Когда из нее вышла и Эйлиш, у двери уже топтался сторож, запиравший колледж на ночь. Она уходила последней. Эйлиш спросила у Дианы и Патти о Западной двадцать третьей, показала им адрес. Они объяснили, что Западная означает к западу от Пятой авеню, а номер дома указывает на расположение магазина между Шестой и Седьмой. Девушки расстелили по кухонному столу карту, удивляясь тому, что Эйлиш никогда не бывала на Манхэттене. – Там чудесно, – сказала Диана. – Пятая авеню – райское место, – подтвердила Патти. – Я бы все на свете отдала, чтобы там жить. Вот бы выйти за богача с особняком на Пятой авеню. – Да хоть и за бедняка, – сказала Диана. – Был бы особняк. Они рассказали Эйлиш, как добраться подземкой до нужного места, и она решила отправиться туда в следующий свой неполный рабочий день. Пятничный вечер был уже близко, а Эйлиш все не могла заставить себя спросить у мисс Мак-Адам и Шейлы Хеффернан, собираются ли они на танцы, при этом она сознавала, что, предпочтя компанию Дианы и Патти, совершит что-то вроде предательства, да и потратиться ей, наверное, придется сверх меры, поскольку сначала они отправятся в ресторан. А ей еще и новую одежду, отвечающую их стилю, придется купить. Вернувшись в пятницу с работы, Эйлиш вышла на кухню к ужину с носовым платком в руке и предупредила всех, чтобы никто не подходил к ней слишком близко, потому что она простудилась и может кого-нибудь заразить. Затем громко высморкалась, а во время еды усердно шмыгала носом. Неважно, думала Эйлиш, поверят ей или нет, простуда – лучшее оправдание для отказа от танцев. К тому же она даст миссис Кео повод поговорить о зимних немочах – любимейшая ее тема. – Вот, например, ознобление, – тут же начала домовладелица, – с ним нужно быть очень осторожной. Для меня в вашем возрасте оно было настоящим бичом. – Думаю, в вашем магазине, – сказала, повернувшись к Эйлиш, мисс Мак-Адам, – каких только микробов не водится. – Микробов и в офисах хватает, – возразила мисс Кео, взглядом дав Эйлиш понять, что проникла в намерение мисс Мак-Адам унизить ее, продавщицу. – Но никогда же не знаешь, кто может… – Хватит уже, мисс Мак-Адам, – прервала миссис Кео. – Наверное, в такой холод самое лучшее для нас – пораньше ложиться спать. – Я всего лишь хотела сказать, что, как мне говорили, в «Барточчис» стали появляться цветные, – заявила мисс Мак-Адам. На миг наступило молчание. – Я тоже об этом слышала, – негромко произнесла Шейла Хеффернан. Эйлиш смотрела в тарелку. – Что же, они нам могут не нравиться, однако негры сражались в войне за океаном, не так ли? – спросила миссис Кео. – И там их убивали точно так же, как наших мужчин. Я всегда это говорю. Если они нам нужны, никто против них не возражает. – Но я не хотела бы… – начала мисс Мак-Адам. – Мы знаем, чего вы не хотели бы, – снова перебила ее миссис Кео. – Я не хотела бы обслуживать их в магазине, – настояла на своем мисс Мак-Адам. – Господи, да и я тоже, – сказала Патти. – Вам что, их деньги не нравятся? – поинтересовалась миссис Кео. – Они очень милые, – сказала Эйлиш. – И некоторые прекрасно одеты. – Так, значит, это правда? – спросила Шейла Хеффернан. – Я думала – шутка. Ну ладно. Проходить мимо «Барточчис» я согласна, но только по другой стороне улицы. На Эйлиш вдруг накатило бесстрашие. – Я скажу об этом мистеру Барточчи. Он ужасно расстроится, Шейла. Вы и ваши подруги известны там вашим неповторимым стилем, особенно чулками со спущенными петлями и аляповатыми старыми кардиганами, в которых вы щеголяете. – Ну ладно, поговорили, и будет, – сказала миссис Кео. – Я хочу доесть мой ужин в тишине и покое. К моменту, когда Патти перестала визгливо хохотать, Шейла Хеффернан успела покинуть кухню, но побелевшая мисс Мак-Адам осталась сидеть за столом, не сводя глаз с Эйлиш. Разницы между Бруклином и Манхэттеном, куда она поехала во второй половине следующего четверга, Эйлиш обнаружить не смогла, разве что холод, встретивший ее при выходе из подземки, показался ей более суровым и сухим, да ветер более свирепым. Она не сказала бы с уверенностью, чего, собственно, ждала, но некоторый шик в ожиданиях определенно присутствовал – более роскошные магазины, лучше одетые люди, не такие обветшалые, унылые дома и машины, какими они порой казались в Бруклине. Эйлиш предвкушала, как станет описывать матери и Роуз свою первую поездку на Манхэттен, однако, очутившись там, поняла, что к этому рассказу придется добавить и рассказ о появлении в «Барточчис» цветных покупательниц и связанной с ним перепалке с соседками, а ни о чем подобном она домой прежде не писала, чтобы не встревожить сестру и маму, не навести их на мысли о ее беззащитности. Не хотелось ей писать письма, которые могли их расстроить. И потому, шагая по улице, казавшейся нескончаемой чередой сомнительных магазинчиков и бедно одетых людей, Эйлиш размышляла о том, что ничего нового не видит и потому рассказывать в письмах не о чем – ну, может, разве в качестве шутки, из которой они заключат, что, поскольку Манхэттен, вопреки всем рассказам о нем, ничем не лучше Бруклина, она ничего не потеряла, не поселившись здесь, и снова заглядывать сюда в ближайшем будущем не собирается. Книжный магазин она отыскала без труда, а войдя в него, поразилась количеству книг по праву, размерам и увесистости некоторых томов. Интересно, подумала она, неужели в Ирландии столько же юридических книг и неужели солиситорам Эннискорти приходилось старательно перелопачивать их во время учебы? Вот о чем следует написать Роуз – ведь она играет в гольф с женой одного из местных солиситоров. Сперва Эйлиш обошла магазин, просматривая названия книг на полках, отмечая потрепанность иных – это, скорее всего, подержанные. Она с легкостью могла представить, как мистер Розенблюм просматривает здесь книги – два больших тома лежат раскрытыми перед ним на столике, – или как он поднимается по стремянке, чтобы снять книгу с верхней полки. После того как она несколько раз упомянула о нем в письмах, Роуз поинтересовалась, женат ли он. Сложно было объяснить сестре, что мистер Розенблюм выглядит слишком переполненным знаниями и погруженным в детали и тонкости своего предмета, слишком серьезным, чтобы она могла вообразить рядом с ним жену или детей. В своем письме Роуз повторила еще раз: если Эйлиш потребуется обсудить нечто личное, такое, о чем матери лучше не знать, пусть пишет на адрес офиса Роуз, а уж она позаботится, чтобы никто этого письма не увидел. Эйлиш улыбнулась, подумав, что сообщить сестре она может только о своем первом походе на танцы, однако об этом можно и маме написать, упомянув о том вечере шутливо и мимоходом. Ничего личного она поведать Роуз попросту не могла. Порывшись в книгах, Эйлиш поняла, что надежды найти среди них те три из ее списка нет, а потому направилась к старику, который вышел к ней из-за кассы, и просто протянула ему листок, сказав, что ищет вот эти книги. Старик поднял на лоб очки с толстыми линзами и прочел список. И прищурился: – Это вы написали? – Нет, мой лектор. Эти книги порекомендовал мне он. – Вы изучаете право? – Не совсем. Но оно входит в мой курс. – Как зовут вашего лектора? – Мистер Розенблюм. – Джошуа Розенблюм? – Имени его я не знаю. – Так чем вы занимаетесь? – Учусь на вечерних курсах Бруклинского колледжа. – Тогда это Джошуа Розенблюм. Мне знаком его почерк. – Старик еще раз вгляделся в листок с названиями книг и сказал: – Он умный. – Да, он очень хорош, – ответила Эйлиш. – Можете вы представить себе… – начал старик, но примолк и направился к кассе. Что-то взволновало его. Эйлиш медленно последовала за ним. – Так, значит, вам нужны эти книги? – почти вызывающе спросил старик. – Да, нужны. – Джошуа Розенблюм, – повторил он. – Можете вы представить себе страну, которой захотелось бы убить его? Эйлиш отступила на шаг и ничего не ответила. – Ну как, можете? – О чем вы говорите? – Немцы перебили его близких, уничтожили всех до единого, но его мы вытащили, по крайней мере хоть это мы сделали, вытащили Джошуа Розенблюма. – Во время войны? Старик не ответил. Просто пересек магазин, нашел маленькую табуретку, забрался на нее и достал с полки книгу А спустившись, гневно повернулся к Эйлиш: – Можете вы вообразить страну, которая так поступила? Ее следовало стереть с лица земли. Глаза старика наполняла горечь. – Во время войны? – повторила Эйлиш. – Во время холокоста, во время churben. – Но это же в войну было? – Да, в войну, – ответил старик, и лицо его вдруг смягчилось. Отправляясь на поиски двух других книг, он выглядел как человек смирившийся, хоть и непреклонный, а вернулся к прилавку и начал выписывать для Эйлиш счет холодным и неподступным. Она не стала задавать вопросов, просто протянула ему деньги. Он завернул книги, отдал ей сдачу. Эйлиш чувствовала: ему хочется, чтобы она поскорее покинула магазин, а возможности снова разговорить его у нее не было. Разворачивая книги по коммерческому праву, раскладывая их по столу рядом с тетрадями и руководствами по бухгалтерскому делу, Эйлиш испытывала удовольствие. Открыв и просмотрев первую книгу, она сразу поняла, насколько та сложна, и пожалела, что не купила заодно и словарь, который позволил бы выяснять значение неизвестных слов. Над предисловием она просидела до ужина, однако, и одолев его, не поняла, что означает слово «юриспруденция», встретившееся ей в самом начале. За ужином Эйлиш, обнаружив, что ни мисс Мак-Адам, ни Шейла Хеффернан разговаривать с ней по-прежнему не желают, надумала было спросить у Патти и Дианы, нельзя ли ей пойти завтра на танцы с ними – или встретиться где-нибудь перед началом вечера. Она поймала себя на том, что вообще не хочет идти туда, но ведь отец Флуд заметит ее двухнедельное отсутствие и примется расспрашивать о ней. В этот вечер за столом появилась новая девушка, Долорес Грейс, поселившаяся в прежней комнате Эйлиш. Рыжая и веснушчатая, она, как вскоре обнаружилось, была родом из Кавана и по большей части молчала, смущенная, видимо, тем, что ее усадили за общий стол. А случилось это, довольно быстро поняла Эйлиш, уже в третий раз, просто в прошлые два она была на лекциях. После ужина, едва она уселась за стол, чтобы выяснить, не окажутся ли другие две книги полегче первой, в дверь постучали. Диана и с ней мисс Мак-Адам – Эйлиш удивилась, увидев их вместе. Она стояла в двери, не приглашая их войти. – Нам нужно поговорить с вами, – прошептала Диана.