только враг, но и друг. С американской свекровью у моей подруги очень сложные отношения. Никакой дипломатии, одна холодная война. Так, с обещаниями вечной дружбы и скорой встречи, мы проводили нашего Наташика за порог и махали ему в окошко ладошками и платочками, пока он не скрылся за поворотом на переполненный народом Невский. Быстро убрав со стола и перемыв посуду, мы с Иркой тоже откланялись, вышли на улицу и замерли в некоторой растерянности. Бежать вроде было некуда, что дальше делать – непонятно. – Домой? – с сомнением в голосе предложила подруга. – Нет, погоди. Дай собраться с мыслями. – Я перебежала к каналу и встала у каменной тумбы ограждения, положив на нее локоть, а на ладонь – подбородок. Роденовский мыслитель, только в женском варианте. И не сидячий, а стоячий. И не голый. Мысль об одеждах вернула меня к соображению, которым я не успела поделиться с подругой: – Ирка, мне кажется, владелец клетчатой рубашки с джинсовой отделкой вовсе не дядя Борух. Он просто утеплился чем попало, когда помчался к Светочке. Ты же помнишь: то утро обещало теплый денек, но очень быстро похолодало. Должно быть, дядя явился в лавку одетым не по погоде, а рубашка висела в том шкафу, который у входа… – В том, что так гармонично сочетается с охранником по другую сторону двери? – Ирка уловила мою мысль на лету. – Но охранник был облачен в плотный темный костюм, это явно и не его прикид. Тогда… что, мальчик Боря?! – Мне кажется, пришла пора опять с ним побеседовать, – кивнула я. – Самое время, – согласилась подруга, посмотрев на наручные часы. – У молодого человека скоро обеденный перерыв. Устроим засаду в той же кондитерской? Да, навык организации засад мы в этот бурный день прокачали основательно. Юность легкомысленна и неосмотрительна. Боря-младший ворвался в знакомое заведение, как истомленный жарой африканский буйвол в прохладную реку, – целеустремленно и с полным безразличием к таящимся под покровом вод опасностям. Опасности таились за расписной ширмой, отделяющей детский уголок. В отсутствие штатных обитателей в нем засели мы с подругой. Девушка за прилавком взглянула на нас с недоумением – мы мало походили на посетителей, нуждающихся в маломерных высоких креслицах с ремнями, – но ничего не сказала. Культурные все-таки люди в Питере. Тактичные. Не то что некоторые. Ирка, к примеру, даже не пожелала подождать, пока юноша утолит острый голод. – Вперед! – скомандовала она, едва Боря со своим подносом устроился за столиком. Да, такого он не ждал и не заказывал! Боюсь, одним своим появлением мы напрочь испортили юноше аппетит. – А что? – жалко начал Боря, когда мы взяли его вместе с подносом и столом в клещи, и замолчал, не договорив. – А все, – ответила Ирка веско, как палач уронил бы на шею приговоренного острый топор. И это при том, что даже суда и дела еще не было! – Помягче. – Я дернула палача-торопыгу за полу жакета, вынуждая присесть. – Сначала поговорим. Боря вернул на тарелку надкушенный пирожок с капустой. Видно, мама его учила не разговаривать за едой. Я зашла с козырей – поставила перед юношей синюю бархатную коробочку. Специально вчера вечером купила в ювелирном магазине, чтобы исполнить заветы оценщика Игоря Евгеньевича – правильно хранить бриллианты. Коробочка была на два гнезда – для сережек, но Боря понял меня неправильно. – Э-э-э, я еще слишком молод для женитьбы, – проблеял он, и Ирка вывалилась из образа сурового душегуба, залившись развеселым смехом. – А я уже давно не свободна, – не смутилась я. – Открой, не бойся. Боря боялся, но открыл. И испугался еще сильнее. Веселый душегуб Ирина Иннокентьевна перестала ржать и с дивной ловкостью выудила из своей сумки-самобранки тот же пузырек с нашатырем.