– Нет, в Рождество мы называем это «заложить за галстук». У меня дома их уже ждут кровати, – сказал отец Флуд. – А теперь давайте-ка мы и сами поедим, – предложила мисс Мерфи. – Сейчас накрою на стол, а еду для нас я давно горячей держу. – Ну а я уже гадать начала – будем мы есть или не будем, – сказала Эйлиш. – Бедная Эйлиш. Проголодалась. Вы только посмотрите на нее. – Может, лучше сначала трайфл подать? – спросила Эйлиш. – Нет, подождем, – ответил отец Флуд. – Пусть праздник подлится для них подольше. Ко времени, когда они убрали тарелки из-под трайфла, зал наполнился табачным дымом и гулом бойких разговоров. Мужчины сидели небольшими компаниями, некоторые переходили от одной группы к другой, держа бумажные пакеты с бутылками виски, которые пускались по кругу. Как только с уборкой кухни и мусором было покончено, отец Флуд предложил выйти в зал и выпить со всеми. Там уже появились новые гости, в том числе и женщины, и Эйлиш, сидя со стаканчиком хереса в руке, думала, что это мог быть приходской зал где-нибудь в Ирландии – в ночь концерта или свадьбы, только тогда ее окружали бы молодые люди и они танцевали бы или стояли у бара. Некоторое время спустя Эйлиш заметила двух мужчин, которые извлекли откуда-то скрипки, и еще одного – с маленьким аккордеоном; они устроились в углу и заиграли, а гости тут же обступили их. Отец Флуд ходил по залу, занося в записную книжку имена и адреса и кивая обращавшимся к нему старикам. В конце концов он захлопал в ладоши, призывая всех к молчанию, но прошла не одна минута, прежде чем ему удалось привлечь к себе общее внимание. – Простите, что прерываю ваше веселье, – сказал он, – однако нам следует сказать спасибо милой девушке из Эннискорти и двум милым женщинам из Арклоу, тяжело трудившимся весь этот день. Все зааплодировали. – И, чтобы отблагодарить их, в нашем зале присутствует замечательный певец, которого все мы рады увидеть снова и в этом году. Он указал на мужчину, которого Эйлиш ошибочно приняла за отца. Мужчина, сидевший в отдалении от нее, услышав свое имя, поднялся с места и спокойно направился к ним. А затем встал спиной к стене – так, чтобы все могли его видеть. – Он записал несколько долгоиграющих пластинок, – прошептала на ухо Эйлиш одна из мисс Мерфи. Эйлиш увидела, что он манит ее к себе, желая, по-видимому, чтобы она подошла и встала рядом. На секунду ей почудилось, будто он хочет, чтобы она пела с ним, поэтому Эйлиш покачала головой, но певец продолжал манить ее, люди начали оборачиваться, смотрели на нее, и она поняла: выбора нет – придется подойти. Непонятно только, зачем она ему понадобилась. Подойдя поближе, она увидела, насколько плохи у него зубы. Он не поздоровался с ней, никак не отреагировал на ее приближение, лишь закрыл глаза и взял Эйлиш за руку. Ладонь у него была мягкая. Руку он сжал крепко и, запев, начал производить ею круговые движения. Голос у него был громкий, сильный, несколько носовой; ирландский язык, на котором он пел, – должно быть, коннемарский ирландский, подумала Эйлиш, в монастыре Милосердия работал преподаватель из Голуэя, говоривший с таким же акцентом. Каждое слово выводилось певцом отчетливо и медленно, а вот в его трактовке мелодии проступали буйство и дикость. Впрочем, слова Эйлиш разобрала, лишь когда он добрался до припева: Má bhíonn tú liom, a stóirín mo chroí [5]. Выпевая эти строки, певец смотрел на нее – гордо, почти властно. Все в зале молча слушали. Куплетов было не то пять, не то шесть; слова песни звучали невинно и обаятельно; закрывший глаза и прислонившийся спиной к стене певец нисколько не походил на старика, сила его голоса и мастерство исполнения – вот что было самым главным. И всякий раз, доходя до припева, певец бросал на Эйлиш взгляд и сбавлял темп, отчего мелодия звучала еще чудеснее, а затем опускал голову, словно давая понять, что он не просто выучил эту песню, но искренен в каждом ее слове. Эйлиш понимала, как грустно ему будет, как грустно будет и ей, когда песня закончится, припев прозвучит в последний раз, певец поклонится публике и вернется за стол, уступив место другому исполнителю, и она тоже возвратится на свое место. Вечер тянулся и тянулся, некоторые из гостей уже спали, некоторым пришлось помогать добраться до туалета. Мисс Мерфи заварили побольше чаю, подали рождественский кекс. Как только пение закончилось, гости стали один за другим подходить к отцу Флуду, обеим мисс Мерфи и Эйлиш, благодарить их, желать им счастливого Рождества и, отыскав свои плащи, удаляться в ночь. Когда же разошлось большинство гостей и остались лишь те, кто, судя по всему, изрядно захмелел, отец Флуд сказал Эйлиш, что она может уйти, если ей хочется, он попросит обеих мисс Мерфи проводить ее до дома миссис Кео. Эйлиш ответила, что не стоит, она привыкла возвращаться домой в одиночестве, да и в любом случае эта ночь будет спокойной. Она пожала руки обеим мисс Мерфи и отцу Флуду, пожелала им счастливого Рождества и вышла на темные пустые улицы Бруклина. Надо будет, думала она, сразу же подняться к себе, не заходя на кухню. Ей хотелось лечь в постель и перед тем, как заснуть, мысленно перебрать все события этого дня. Часть третья В январе Эйлиш, направляясь по утрам на работу, тряслась от лютого холода. Как бы споро она ни шагала, какие бы толстые носки ни надевала, а все равно в «Барточчис» влетала прозябшей. Люди на улицах были одеты так, точно боялись показаться друг другу, – плотные пальто, шарфы, шапки, перчатки, ботинки. Эйлиш заметила, что, выходя на улицу они закрывают шарфами или кашне даже рты и носы. Видны были только глаза, выражавшие страх перед холодом, отчаяние перед ветром. По окончании вечерних занятий студенты толпились в вестибюле колледжа, натягивая одежку за одежкой в надежде защититься от ночного мороза. Выглядит это, думала Эйлиш, как подготовка к давно идущему спектаклю: движения у всех замедленные и обдуманные, лица пусты и решительны. Казалось невозможным представить себе время, когда холода не было, когда она могла идти по улицам, думая о чем-то, не связанном с теплой прихожей дома миссис Кео, теплой кухней и ее собственной теплой спальней. Одним вечером Эйлиш, готовая подняться наверх, увидела миссис Кео, стоявшую в дверях своей гостиной, – она держалась в тени, словно боялась попасться кому-то на глаза. Не произнеся ни слова, она поманила Эйлиш, завела ее в гостиную и тихо притворила дверь. Даже пересекая комнату, опускаясь в кресло у горящего камина и указывая Эйлиш на кресло напротив, миссис Кео продолжала молчать. Храня на лице серьезное выражение, она вытянула перед собой правую руку и опустила ее, дав Эйлиш понять, что, если та захочет что-то сказать, делать это следует тихо. – Ну вот, – сказала миссис Кео и перевела взгляд на пламя в камине, затем подбросила полешко, а за ним второе. – О том, что вы здесь побывали, никому ни слова. Обещаете? Эйлиш кивнула. – Дело в том, что мисс Киган собирается съехать, и по мне, чем раньше она это сделает, тем лучше. Я заставила ее поклясться никому ничего не говорить. Она из Западной Ирландии, они там умеют помалкивать лучше, чем мы. Ее это вполне устраивает – прощаться ни с кем не придется. Съезжает она в понедельник, и я хочу, чтобы вы перебрались в ее комнату на нижнем этаже. Там совсем не сыро, поэтому не надо на меня так смотреть. – Я не смотрю, – сказала Эйлиш. – Вот и не надо. Миссис Кео перевела взгляд на огонь, затем на пол. – Это лучшая комната в доме, самая большая и теплая, самая тихая и обставлена лучше всех прочих. Обсуждать я ничего не хочу. Вы занимаете ее – вот и все. Поэтому если вы в воскресенье уложите ваши вещи, то в понедельник, когда вы будете на работе, я перенесу их туда, и конец делу. Вам понадобится ключ, поскольку у вас будет отдельный вход, общий с мисс Монтини, но, разумеется, если вы ключ потеряете, лестница, которая ведет с этого этажа в цокольный, все равно останется на месте, не волнуйтесь. – А другие не будут против того, что я займу эту комнату? – спросила Эйлиш. – Будут, – ответила миссис Кео и улыбнулась. И снова посмотрела на огонь, удовлетворенно кивая. А после подняла голову и наставила на Эйлиш бестрепетный взгляд. Та не сразу поняла, что это сигнал: можешь идти. И встала – бесшумно, поскольку миссис Кео снова простерла правую руку, словно моля Эйлиш не издавать ни звука. Поднимаясь по лестнице к своей спальне, Эйлиш думала, что цокольная комната вполне может оказаться и сырой, и маленькой. Она ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь называл эту комнату лучшей в доме. И к чему такая секретность – не к тому ли, чтобы переселить ее туда, не дав ей возможности увидеть, что там и как, да заявить протест. Что же, придется подождать до вечера понедельника. В следующие несколько дней Эйлиш начала всерьез опасаться предстоящего переезда, к тому же ей не доставляла никакого удовольствия мысль, что, пока она будет отсутствовать, миссис Кео заберет все ее вещи и перенесет их в комнату, из которой мисс Киган появлялась что ни день в состоянии, никак уж не позволявшем предположить, что комната эта – лучшая в доме. Эйлиш понимала также, что, если комната окажется грязной, темной или сырой, пожаловаться отцу Флуду будет нельзя. Она и так уж достаточно часто пользовалась его добротой и знала, что миссис Кео это известно. В воскресенье, укладывая вещи в чемоданы, которые она собиралась оставить рядом с кроватью, Эйлиш обнаружила, что скарб ее в них уже не вмещается, и направилась вниз, чтобы тайком попросить у миссис Кео несколько больших пакетов. Спускаясь, она подумала, что домовладелица злоупотребляет ее положением, и ощутила, как в душе ее нарастает уже знакомая страшная тоска по дому. Заснуть ей в ту ночь не удалось. Утром дул пронизывающий и какой-то новый ветер. Дул, казалось, со всех сторон сразу и словно лед с собой нес; люди передвигались по улицам понурясь, а ожидая на перекрестках зеленого света, пританцовывали. Эйлиш почти заулыбалась от мысли, что никто в Ирландии и ведать не ведает, что Америка – самое холодное место в мире, а жители ее, выходя из домов в такое вот утро, чувствуют себя глубоко несчастными. Если она напишет об этом домой, ей просто не поверят. Весь тот день люди, заходившие в «Барточчис», рявкали на каждого, кто оставлял дверь на улицу приоткрытой хоть секундой дольше необходимого, а торговля шерстяным нижним бельем шла куда бойчее обычного. Вечером Эйлиш, конспектируя лекции, изо всех сил старалась не заснуть, а потому думать о том, что она увидит, вернувшись в дом миссис Кео, ей было некогда. Уже шагая от трамвайной остановки к дому, решила, что ей все равно, какая комната ее ожидает, была бы только теплой и с кроватью, в которой можно выспаться. Вечер выдался тихий, ветер улегся, ледяной воздух был сух и злобно покусывал пальцы рук и ног, жег лицо, – Эйлиш, преодолев лишь половину пути и прекрасно зная об этом, все же взмолилась, чтобы поход ее поскорее закончился. Едва она вошла через парадную дверь, как в прихожей возникла и приложила палец к губам миссис Кео. Жестом велев Эйлиш подождать, она исчезла, миг спустя вернулась и, убедившись, что никто не приближается к прихожей со стороны кухни, вручила Эйлиш ключ, выставила ее обратно в ночь и тихо затворила дверь. Эйлиш спустилась по ведущим к цокольной двери ступенькам. А открыв ее, снова увидела миссис Кео. – Ни звука, – прошептала та. Она отперла комнату, расположенную со стороны фасада и совсем недавно покинутую мисс Киган. Стоящий в углу стандартный торшер и лампа на тумбочке у кровати уже горели. Они, и низкий потолок, и темные бархатные шторы, и узорчатое покрывало на кровати, и ковры на полу придавали комнате вид попросту роскошный, Эйлиш словно увидела картину или старую фотографию. Она отметила кресло-качалку в углу, поленья в камине и бумагу под ними, ожидавшую, когда ее зажгут. Комната была вдвое больше прежней спальни Эйлиш; тут имелся стол, за которым она могла заниматься, и кресло у камина. Никакого спартанского духа, присущего ее прежней спальне. И Эйлиш поняла, что занять эту комнату не отказалась бы любая из жилиц. – Если кто-то из девушек станет вас спрашивать, отвечайте, что в вашей комнате скоро начнется ремонт, – сказала миссис Кео, открывая большой встроенный шкаф с окрашенными в темно-красный цвет деревянными дверцами, чтобы показать Эйлиш ее чемоданы и пакеты. Из того, как стояла и смотрела на нее миссис Кео, из взгляда домохозяйки – гордого, но также и почти мягкого и печального, Эйлиш вывела, что, наверное, эта комната была обставлена незадолго до бегства мистера Кео. А увидев двойную кровать, погадала, не находилась ли здесь супружеская спальня. Интересно, сдавали они уже тогда комнаты верхних этажей? – Ванная в конце коридора, – продолжала миссис Кео. Она стояла в полной теней комнате как-то неловко, словно пытаясь справиться с собой. – И ничего никому не говорите, – прибавила она. – Если неукоснительно придерживаться этого правила, ошибок не наделаешь. – Комната чудесная, – сказала Эйлиш. – Можете разжечь камин, – разрешила миссис Кео. – Правда, мисс Киган делала это только по воскресеньям, поскольку дрова он попросту сжирает. Не знаю уж почему. – Другие девушки сильно рассердятся? – спросила Эйлиш. – Это мой дом, пусть сердятся сколько влезет, мне лишь веселее будет. – Но… – Вы единственная из них, кто имеет представление о хороших манерах. Из-за тона, которым произнесла это миссис Кео, из-за ее попытки улыбнуться Эйлиш почувствовала, как в комнату словно прокралась некая печаль. Эйлиш была уверена, что миссис Кео дала ей слишком многое, толком ее не зная, а сейчас слишком многое и сказала. Ей не хотелось сближаться с миссис Кео или попадать в какую-либо зависимость от нее. И Эйлиш позволила молчанию продлиться несколько мгновений, хоть и понимала, что может произвести впечатление человека неблагодарного. А затем почти чопорно кивнула, глядя на миссис Кео. – А когда другие узнают, что я перебралась сюда насовсем? – в конце концов спросила она. – В свое время. Да и не их это дело. Поняв, к каким последствиям приведет сделанное миссис Кео, какие неприятности с другими жилицами оно ей сулит, Эйлиш пожалела, что ее не оставили в прежней комнате. – Надеюсь, они не станут меня винить. – Не обращайте на них внимания. Не думаю, что кто-либо из нас должен не спать из-за них ночами. Эйлиш выпрямилась, чтобы казаться повыше ростом, и холодно взглянула миссис Кео в лицо. Последние слова ее домохозяйки явно были основаны на предположении, что она и Эйлиш – это одно, а прочие жилицы – совсем другое, подразумевали, что они двое действуют заодно. Эйлиш сочла это допущение бесцеремонным, но понимала также, что решение миссис Кео отдать ей, появившейся здесь совсем недавно, лучшую комнату дома не только обозлит Патти, Диану, мисс Мак-Адам и Шейлу Хеффернан и ухудшит ее отношения с ними, но и позволит миссис Кео потребовать со временем какой-то ответной услуги. Она может, поняла Эйлиш, попросить об этом, когда ей что-то вдруг позарез понадобится или просто захочется сделать их отношения более близкими, завязать нечто вроде дружбы, установить тесную связь. Эйлиш взяла едва ли не злость на миссис Кео, и это чувство, соединившись с усталостью, придало ей отваги. – Всегда лучше быть честной, – сказала она тоном Роуз, который та пускала в ход, решив, что кто-то бросил вызов ее чувству собственного достоинства или представлениям о допустимом. И добавила: – Я имею в виду – со всеми. – Вот хлебнете с мое, – ответила миссис Кео, – и поймете, что это помогает лишь время от времени. Эйлиш посмотрела своей хозяйке в глаза, не дрогнув от обиженной агрессивности, с которой та вернула этот взгляд. И решила ничего больше не говорить, что бы ни сказала миссис Кео. Она чувствовала, что старуха рассердилась, – так, точно она, Эйлиш, каким-то непонятным образом обманула ее доверие, а после вдруг поняла: щедрость, с которой миссис Кео отдала эту комнату, словно высвободила в хозяйке глубоко укрытое негодование на жизнь и теперь та старается вернуть его на место, которое ему отвела. – Как я уже говорила, ванная комната в конце коридора, – еще раз напомнила миссис Кео. – Ключ от комнаты оставляю вам. Она положила ключ на столик и вышла, хлопнув дверью так, что удар этот наверняка был услышан всем домом. Поверят ли ей другие постоялицы, думала Эйлиш, когда она скажет, что не выпрашивала эту комнату? На кухню она во время завтрака не пошла, а, встретив на второе утро у ванной комнаты Диану, проскочила мимо, не произнеся ни слова. Эйлиш понимала, впрочем, что в уик-энд разговора с другими девушками ей не избежать. И когда пятничным вечером миссис Кео покинула кухню, не удивилась, услышав от мисс Мак-Адам, что та желает поговорить с ней с глазу на глаз. Эйлиш сидела на кухне, ожидая ухода и всех остальных, а мисс Мак-Адам не спускала с нее бдительного взора – как с заключенной или с отпущенной под честное слово преступницы, которая вполне способна попытаться удрать. – Полагаю, вы уже слышали, что случилось, – наконец сказала мисс Мак-Адам. Эйлиш постаралась, чтобы взгляд ее остался пустым. Мисс Мак-Адам подошла к кастрюльке, в которой закипала вода, и, прежде чем продолжить, наполнила заварочный чайник. – Известно ли вам, почему съехала мисс Киган? – спросила она.