– Это могла быть и баба в брюках. – Нет! Я же руку увидела. Точнее, фрагмент рукава от запястья до локтя. – Это была баба с ногами и руками! – И с головой, – согласилась я. – Но, понимаешь, рукав-то был джинсовый. Рубашечный. А джинсовые рубашки, сама знаешь, давно не тренд женской моды. – Слабоват аргумент. Это могла быть немодная баба. Подружки Светочки, мне кажется, именно такие, если они вообще у нее имеются. – Какая скучная у тебя версия! – поморщилась я. – Моя гораздо интереснее: у Марфиньки имеется кавалер, причем, возможно, молодой: все-таки джинсовый прикид – не для возрастных мужчин. – Каких мужчин? О чем вы, девочки? Оказывается, бабуленции застопорились, и Марфинька нас услышала. – Обсуждаем, как банально одеваются джентльмены в Санкт-Петербурге, – находчиво соврала Ирка. – Вы посмотрите – вокруг нет никого, кто гармонировал бы с вами, такими элегантными и стильными! – Ах, это главная проблема всей моей жизни! – Марфинька закатила глаза и начала очередное автобиографическое преданье старины глубокой. Под монотонное журчание ее голоса, прерываемое возгласами радостного согласия, когда очередной турист с фотоаппаратом спрашивал разрешения поснимать идейных соратниц Рузвельта, мы сделали приличный круг по центру города. Причем если у бодрых туристов экскурсия по закольцованному пешеходному маршруту «Канал Грибоедова – Крюков канал – река Мойка» заняла бы часа полтора, то мы с трудом уложились в два с половиной. – Прости, дорогая, я отняла у вас столько времени, а у вас же есть и свои дела, – повинилась тетушка, когда мы уже вышли на финишную прямую и направились к дому Марфиньки по той же улице, с которой стартовали, но с другой стороны. – Все нормально, нет у нас никаких дел, – успокоила я старушку. Не рассказывать же ей о нашей утомительной возне с бриллиантами. Тут мы поравнялись со знакомой антикварной лавкой, и я вспомнила: есть, есть у нас и другие дела! Мы же вчера, поспешая в Мурино, не забрали у мастера-ломастера Бори браслет, который он должен был починить! – Передохнем минутку. – Я жестом остановила Ирку, толкавшую тетину коляску. – Здесь? – Подруга глянула на витрину, в которой отразилась наша колоритная группа, и тоже вспомнила: – Ой, точно… Вы постойте, я сейчас. И она проворно нырнула в лавку. – Что такое? – Марфинька подняла красиво нарисованные брови. – Лучший отдых – смена деятельности! Ира устала толкать коляску, ей нужно немного размяться и переключиться на что-то другое, – вдохновенно соврала я. Не говорить же, что она побежала забирать из ремонта браслет, который тетушка в лучшем виде получила от своей подруги совсем недавно. Марфиньке было бы неприятно узнать, что с ее подарком обращались так небрежно и его потребовалось чинить всего через пару дней носки. Котом. Это ей, кстати, тоже не понравилось бы, так что данную часть печальной Волькиной истории ей не поведали. Тетушка, встревожившаяся в момент забега Ирки в лавку, после моего объяснения успокоилась, и мы принялись рассматривать выставленные в витрине штучки-дрючки. Причем «мадамы» оценивали их с большим знанием дела, а я просто глазела, отдыхая и душой, и телом. Большую часть пути мы с Иркой катили кресло по очереди, но у меня уже побаливали руки и плечи. Красивая коляска оказалась неповоротливой, не знаю, как там Рузвельт с ней управлялся. Даму, которая спиной к нам переминалась у угла здания, нетерпеливо высматривая кого-то в дальнем конце улицы, я краем глаза увидела, но поначалу не узнала. Вспомнила ее, только когда она, привлеченная оживленным лопотанием бабуленций, повернулась к нам и удивленно позвала: – Тетя Ида, дорогая! Что случилось, почему вы в коляске? Я развернула кресло с тетей на голос. – Риммочка, милая, здравствуй! – Тетушка изобразила радость. Я-то знаю ее интонации. – Со мной все хорошо, я просто слегка повредила ногу. – Тетя пальчиками защипнула и приподняла штанину, приоткрывая гипс. – А ты… Ох, я же вас не представила: знакомься, Леночка, это Римма, моя родственница по линии мамы. Риммочка, Лена – дочь Витиной сестры Лидочки. – Очень приятно. – Я вежливо шаркнула ножкой, продолжая оставаться за спинкой кресла тети. О своих родственниках «по линии мамы» она мне не рассказывала, значит, не так уж они близки. Риммочка, оказавшаяся той самой пышной кудрявой дамой, которую мы с Иркой уже видели в лавке, тоже не кинулась ко мне с объятиями и поцелуями, лишь сухо обронила: – Взаимно. Она снова оглянулась и недовольно цыкнула: – Ну как так можно! Договорились же на двенадцать! Повисло неловкое молчание. Его нарушила благовоспитанная тетушка. – Как поживает твой сынок? – спросила она сердитую Риммочку. Та потрясла кудрями: – Умнее не становится. – И подняла руку с зажатой в ней шуршащей болоньей ярко-желтого цвета: – В такую погоду умелся из дома в одной рубашке, это нормально? Мне таки придется заботиться об этом мальчике до его седин! – Пардон, прекрасные дамы! Всем добрый день, Римма, что ты тут стоишь? – Мужчина в чем-то клетчатом вихрем налетел на кудрявую и уволок ее в лавку, не уделив внимания всем остальным. – А это Борух, то есть Борис. – Покачав головой, тетушка недовольно глянула на закрывающуюся дверь. – Тоже мой родственник по маминой линии. – Да что ты? Я и не знала, что вы родня, иначе давно бы уже выбила тут скидку, по старой дружбе с тобой. – Марфинька то ли расстроилась, то ли сделала пометку на будущее. Дверь лавки снова распахнулась, из нее вышла Ирка и сразу же потеснила меня за креслом:  – Давай-ка я, так быстрее будет. Судя по скорости, с которой она покатила коляску, я резонно предположила, что подруге не терпится завершить затянувшуюся прогулку и перейти к следующему пункту программы дня. В качестве такового в предварительном плане значился звонок Лазарчуку, который обещал что-то выяснить про наши бриллианты. Мы с ускорением отконвоировали старушек к месту их проживания и сдали с рук на руки Светочке. Заодно убедились, что никого у нее в гостях нет, а с кухни действительно тянет мощным запахом честно варящегося холодца. Ирка расстроилась. – Эх, долго мы гуляли, – посетовала она, едва мы вышли из подъезда. – Теперь не узнаем, кто к Светочке приходил. Я поняла ее огорчение: это же как бразильский телесериал не досмотреть. – Хочешь конфетку? – Я вынула из кармана «рафаэлку». Вчера в итальянском кафе нам их к кофе подавали, но у меня тогда аппетита не было, и я сунула бомбошку в карман – будто знала, что пригодится. – Давай, хоть слабое, но все-таки утешение. – Ирка взяла конфету, развернула, сунула белый шарик в рот, а бумажку смяла и глазами поискала, куда бы ее выкинуть. – Вон мусорка. – Я указала на урну сбоку от крыльца. Ирка шагнула к ней и зависла. Взгляд ее будто к чему-то прилип. – Что там? – Я приблизилась к подруге. После нашей вчерашней находки я уже ничему не удивилась бы. Если в розетке обнаруживаются бриллианты, почему бы в мусорке не лежать, скажем, шапке Мономаха? Но это было кое-что попроще, хотя тоже из разряда носильных вещей. Медицинские бахилы. Ирка с трудом отвела взгляд от узнаваемых лоскутов синего полиэтилена и посмотрела на меня. Глаза ее засияли, как те бриллианты. – Это как понимать?! Я огляделась, никаких учреждений медицинского профиля поблизости не увидела и пожала плечами: – Даже не знаю… Может, кто-то и в быту истово соблюдает санитарно-эпидемиологические меры… – Кто? – Ирка кивнула на подъезд, из которого мы вышли. – Там всего две квартиры: снизу Марфинькина, сверху пенсионеров, которые сейчас на даче живут, она сама мне об этом сказала, пока мы гуляли. А ну-ка, вспомни, Светочкин таинственный гость не в бахилах ли был? – Не разглядела, я же его всего секунду-другую видела, причем главным образом темный силуэт… А если и в бахилах, что такого? – Как это – что такого?! – возмутилась подруга. – Ты разве не видишь связи? Вчера мы в твоей квартире нашли капсулу из-под бахил, а сегодня у порога дома Марфиньки – бахилы без капсулы! – Это не значит, что они из одного набора! Может, капсула тоже там? – Я кивнула на мусорку. Ирка, мрачно зыркнув на меня, полезла в сумку и вытащила стальной рожок для обуви: – Пригодился-таки… Я вспомнила, что этот предмет она прихватила из тетиной прихожки, когда мы побежали искать на помойке кота. Как в самом деле все в жизни связано…