Тетя попрощалась и отключилась. Я положила смартфон на стол и посмотрела на Ирку. Та уже позабыла минутную грусть-печаль и вновь была полна интереса к жизни как своей, так и чужой. – Я бы тоже с такими родственничками не общалась, – с вызовом сказала она, взмахом руки с зажатой в ней банковской карточкой подзывая официанта со счетом. – Мутные они какие-то. Хорошо, что мы пойдем оценивать наши бриллианты к проверенному специалисту, а не к этому Боруху. Ведь была у меня такая мысль – показать ему наши камешки. – Я думаю, чем меньше знакомых нам людей знает про эти камешки, тем лучше, – рассудила я. – Точно! Тут людей и котов из-за сущей ерунды грабят, за бриллинты на сто тысяч баксов вообще могут прибить! Ты вот идеализируешь этот город, а я смотрела сериал «Бандитский Петербург» и не имею иллюзий… Она бы еще развила тему, но подоспел официант, и криминальная история города на Неве для меня, не фанатки телесериалов, так и осталась большим темным пятном. Глава одиннадцатая Уже на Невском, на одноименной станции метро приободрившаяся подруга уведомила меня, что наш план меняется. – Я передумала, – сказала она, водя пальцем по разноцветным линиям схемы санкт-петербургского метрополитена. – Сейчас поедем не домой. В смысле, не на Петроградку. – В Мурино? – сообразила я. – А зачем? – А все за тем же. – Ирка выяснила по схеме, что хотела, и потащила меня к турникетам. – Опять за бриллиантами?! – Да не ори ты так! – Подружка опасливо огляделась. – Никакого понятия о конспирации… Не за бриллиантами. Они же как снаряд: два раза в одну розетку не попадают. Но мы вчера так и не сделали того, зачем явились: не проверили состояние квартиры, да еще и казенный ключ с собой уперли, Семеныч, наверное, переживает. Переживания Семеныча меня, если честно, не сильно волновали, но спорить с Иркой, если она что-то твердо решила, бессмысленно. Во мне шестьдесят кило, а в подруге – сто, она все равно утащит, куда ей надо, как оса муравья. Смысл дергаться? «Сдайся, враг, замри и ляг», – советовал в таких случаях пролетарский поэт – тезка нашего Вольки. В новый жилой комплекс в «развивающемся районе Мурино» мы на этот раз приехали в середине рабочего дня, и разницу со вчерашним вечером почувствовали сразу же. Работа кипела! Мини-бульдозер во дворе не отдыхал, женщины с саженцами переместились к соседнему подъезду и трудились там не поднимая головы, Семеныч со товарищи тоже был плотно занят, и на наше появление вообще никто не обратил внимания. Тем более подобных нам штатских по объекту бродило немало – мысль заранее проверить состояние готовых к сдаче квартир явно посетила многих предусмотрительных людей из числа моих будущих соседей. Приятно, что я не буду жить в окружении доверчивых идиотов. Мы спокойно воспользовались ключом, который вчера непредумышленно – в состоянии аффекта после внезапного обретения бриллиантов – умыкнули у Семеныча. Ирка наконец измерила все, что подлежало измерению, и зафиксировала все, что можно было зафиксировать. Я получила идейно близкую мне, как писателю, роль хроникера-летописца и дословно занесла в «Заметки» на смартфоне все подружкины комментарии по поводу выполненных в моей новой квартире ремонтно-строительных работ. Это побудило меня заранее посочувствовать ответственным представителям застройщика, которым предстояло сойтись с многоопытной госпожой Максимовой в бескомпромиссном поединке. Ясно было, что Ирка заставит их довести объект до состояния, близкого к идеальному. Но я, разумеется, против этого не возражала. Уже на финише контрольно-измерительных работ подруга, как раз проверявшая угол откоса подоконника, вдруг уведомила меня: – Похоже, у тебя будут не самые приятные соседи. Она кивнула за окно, я подошла, чтобы выглянуть во двор, и увидела колоритную парочку – Борю в солнечно-желтом дождевике и его пышнокудрую маман. Они двигались на выход из жилого комплекса мимо дома, в котором находились мы с Иркой. – Занятно, – прокомментировала я. – Но мы, по крайней мере, в разных корпусах будем жить. Не столь уж близкое соседство. Закончив с осмотром-обмером, мы с подружкой поспешили к метро, чтобы не опоздать на встречу с рекомендованным Лазарчуком ювелиром-оценщиком. – Близость метро «Девяткино» и выезда на КАД, а также развитая сеть маршрутов наземного транспорта делают Мурино удобным с точки зрения доступности, – по пути сообщила я Ирке, поскольку больше было некому. Это заставило ее вспомнить о нашем заокеанском приятеле: – Блин! Мы же обещали позвонить Наташику, включить его в нашу программу… – Позже, – пообещала я. – Позвоним, когда выйдем от ювелира. – Правильно, не будем давать ему повод думать, будто он может претендовать на долю. – Ирка развила мою мысль до пределов, ранее мне неведомых. Я решила, что пора поставить точки над «и»: – Я считаю, что эти бриллианты – только наши с тобой. – Ой, вот только не нужно устраивать аттракцион невиданной щедрости! – Ирка поморщилась. – Бриллианты нашлись в твоей квартире, и они только твои, это не обсуждается. Но я заинтересована в том, чтобы узнать их историю от и до. Просто потому, что я вот такая – любопытная. А кстати, мы не придумали легенду для оценщика, вдруг он спросит, откуда у нас эти камешки? Не говорить же – из розетки, не хочется показаться идиотками. – Ну, не знаю… Если спросит – скажем, что нашли заначку после смерти бабушки. – В гамбсовском стуле? – съязвила подружка. – Или в матрасе, – не стала спорить я. – Это же классика, как в такое не поверить. Рекомендованный ювелир-оценщик, которого я уже успела вообразить благообразным старорежимным дедушкой типажа профессора Преображенского, оказался бодрым мужчиной наших с Иркой лет. Он встретил нас на пороге четырехкомнатной, но малогабаритной квартиры на проспекте Ветеранов и, весело цукнув пару шумных детишек детсадовского возраста, препроводил нас для деловой беседы на застекленный балкон. Там у хозяина был оборудован кабинет. Игорь Евгеньевич, так он представился, не стал тянуть кота за хвост (судя по звукам, это за него уже делали детишки, оставшиеся без присмотра родителя). – Камни! – Он протянул открытую ладонь. Я вложила в нее маленький полиэтиленовый пакетик с застежкой Zip-Lock – у тети Иды полно таких, она в них упаковывает разную мелочь с Блошки. – Ты шо?! – шикнула на меня Ирка, на нервах включив простецкий кубанский прононс. Я глянула на пакетик на окаменевшей ладони удивленного оценщика, чертыхнулась и спешно заменила его другим. В первом лежали две пуговки криминального происхождения, во втором – бриллианты. Как говорится, каждой твари по паре. Тоже классика, причем еще библейская. – Очень интересно, – обронил Игорь Евгеньевич, как мне показалось, саркастически, но от дальнейших комментариев воздержался и занялся камешками. Он их разглядывал, обнюхивал и даже, кажется, облизывал. Что-то озабоченно бормотал – я отчетливо услышала «идиоты» и «камфара», но расспрашивать остереглась. Мне было непонятно, при чем тут камфара, а вот относительно личностей пресловутых идиотов некоторые подозрения имелись, а желания, чтобы они оправдались, как раз не было. Поэтому мы с Иркой наблюдали за манипуляциями специалиста в опасливом молчании. Наконец оценщик отложил лупу, снял очки, выключил мощную лампу и, потирая переносицу, заговорил: – Во-первых, должен вам сказать: кому-то надо оторвать руки. Это было неожиданное заявление. Мы с подругой напряглись. – Если не головы, – добавил Игорь Евгеньевич, усилив произведенное впечатление. – Бриллианты содержались в ужасных условиях. – Это не мы! – быстро сказала Ирка. Я посмотрела на нее предупреждающе. Не хотелось врать про стул от мастера Гамбса. – Мы не хотели! – исправилась она. – А что не так-то? – А все, – лаконично ответил спец и завозился, готовя какой-то раствор. В нем он осторожно утопил наши камешки и только после этого продолжил: – Чтобы кристаллы не помутнели и не поцарапались, их нужно правильно хранить. Лучше всего в закрытой шкатулке или коробке, где они будут защищены от воздействия пыли, грязи, яркого солнечного света. Желательно, чтобы каждый камень был упакован в отдельный мешочек или коробочку и они не повреждались из-за трения друг о друга. Бриллианты должны располагаться свободно и лежать на мягкой поверхности. Нельзя хранить изделия с бриллиантами в помещениях с повышенной влажностью. Для кристаллов нежелателен контакт с любыми косметическими средствами, они могут потемнеть даже от небольшого количества пота и жира, попавшего на поверхность. – Все поняли, исправимся, – пообещала Ирка. Я же досадливо спросила: – А про сами камни что скажете? – Старость нужно уважать! – То есть? – Этим бриллиантам минимум сто лет, возможно, больше: они старой европейской огранки, такие впервые появились в середине XIX века. Они похожи на камни старой горняцкой огранки, но более округлые и также имеют 58 граней. Верх у них менее высокий, чем у камней старой горняцкой огранки, калетта меньше. – М-м-м? По Иркиному страдальческому лицу можно было предположить, что у нее приключился приступ зубной боли, но умница Игорь Евгеньевич понял ее стон совершенно правильно и максимально упростил свою речь: – Такие бриллианты можно встретить в ювелирных изделиях, изготовленных вплоть до 1930 года. Как и большинство бриллиантов старой европейской огранки, ваши камни имеют желтоватый цвет, поскольку в 1870-е годы – а это были времена алмазной лихорадки в Южной Африке – в основном добывались кристаллы именно таких оттенков. Оправа, я так понимаю, не сохранилась? Жаль, по ней многое можно было бы сказать. – Столетние бриллианты – это же хорошо? – предположила я. – Они дороже, чем современные? – Вот тут я огорчу вас. – Ювелир покачал головой. – Бесспорно, старинные бриллианты могут быть очень эффектны, сильная игра некоторых из них просто завораживает. Но с точки зрения современных стандартов им не хватает блеска, а очень большая по размеру калетта отрицательно сказывается на красоте камня. – Короче, сколько они стоят? – не выдержала Ирка. – Вопрос ребром, – усмехнулся ювелир. – Скажу так: обычно кристаллы старых огранок оцениваются путем их сопоставления с камнями современной огранки. Стоимость старинных бриллиантов определяется путем оценки цвета, чистоты и веса камня, какой мог бы получиться, если бы их переогранили по-современному. Тут на одном камне есть скол, следовательно, при огранке его размер уменьшится… – Так сколько? – нажала Ирка. – Из расчета десять – двенадцать тысяч долларов за карат – примерно восемьдесят тысяч американских денег, – заключил ювелир. – Желаете подыскать покупателя?