– Конечно. Как там Тони? Вопрос удивил Эйлиш – отец Флуд задал его словно бы вскользь, совсем спокойно, явно считая Тони частью ее жизни, а не источником хлопот или кем-то нежелательным. – Тони замечательный, – сказала она. – Он уже пригласил вас на игру? – спросил священник. – Нет, но все время грозится. Я спросила, участвует ли в соревнованиях команда Уэксфорда, однако он моей шутки не понял. – Позвольте дать вам совет, Эйлиш, – сказал отец Флуд, открывая дверь, чтобы проводить ее в прихожую. – Никогда не шутите насчет игры. – Вот и Тони сказал то же самое. – Он человек серьезный. Встретившись на следующий вечер с Тони, Эйлиш показала ему письмо, и он объявил, что в ближайшее воскресенье они отправятся на Кони-Айленд и там отпразднуют это событие. – Шампанским? – спросила она. – Морской водичкой, – ответил он. – А после шикарным обедом в «Натансе»[8]. Пляжное полотенце Эйлиш купила в «Барточчис», а шляпу от солнца взяла у Дианы, сказавшей, что та ей больше не нужна. За ужином Диана и Патти показали всем солнечные очки, которые приобрели для этого лета на променаде Атлантик-Сити. – Я где-то читала, – сказала миссис Кео, – что такие очки могут испортить зрение. – Ну и пусть, – ответила Диана. – По-моему, они роскошны. – А я читала, – добавила Патти, – что если в этом году выйти на пляж без очков, то на тебя будут пальцем показывать. Мисс Мак-Адам и Шейла Хеффернан примерили очки и, открыто проигнорировав Долорес, отдали их Эйлиш для следующей примерки. – Что же, выглядят они шикарно, ничего не скажешь, – постановила миссис Кео. – Могу уступить их вам, – сказала Эйлиш Диана. – Мне в воскресенье еще одни принесут. – Правда? – спросила Эйлиш. Услышав, что Эйлиш купила новый купальник, все пожелали увидеть его. Вернувшись с ним наверх, Эйлиш подчеркнуто протянула купальник Долорес, чтобы та посмотрела его первой. – Вам повезло с фигурой, Эйлиш, – сказала миссис Кео, – в самый раз для него. – А я вообще на солнце выходить не могу, – сообщила Долорес, – тут же вся красная делаюсь. Патти с Дианой захихикали. Тони, зайдя за ней воскресным утром и увидев очки, удивился. – Придется тебя на поводке держать, – сказал он. – А то ведь каждому мужику на пляже захочется тебя умыкнуть. Станция подземки была забита желавшими попасть на пляж людьми, которые закричали от ужаса, увидев, что первые два поезда проскочили мимо, не остановившись. Люди толкались, было душно. Когда поезд наконец пришел, стало ясно, что все в него не поместятся, тем не менее, толпа начала штурмовать вагоны, смеясь, крича, требуя от других потесниться, дать им место. Протиснувшись, Эйлиш и Тони, нагруженные свернутым пляжным зонтом и сумкой, обнаружили, что места в вагоне не осталось совсем. Она удивилась, когда Тони, держа ее за руку, начал расталкивать людей, пытаясь отвоевать, пока не закрылись двери, хоть какое-то пространство для них двоих. – Долго ехать? – спросила Эйлиш. – Час, может, дольше, это смотря сколько остановок будет. Ты не унывай, думай о больших волнах. На пляже, до которого они в конце концов добрались, было почти так же тесно, как в поезде. Эйлиш отметила, что за всю поездку улыбка ни разу не сошла с лица Тони, хоть один из пассажиров, подзуживаемый женой, нарочно вдавливал его в дверь. Теперь же, озирая толпу на пляже, он, похоже, начинал думать, что места для новоприбывших здесь не найдется, что никакие удовольствия ему и Эйлиш не светят. Они прошлись по променаду, и Эйлиш поняла: им остается только одно – занять крошечный, еще пустующий участок песка и попробовать одним своим присутствием расширить его так, чтобы можно было распаковаться и лечь. Диана и Патти предупредили ее, что в Италии не принято переодеваться на пляже. Итальянцы привезли с собой в Америку обычай надевать, отправляясь к морю, купальники под одежду, это позволяет им обходиться без свойственного ирландцам обыкновения переряжаться прямо у воды, каковое, сказала Диана, и неизящно, и унизительно – это еще самое малое. Эйлиш решила, что она, наверное, шутит, и обратилась с вопросом к мисс Фортини, и та сказала – все так и есть. Кроме того, мисс Фортини напомнила Эйлиш о необходимости сбросить вес и принесла на работу розового цвета бритву, сказав, что возвращать ее не обязательно. Несмотря на все свои приготовления, Эйлиш нервничала при мысли о том, что придется сбросить одежду и предстать перед Тони в купальнике, а от стараний сделать вид, будто ей все нипочем, только сильнее смущалась. Да еще и гадала, заметит ли Тони, что она сбрила волосы, и сокрушалась о том, какая она упитанная, толстоногая и толстозадая. Тони мигом разделся до купальных трусов и порадовал Эйлиш тем, что пока она выбиралась из одежды, невозмутимо озирал пляжную толпу А как только Эйлиш осталась в одном купальнике, предложил окунуться. Он попросил сидевшее рядом семейство присмотреть за вещами и направился с Эйлиш к воде. Эйлиш рассмеялась, увидев, как Тони поеживается от холода, ей вода показалась теплой, не то что в Ирландском море. Она пошла на глубину, Тони старался не отставать. Когда она поплыла, Тони остался беспомощно стоять по пояс в воде; Эйлиш поманила его за собой, крикнув: не валяй дурака, и услышала в ответ, что он не умеет плавать. Медленно подплывая к нему брассом, Эйлиш увидела, чем занимаются вокруг другие пары, и тут уяснила замысел Тони. Похоже, ему хотелось стоять с ней по шею в воде, обнявшись и позволяя волнам перекатываться через них. Когда она обвила Тони руками, он крепко прижал ее к себе, теперь уплыть от него стало непросто. Эйлиш ощутила напор затвердевшего пениса Тони, он улыбнулся шире обычного, положил ладони на ее зад, однако она вырвалась и отплыла от него. Не сказать ли ему, подумала Эйлиш, кто последним прикасался к моим ягодицам? При мысли о том, как Тони воспримет это известие, Эйлиш, плывшая, сильно работая руками, на спине, расхохоталась и понадеялась, что ее смех заставит Тони задуматься, стоит ли ему так уж распускать под водой руки. День они провели, перемещаясь от своего пятачка на песке к океану и назад. Чтобы не обгореть, Эйлиш надела шляпу, а Тони воткнул в песок пляжный зонт; кроме того, он извлек из сумки приготовленную его матерью закуску и термос с ледяным лимонадом. Вступая в воду Эйлиш несколько раз уплывала от Тони и обнаружила, что волны здесь сильнее, чем дома, и разница была не в том, как они бьют о берег, а в том, как утягивают от него пловца. Она поняла, что в этом непривычном море следует быть осторожной, не заплывать слишком далеко, на большую глубину. Тони, по ее наблюдениям, океана побаивался, ему совсем не нравилось, когда Эйлиш уплывала. При каждом ее возвращении он заставлял Эйлиш повиснуть на его шее и приподнимал так, что она обнимала его ногами. После поцелуя он откидывал голову назад, чтобы вглядеться в ее лицо; возбуждения своего Тони, судя по всему, нисколько не стыдился, но даже гордился им. Улыбаясь ей, он походил на мальчишку, Эйлиш же ощущала огромную нежность к нему и, оказавшись в руках Тони, целовала его взасос. День понемногу гас. И вот уже в воде почти никого, кроме них, не осталось. Пожаловавшись в магазине на жару, Эйлиш услышала, что это только начало. Впрочем, мисс Фортини сообщила, что мистер Барточчи собирается включить кондиционеры и тогда в магазине женщины станут спасаться от зноя. Задача Эйлиш, сказала мисс Фортини, – добиться, чтобы каждая из них что-нибудь да купила. Вскоре Эйлиш уже с нетерпением ожидала начала рабочего дня, а просыпаясь ночью в поту, тосковала по кондиционерам «Барточчис». Вечерами миссис Кео выставляла перед домом стулья, все рассаживались по ним и обмахивались чем придется – жарко было даже в тени, а порою и после наступления темноты. Когда у Эйлиш случался короткий рабочий день, Тони тоже уходил с работы пораньше и они ехали на Кони-Айленд и возвращались поздно. Она несколько раз спрашивала, нельзя ли им прокатиться на колесе обозрения или каком-то другом аттракционе, но Тони отвечал отказом, всегда под новым предлогом. О том, что из-за колеса обозрения он расстался с прежней девушкой, Тони так ни словом и не обмолвился, а легкость и изобретательность, с которыми он уклонялся от аттракционов, милое двуличие, позволявшее ему не упоминать о прошлом, казались Эйлиш очаровательными. Ее почти радовало и существование у Тони секретов, и спокойствие, с каким он их скрывал. Лето шло, и Тони все чаще заговаривал о бейсболе. Имена, которые он называл, – Джекки Робинсон, Пи Ви Риз, «Пастор» Роу – Эйлиш слышала и на работе, встречала в газетах. Даже миссис Кео говорила об этих игроках так, точно была с ними знакома. В прошлом году она ходила в гости к своей приятельнице мисс Сканлан, дабы посмотреть игру по телевизору, и, будучи, как уверяла всех миссис Кео, болельщицей «Доджерсов», намеревалась проделывать то же самое и нынче, если, конечно, мисс Сканлан, также ярая болельщица, ее примет. Какое-то время Эйлиш чудилось, что все вокруг говорят исключительно о необходимости победы над «Гигантами». Тони с неподдельным воодушевлением сообщил ей, что добыл билеты на стадион «Эббетс Филд» не только для себя и Эйлиш, но и для всех своих братьев, это будет лучший день в их жизни, потому что они станут свидетелями возмездия за то, что Бобби Томсон сотворил с ними в прошлом году Гуляя с Тони по улицам, Эйлиш видела, что не только он изображает любимых игроков и чуть ли не в голос кричит о надеждах, которые на них возлагает. Она попыталась рассказать ему о команде Уэксфорда по хёрлингу, о том, как ее побила команда Типперэри и как летними воскресеньями отец и братья сидели точно приклеенные перед старенькой радиолой в гостиной, даже если Уэксфорд в этот день не играл. А когда Тони принялся изображать комментаторов, описывая выдуманные им самим матчи, сказала, что ее брат Джек проделывал то же самое. – Постой, – попросил Тони. – У вас в Ирландии играют в бейсбол? – Нет, у нас в хёрлинг играют. Судя по всему, его это удивило: – Так бейсбола у вас нет? – Лицо его выражало разочарование, если не досаду. Одним вечером в приходском зале оркестр, обычно исполнявший свинговые темы, заиграл мелодию, которую Тони явно узнал и едва с ума не сошел – как, впрочем, и многие вокруг. – Это же песня про Джекки Робинсона! – заорал он и принялся размахивать воображаемой бейсбольной битой. – Это же «Видал, как Джекки врезал по мячу?». Когда в Бруклинском колледже началась учеба, бейсбольная лихорадка усилилась. Эйлиш удивляло, что в прошлом году она ничего подобного не заметила, а ведь вокруг нее наверняка бушевали страсти столь же сильные. Она вернулась к привычной рутине: по четвергам встречалась после занятий с Тони, по пятницам ходила с ним в приходской зал, а по субботам – в кино, и Тони говорил только о том, каким идеальным станет этот год, если они с Эйлиш смогут быть вместе, и Лоренс, Морис и Фрэнки тоже будут с ними, а «Доджерсы» выиграют Мировую серию. К большому облегчению Эйлиш, о детях, будущих болельщиках «Доджерсов», он больше не упоминал. Вместе с четверкой братьев она шла в толпе к «Эббетс Филду». Запас времени позволял им останавливаться и разговаривать с каждым, у кого имелись новости об игроках или мнение о том, как сложится игра; покупать хотдоги и содовую; медлить в толкучке у стадиона. Различия между братьями мало-помалу становились для Эйлиш все яснее. Морис то и дело улыбался, был покладист, с незнакомцами не заговаривал, а когда это проделывал кто-то из братьев, от беседы уклонялся. Тони и Фрэнк норовили держаться поближе друг к другу, и Фрэнк постоянно пытался выяснить мнение Тони по тому или иному предмету. Лоренс, похоже, разбирался в игре лучше всех и с легкостью оспаривал заявления Тони. Эйлиш посмеивалась, наблюдая, как Фрэнк переводит взгляд с Тони на Лоренса, спорящих о достоинствах «Эббетс Филда». Лоренс настаивал на том, что стадион слишком мал, старомоден и его следует снести; Тони отвечал, что его никогда не снесут. Глаза Фрэнка перебегали с одного брата на другого, походило на то, что он совершенно сбит с толку. Морис в их споры не вмешивался, но подгонял братьев к стадиону, говоря, что они едва ползут. Отыскав свои места, братья усадили Эйлиш между Тони и Морисом, Лоренс сел слева от Тони, а Фрэнк – справа от Мориса. – Мама велела не сажать вас с краю, – объяснил Фрэнк. Хотя и Тони, и девушки из дома миссис Кео объясняли ей правила игры, похожей, заключила Эйлиш, на английскую лапту, в которую она играла дома с братьями и их друзьями, никаких определенных ожиданий ей это не внушило. Лапта, думала Эйлиш, игра хорошая, однако она никогда не вызывала в людях такого волнения, как хёрлинг или футбол. Прошлым вечером мисс Мак-Адам уверяла, что бейсбол – лучшая игра в мире, но остальные считали бейсбол слишком медленным, перегруженным паузами. Диана и Патти сошлись на том, что лучшее в бейсболе – это возможность сходить за хотдогами, содовой и пивом, а вернувшись, узнать, что ничего важного за время твоего отсутствия не случилось, пусть все и заходились в крике. – В последний раз победу у нас украли, вот и все, что я могу сказать, – заявила миссис Кео. – Очень было обидно. До матча оставалось полчаса, однако все вокруг вели себя так, точно он начнется вот-вот. Тони, как обнаружила Эйлиш, начисто забыл про нее. Обычно он был внимателен, улыбался, задавал вопросы, слушал ее, что-то рассказывал, теперь же его переполняло возбуждение, и роль заботливого, отзывчивого друга была ему не по силам. Он разговаривал с людьми, сидящими за ним, передавая услышанное Фрэнку, склоняясь к нему через Эйлиш, начисто ее игнорируя. Сидеть спокойно он не мог – вскакивал, садился снова, выкручивал шею, стараясь увидеть происходящее за его спиной. Между тем разжившийся программкой Морис сосредоточенно читал, время от времени делясь крупицами почерпнутой информации с Эйлиш и братьями. И выглядел встревоженным. – Если мы проиграем, Тони с ума сойдет, – сказал он Эйлиш. – А если выиграем, сойдет тем более. И Фрэнки заодно с ним. – Так что же лучше, – спросила она, – победа или поражение? – Победа, – ответил Морис. Тони с Фрэнком пошли за новыми хотдогами, пивом и содовой. – Поберегите наши места, – попросил Тони и усмехнулся. – Да, поберегите наши места, – повторил Фрэнк. Когда игроки высыпали наконец на поле, все четверо братьев вскочили и принялись выкликать их имена, однако довольно скоро произошло нечто, не понравившееся Тони, и он, приуныв, сел снова. И на миг взял Эйлиш за руку. – Все против нас, – пожаловался он. Впрочем, едва лишь игра началась, Тони ударился в стремительный комментарий, достигавший апогея всякий раз, как что-нибудь происходило. Временами, когда Тони затихал, эстафетную палочку подхватывал Фрэнк, указывая братьям на что-либо, однако его немедленно останавливал Морис, наблюдавший за игрой с неторопливым, сосредоточенным вниманием и почти ничего не говоривший. Тем не менее Эйлиш чувствовала, что он поглощен и взволнован игрой еще и посильнее Тони, несмотря на все крики, восклицания, посулы и уханье последнего. Эйлиш же следить за ней попросту не могла – не понимала, как набираются очки и чем хороший удар отличен от плохого. Да и разобраться, кто из игроков есть кто, не могла тоже. Игра шла медленно, как и предсказывали Диана с Патти. Эйлиш знала, однако, что отлучаться в дамскую комнату не следует, поскольку в тот самый миг, когда она объявит об уходе, может случиться что-то, чего, по мнению братьев, упускать ну никак нельзя. И пока Эйлиш сидела, наблюдая за игрой, пытаясь разобраться в запутанных ритуалах, ее вдруг поразила мысль, что Тони – несмотря на всю его суетливость, выкрики, которыми он пытался привлечь внимание Фрэнка к чему-то важному, восторженные вопли, сменявшие приступы горестного отчаяния, – ни единого раза не вызвал у нее раздражения. Мысль была странная, и Эйлиш принялась то краешком глаза, то в открытую наблюдать за ним, отмечая, как он забавен, как полон жизни, как изящен, как быстро все схватывает. И начала понимать также, какое удовольствие он получает, – даже больше, чем братья, и с большими, чем у них, откровенностью, юмором и заразительной легкостью. Эйлиш не возражала против его невнимания к себе, на самом деле она наслаждалась им – как и тем, что Тони предоставил Морису объяснять ей происходящее на поле. Тони был до того поглощен игрой, что у Эйлиш появился шанс поразмыслить о нем без спешки, порадоваться его близости, отметить, насколько он не похож на нее во всех отношениях. Ей подумалось, что Тони никогда не сможет увидеть ее так, как она сейчас видит его, и Эйлиш нашла в этой мысли бесконечное облегчение, прекрасное решение множества проблем. Волнение Тони, волнение толпы увлекло ее, и вскоре Эйлиш уже притворялась, что следит за ходом игры. Она так же кричала, подбадривая «Доджерсов», как все вокруг, и, поймав направление взгляда Тони, смотрела туда, куда он указывал, а когда команда, судя по всему, стала проигрывать, просто тихо сидела с ним рядом. Наконец, по истечении почти двух часов, все встали. Эйлиш, Тони и Фрэнк договорились встретиться (после того как она заглянет в уборную) в очереди к ближайшему киоску, торговавшему хотдогами. Поскольку ее мучила жажда, Эйлиш, отыскав братьев почти у самого киоска, решила, что должна по возможности ничем не отличаться от них, и тоже взяла себе пива и постаралась покрыть хотдог горчицей и кетчупом такими же театральными взмахами, как Тони с Фрэнком. К моменту их возвращения на места игра уже возобновилась. Эйлиш спросила у Мориса: неужели прошел всего лишь первый тайм? – и услышала, что в бейсболе таймов нет, перерыв устраивают после седьмого иннинга, почти под конец игры, и это скорее короткая пауза, а называется она «стретчем». Тут Эйлиш пришло в голову, что Морис – единственный из четверых братьев, кто имеет некоторое представление о подлинной глубине ее невежества по части игры. Она сидела, думая об этом и улыбаясь самой себе, – странно, насколько ей было безразлично это, даже когда что-нибудь из происходившего на поле сбивало ее с толку. Она понимала только одно: по какой-то причине удача и успех в очередной раз медленно ускользают от «Бруклинских Доджерсов». День благодарения Эйлиш провела с семейством Тони, и его мать решила, что она сможет прийти к ним и на Рождество, и почти обиделась, услышав отказ, – спросила, возможно, ей не по вкусу их еда? Эйлиш объяснила, что не хочет подводить отца Флуда и собирается в этом году тоже поработать в доме приходского собрания. Тони с матерью несколько раз говорили ей, что ее работу там способен выполнить и кто-то другой, однако Эйлиш осталась непреклонной. Она чувствовала себя слегка виноватой, слушая их слова о ее самоотверженном милосердии и зная, что долгий день у отца Флуда будет ей приятнее, чем предрождественский ужин в квартирке Тони и его семьи. Все они нравились ей, несходство четверых братьев представлялось интригующим, но по временам она ощущала, оставаясь одна после завтрака или ужина с ними, удовольствие большее, чем от сидения за их столом.