Пофилософствовать подруга не дала, отвлекла нереспектабельной возней – старательно порылась в урне и проинформировала о результатах ревизии: – Два бумажных стаканчика, несколько окурков, шоколадная обертка, медицинская маска, одноразовые перчатки и сверху эти бахилы – больше ничего. – Да-а-а… Загадка, – протянула я, не зная, что еще сказать. – Давай пойдем уже, а? На нас обращают внимание, мы не похожи на типичных исследователей помоек. – А бахилы заберем? – Зачем?! – Вдруг на них следы? – Чьи?! – Того, чьи бриллианты? – Ты разве хочешь найти этого человека? – удивилась я. – Мне казалось, ты против того, чтобы вернуть камни владельцу. – Вдруг он не владелец, а вор? – А вот это нам скорее поведает один наш знакомый полковник, чем пара драных бахил! – Я настойчиво потащила упрямицу прочь от урны. Мы добрели до какой-то кафешки, сели на летней веранде, пустой по случаю некомфортной погоды, сделали заказ и в ожидании достали смартфоны. – Серега не объявлялся, – проверив входящие звонки, сказала я. – Зато интурист наш звонил. – Мне даже дважды. – Ирка послала вызов на пропущенный. – Привет, Наташ! Как настроение, самочувствие? Я отвернулась, глядя на снующий по улице народ. Никого такого колоритного, как наши бабуленции, не заприметила, зато увидела, как по пешеходному переходу к метро кудрявая Римма протащила долговязого Борю. Тот был в принесенном родительницей желтом болоньевом дождевике, который от ветра надулся, сделав парня похожим на особо крупного голенастого цыпленка. Пышногрудая нахохленная маменька при нем один в один походила на озабоченную курицу. Я хихикнула. – У Ленки тоже все хорошо, и настроение прекрасное, – покосившись на меня, сказала Ирка в трубку, – но мы пока еще не определились с дальнейшими планами, давай попозже созвонимся, лады? – Он понимает, что ты говоришь? – спросила я, когда она закончила короткий разговор. – Понимает, – уверенно кивнула подруга. – Он даже читать по-русски может, говорит только плохо, но это от отсутствия практики, я думаю. Пожил бы у нас – наловчился бы болтать. – Попадешь к вам в дом – научишься есть всякую гадость, – согласилась я бессмертной фразой из мультика про Карлсона. И тут же вынуждена была извиниться перед официантом, который как раз принес наш заказ и принял цитату на свой счет. – Простите, я это не вам, борщ выглядит очень аппетитно. – Это не борщ, а свекольник! – еще больше оскорбился официант. – Холодный летний суп. – Свекольник – это мне. – Ирка поменяла местами тарелки и доброй улыбкой и выразительным помахиванием ложкой отпустила официанта с богом. – Попадешь в Питер, научишься есть всякое такое… Так о чем мы говорили? – О том, что Лазарчук еще не звонил. – Это он зря, мы и сами не затруднимся… – Подруга, не откладывая, послала вызов на знакомый номер. – Алло, Сереженька! Добрый день, уже даже не утро, ты понимаешь, к чему это я? – Громкую связь включи, – попросила я. Ирка тюкнула пальцем в экран смартфона, и над летней верандой громовыми раскатами разнесся голос полковника: – …и мать! – Не такую громкую! – испуганно шикнула я на подругу. Она спешно прибрала звук, а Лазарчука я спросила: – Ты материшь нас, что ли? – Я говорю – вы сами должны понимать! – Что именно? – У меня своих дел по горло, ваши не в приоритете! – А вот это ты напрасно, Сереженька, – зловеще молвила Ирка. – Неосмотрительно, неосторожно, я бы даже сказала – самоубийственно. – Я попрошу без угроз! – А я попрошу без нотаций! Их клинч мог затянуться, поэтому я отняла у подруги трубку и кротко молвила: – А я попрошу просто выдать информацию, если она есть. Ведь есть же? Я знаю тебя, Лазарчук, ты ж наш гений сыска, наверняка уже что-то выяснил. – Не льсти мне, – сказал Серега, но голос его подобрел. Все любят похвалу. Даже самые настоящие полковники. – Короче, так. На данный момент у ГУВД Санкт-Петербурга и Ленобласти нет информации о пропавших/похищенных бриллиантах подходящего качества и количества. Есть только заявление об ограблении квартиры какой-то блогерши-стримерши, даже не знаю, что это за занятие такое, но, видно, прибыльное, раз у тетеньки были нехилые камешки, однако крупнее, чем ваши, и в ювелирных изделиях, а не сами по себе. Ирка показала мне большой палец и сунулась к трубке: – Вот, кстати! А что ты скажешь нам собственно о камешках? – Вот, кстати! – передразнил ее Лазарчук. – А не пошли бы вы… к ювелиру-оценщику? Я узнал, коллеги в Питере сотрудничают с одним таким, говорят, приличный дядька, можно с ним дело иметь, бандюганам вас не сдаст. Сейчас телефон и адрес пришлю – и идите вы… – Мы тебя тоже очень любим, ценим и никогда, никогда не забудем! – сказала Ирка с таким чувством, что настоящий полковник в трубке захлебнулся – не иначе, слезами признательности и умиления – и пропал. Я тоже отключилась, оборвав гудки, и вернула смартфон подружке. – Сидим, едим, ждем адресок с телефончиком. – Ирка подвела черту под состоявшимся разговором и взяла отложенную ложку. Обещанные адресок с телефончиком пришли без задержки, а вот дозвониться приличному дяденьке-оценщику получилось только на стадии десерта. Встретиться с нами он согласился ближе к вечеру, отчего Ирка надулась – ей хотелось стремительного развития событий. – Погуляем еще или вернемся домой? – ковыряя пирожное, предложила я. – Я бы поработала, мне через неделю рукопись сдавать, а я сама еще не поняла, кто там главный преступник. – Да нагулялись уже, руки-ноги болят, будто я вагоны с углем разгружала, – проворчала подруга, настроение которой из-за досадной задержки испортилось. – И погода шепчет, того и гляди – дождь польет, а ты мой зонт не одобряешь, провинциальный он… – Просто слишком яркий и веселый для чопорного Питера. – Я попыталась успокоить ворчунью, но сделала только хуже. – Да уж куда мне со свиным рылом в калашный ряд, – загудела она почти плаксиво. Спас ситуацию тетушкин «звонок вежливости». – Я же вас толком не поблагодарила, девочки, – сказала она, – все в такой спешке и кутерьме с этой коляской, тростью и вообще маскарадом… Спасибо, что уделили старухам столько времени и сил. Я понимаю, что упражнения с коляской – это утомительная физкультура. Я обратила внимание, что Ирка, прислушиваясь к доносящемуся из трубки голосу тетушки, перестала изображать обиду и страдания, и попыталась затянуть разговор. Спросила то, что могло заинтересовать мою подругу, большую любительницу душераздирающих сериалов: – А что это за родственники у вас такие – Римма и Борух? Из трубку донесся вздох. Ирка насторожила ушки – почуяла драму. – Моя мама и их бабушка были родными сестрами, мы с их матерью Розой – двоюродными. С ней я еще дружила, но с ее детьми – уже нет, – помолчав, сухо сказала тетя. – Почему же? – шепотом подсказала мне Ирка, и я озвучила этот логичный вопрос. Странно же, что женщина, рано лишившаяся мужа и оставшаяся в одиночестве после эмиграции детей, пренебрегает родней. Тем более это не похоже на тетушку. Я-то ей вообще чужая по крови, а она относится ко мне как к внучке. – Они такие… дискомфортные, рядом с ними как будто даже дышать трудно. – Тетушка старательно подыскивала слова. Мне захотелось помочь ей, уменьшить напряжение, и я пошутила: – Да, от Риммы такой мощный запах вьетнамского бальзама, что задохнуться можно! – Ты заметила? – Тетушка издала невеселый смешок. – Она на этой «Звездочке» просто помешана, это у нее первейшее средство от всех болезней! У Боруха другой бзик, он аллергик и ненавидит кошек. А у меня же всегда были котики, до Вольки – Санчо, раньше – Тео и Лео… Но это все ерунда, разумеется, – она отмахнулась от собственных слов, – мало ли у кого какие закидоны и сдвиги, мы все не без изъяна. Я хотела сказать, что и Римма, и Борух изрядно деспотичные. Римма даже мальчишку своего бедного в ежовых рукавицах держит, он у нее как арестант, шаг вправо, шаг влево – побег. Борух вообще пацана обыскивает, представляешь? – Как это – обыскивает? Зачем? – не поняла я. Ирка уже блестела глазами, выразительной мимикой выражая заинтересованность рассказом и сочувствие судьбам героев. – Ну, мальчик же работает с камнями и драгметаллами, а Борух просто маниакально боится, что его кто-нибудь обманет, обставит, прибыли лишит. Вот он и досматривает парня – не несет ли тот из лавки что-то ценное в карманах. – Тетя гневно фыркнула. – По мне, такая фобия стопроцентно выдает в самом Борухе человека непорядочного и нечестного! Но убедиться в этом на своем горьком опыте мне не хотелось, и это нас развело. – Тетушка снова помолчала, а потом чуть виновато спросила: – Я непонятно объясняю, да? – Не очень, – призналась я. А Ирка сначала покивала, потом помотала головой и снова замерла, сияя очами, в ожидании продолжения. – Это потому, что мне неприятно об этом вспоминать, – призналась тетушка. – Когда Миша и Маша уехали, Римма и Борух попытались окружить меня вниманием. Так обо мне заботились, словно я маленькая несмышленая девочка, которая дня не проживет без заботы умных взрослых. Когда узнали, что я собираюсь продать квартиру на Грибоедова, возмутились, отговаривали меня… Боруху та наша квартира очень нравилась, он часто приходил ко мне и осматривался, будто прикидывал, как что переделает и где какую мебель поставит. Словно считал эту квартиру своей, понимаешь? – Чего ж тут не понять. – Я глянула на Ирку – она снова истово кивала. – Видать, на наследство рассчитывали родственнички. – Ага, думали, я вот-вот угасну от тоски и одиночества, – язвительно поддакнула тетя. – И мне это очень сильно не понравилось. Я постаралась отдалиться от этой ветки семьи, а они в свою очередь на меня за это обиделись. И уже много лет мы звоним друг другу по праздникам и здороваемся при случайных встречах. Вот такие родственники. – В трубке что-то брякнуло, невнятный фоновый шум усилился и оформился в голос Светочки. – Но закончим на этом, мне пора, зовут к столу. Еще раз спасибо за совместную приятную прогулку!