— Не спорю. Было, видимо, так: тот, что побольше, проник в помещение кухни, взломал дверь в кладовую и передал похищенное тому, кто поменьше, находившемуся снаружи… — Совершенно верно. В кухне были обнаружены следы от кед только тридцать девятого размера. — Кстати, это могла быть и женщина. Ты же вспомни низку янтаря. — Не факт, янтарь мог принадлежать работницам столовой — я это выясню в ходе их допросов. А, кроме того, низка могла сорваться с руки принимавшего похищенное снаружи. — Покажите-ка мне свою находку, — вступила в разговор Валентина. Олег вынул из чемоданчика пакетик с бусинами. — А знаете, — задумчиво произнесла Валентина, внимательно разглядывая низку, — по-моему, я видела похожий янтарь на руке у Айны Захаревской. Её недавно привезли патрули — шаталась пьяная по парку. Ну провела с ней воспитательную работу: побеседовала в очередной раз, — Валя грустно усмехнулась. — А что я ещё могу? У меня эта семейка и так уже давно на учёте… — Захаревская… Захаревская… Что-то знакомая фамилия. Она, случайно, не имеет отношения к Петру Захаревскому? — Как это не имеет? Кровь от крови, родимая доченька! — хмыкнул Михайлов. — Слушай, это же ты брал папашу пять лет назад за хуторской разбой!? В памяти Олега всплыли события пятилетней давности. Он тогда работал ещё в уголовном розыске. Пётр Захаревский, четырежды судимый рецидивист по кличке Колун, ворвался на хутор к старикам Озолиньшам, связал их и, угрожая топором, стал требовать деньги и ценности. Собственно, погоняло «Колун» Захаревский и получил за пристрастие к топорам. Это был уже не первый его разбой, и всегда в качестве «аргумента» он использовал топор. Вот и в этот раз он отрубил старику Озолиньшу палец, а затем рубанул по колену. Потом прижёг ему рану тлеющим углём и принялся методично обыскивать дом. Но, обнаружив бутыль первача, напился и заснул. Старуха Озолиня как-то сумела развязаться и, добежав до сельсовета, вызвала милицию. Олег тогда дежурил в опергруппе. Получив сообщение, он на дежурной автомашине помчался на хутор, прихватив по пути Ояра Долгоногова и инспектора-кинолога, Костю, носившего «профессиональную» фамилию, Собакевич, со служебным псом. Колун к тому времени немного протрезвел и, завидев милиционеров, бросился бежать в лес. Подняли по тревоге пограничников и двинулись по следу. Пограничники отсекали бандита от огромного приморского лесного массива, а Олег, Ояр и Костя почти двадцать километров шли за ним по следу. Наконец, возле заболоченного озерца увидели Колуна, заскочившего в заброшенный сарайчик на берегу. Ояр и Костя, ведомые собакой, побежали к сарайчику вокруг озерца, а Олег бросился наперерез, короткой дорогой, пытаясь перекрыть один из возможных путей отхода бандита. Опасаясь, что Колун выскочит из сарайчика и снова скроется в лесу, Олег, не дожидаясь Ояра и Кости, ворвался в сарайчик. Каким-то чутьём он угадал Колуна, бросившегося на него из-за омета соломы, успел сблокировать руку бандита и бросил его через бедро. Жилистый, озверевший Колун отчаянно сопротивлялся, и, даже нанеся ему несколько мощных ударов, Олег не смог его оглушить. Подоспевшие Ояр и Костя помогли скрутить бандита. И лишь тогда Олег заметил, что его левое плечо в крови — топор бандита всё же достал его. Рана оказалась неглубокой — так, царапина, но от неё остался небольшой шрам. Олег тряхнул головой, отгоняя от себя воспоминания. — Валюша, а ну-ка давай о Захаревских поподробнее, — попросил он. — Насколько я помню, они твои «подшефные»? — Они и сейчас там живут, — Валентина, немного покопавшись в сейфе, достала наблюдательное дело. — Итак, — она пролистала несколько страниц, — Захаревская Айна Петровна, четырнадцати лет. Неоднократно задерживалась за мелкие кражи, употребление спиртных напитков и появление в пьяном виде. Два года назад бросила школу-интернат, за что и была поставлена на учёт. Живёт бурной сексуальной жизнью — на девчонке уже пробы ставить негде… — Среди малолеток у неё кликуха Дырса[47], — добавил Михайлов. — Не знала, — Фёдорова сделала какую-то пометку в деле. — Дальше, у неё есть старший брат — Захаревский Николай Петрович, шестнадцати лет. Тоже не учится и не работает. Злоупотребляет спиртными напитками. Замечен в мелких кражах… — Кличка Чмо, — кивнул Александр. — Давно эта семейка у нас в поле зрения. Пока ничего серьёзного, но, похоже, пойдут по стопам папаши. А, кстати, Николай довольно тщедушный пацан — вполне мог протиснуться через решётку. Да и Айна могла. — А какие они по характеру? — спросил Олег. — Очень разные. Айна — довольно эффектная деваха, такая яркая брюнетка, уже достаточно сформировавшаяся. Их папаша ведь наполовину цыган. Ершистая, неглупая, порой очень злобная, — Валя вспоминала все свои встречи с ней. — А вот её братец — забитое, заторможенное существо. Я бы сказала: вечный ведомый. Думаю, в этой паре хороводит Айна. — Это, кстати, объясняет, почему внутрь полез Николай, а не Айна, если, конечно, это были они. Продолжай, Валюша! — Мать — Захаревская Дайга Бруновна, 38 лет — несчастная спившаяся женщина. Два раза лечилась в ЛТП[48]. Продолжает пить, водит к себе мужиков, детям, естественно, никакого внимания не уделяет. Неудивительно, что Айна повторяет путь матери. — Слушай, а почему Захаревских-старших не лишили родительских прав? — Лишили, ещё пять лет назад, когда Петра твоими заботами на двенадцать лет определили на нары… — Он сейчас отбывает срок на Северном Урале в зоне особого режима. Ты же ему сам «полосатый бушлат» скроил[49], — усмехнулся Александр. — Ну, положим, не я, а Витька Миллер — он тогда это дело вёл. Я только взял Колуна. А как решили вопрос с детьми? — Айну и Николая определили в интернат. Хотели в детский дом, но их бабушка — мать Дайги — настояла на интернате, чтобы хоть по выходным видеть внуков. — А почему она их к себе не забрала? — Куда? Она старая, больная женщина. Как они проживут на её маленькую пенсию? — Валентина вздохнула. — Да что говорить: если бы это был единичный случай… У меня таких семей — вон, сейф битком набит! И это только по моей зоне. А у нас ведь в штате четыре инспектора, и у каждого примерно то же самое. — Да, — саркастически усмехнулся Олег, — у нас самое гуманное в мире государство. Всё лучшее — детям? — Ну вот, — продолжила Валентина, — а два года назад их бабушка умерла, и Айна с Николаем сбежали из интерната. Их пару раз пытались вернуть, но всё бесполезно… — А почему их не определили в специнтернат[50]? — Ты что, издеваешься? — всплеснула руками Валентина. — Да в Артек легче путёвку достать, чем в специнтернат. Нам дают одно-два направления в год, а есть дети, совершившие намного более серьёзные правонарушения. И то не можем их отправить — нет мест. А там ситуация намного более серьёзная… — Поди узнай, у кого на данный момент ситуация серьёзнее? — вздохнул Олег. — И потом, специнтернат не перевоспитывает, а скорее, наоборот, — там нравы царят похуже, чем на зоне малолеток! Так что специнтернат — это лишь средство убрать проблемных детей из города. — Да, куда ни кинь — в дерьмо попадёшь! — зло подытожил Олег. — Вот смотрите, други мои: у нас самая «прогрессивная» в мире система советского уголовного судопроизводства. И вот какой-то «умный» ишак решил, что возраст привлечения к уголовной ответственности должен быть с четырнадцати лет и точка. Одна в этом возрасте ещё в куклы играет, а другая уже трахается напропалую… Но перед законом все равны, и, если тебе хоть одного дня не хватает до четырнадцати, ты можешь всё — вплоть до убийства… А вот у них — «за бугром» — «антисоветское» судопроизводство. И эти «придурковатые» янки определяют возраст привлечения к уголовной ответственности экспертным путём в каждом конкретном случае. У них и в девять лет преступник может огрести пожизненное или даже высшую меру — были прецеденты… — Откуда знаешь? — удивлённо спросил Александр. — Литературку почитывать надо, — назидательно произнёс Олег. — У нас подобного рода информация проходит под рубрикой «Их нравы» или «Критика зарубежных систем судопроизводства». Мол, вот до чего дошли «проклятые империалисты» — детей на электрический стул сажают. А может, это дитё — уже вовсе и не дитё? Может, оно уже смертельно опасно для окружающих! — Ха, для таких экспертиз нужны сильные психологи, психиатры, методики, условия… деньги, наконец! — невесело усмехнулся Александр. — А где всё это взять? — Вот-вот, — начал заводиться Олег, — а у нас, как всегда, всего не хватает! Психологов нет, методик нет, денег на это — тоже нет! Да что я об этом: бензина не хватает, транспорта не хватает, средств связи, компьютеров… — всего! Оружия, блин, не хватает — пистолетов в отделе только на половину личного состава! А остальных что, с дрекольем на улицу выгонять? Наручников — четыре штуки на весь отдел! Помяните моё слово: государство, которое не может изыскать средств на борьбу с преступностью, захлебнётся в ней! Потом придётся большой кровью и большими деньгами из этого выбираться! — Олежек, ну чего ты так завёлся? — Валентина томно закатила глаза. — Давай лучше поговорим о чём-нибудь приятном. Всё равно мы ничего не изменим… «Действительно, чего это я так раздухарился? — подумал Олег. — И в самом деле, уже ничего не изменить. Да и государства, как такового, уже фактически нет — распалось на полтора десятка стран, и теперь каждая будет выгребать, как может». — Ладно, — он решительно встал с кресла, — нам пора… — Ребята, может, ещё чайку? — Валентине хотелось, чтобы парни, особенно один из них, посидели у неё ещё немного. — Нет, Валюша, спасибо! Нам ещё надо успеть пообедать: дел сегодня — выше крыши… А пошли с нами в столовку? — О-о, нет, я на диете. — Чего? — протянул Олег. — Какая диета? Ты и так прекрасно выглядишь! — Потому и сижу на диете. Ну, пока, надеюсь на скорую встречу! — Валентина лукаво улыбнулась… — И почему к тебе так бабы липнут? — спросил Александр, когда они вышли из ИДН. — Саша, ты делаешь три системные ошибки, — важно изрёк Олег, широко шагая по направлению к столовой. Александр еле поспевал за ним, то и дело перекладывая из руки в руку громоздкий и не очень лёгкий следственный чемоданчик. — Какие? — тяжело дыша, спросил он. — Первая: о бабах ты можешь думать — говорить надо о женщинах! Вторая: женщины ко мне не липнут — они мною интересуются… — А третья? — спросил Александр, видя, что Олег не собирается продолжать. — А третья: ты ведь примерный семьянин. К чему эти разговоры? — Знаешь, Олег, — Александр остановился прикурить, — я всегда немного завидовал тебе и Ояру. Вы по жизни такие независимые — сам чёрт вам не брат! Опять же с женщинами у вас всё легко и непринуждённо. Олег стоял, засунув руки в карманы, и удивлённо разглядывая Александра: надо же, наш молчун разговорился. — Понимаешь, — Михайлову нужно было выговориться, — вот когда две недели назад мы отбивали вас с Ояром в лесу от вояк — там ещё парень погиб, которого вы задержали[51], — я подумал, что в следующий раз на вашем месте могу оказаться и я сам. И о чём мне будет вспомнить? — Ух ты, как загнул! — Олег покачал головой. — Ну, во-первых, Саша, ты с меня или Ояра в этом отношении пример не бери. Врагу не пожелал бы оказаться в моей ситуации… — Извини! Ляпнул, не подумавши… — Ояр — тоже не показатель, у него семья трещит по швам. И ещё неизвестно, от того ли, что он по подругам шляется, или, наоборот, он налево бегает потому, что в семье крах? Ты лучше с Витьки Миллера бери пример — он на свою Таньку не надышится. А, кстати, сколько ты женат? — Уже шесть лет. — А… Понятно, период кризиса брачных отношений. — Чего? — вытаращил глаза Александр. — Саня, нужно читать ещё что-нибудь, кроме уголовного кодекса! Социологи подсчитали, что через шесть-семь лет семейной жизни наступает напряжёнка в отношениях. А тут ещё наша развесёлая работёнка… Я вот что тебе, друг мой, скажу: никто тебе не даст правильного совета в этой ситуации — ты должен сам всё решить. Но кое-что тебе нужно принять во внимание: один сбегает втихаря налево, покувыркается — и назад к жене, лучше её всё равно никого нет. А другой уходит в разнос, и всё — семья летит вверх тормашками, дети растут безотцовщиной. Так что тебе решать, Саня. И пошли, наконец, жрать — у меня кишки уже барабанный бой играют! После обеда Олег, не заходя в дежурку, направился к себе, справедливо полагая, что в случае необходимости его и так разыщут, а своё отношение к работе дежурной части он может высказать и позднее. В коридоре возле дверей его кабинета ошивались две подозрительные личности, от которых исходил характерный запах давно не мытого тела вперемешку с перегаром. — Какого чёрта топчемся тут? — сердито спросил Олег, окидывая грозным взглядом «хануриков». — Простите, вы майор Островецкий? — осведомился тип постарше, с остатками интеллигентности на лице. — Я майор Островецкий… — Простите ещё раз, но нас Ояр Петрович сюда привёл и наказал с места не двигаться, пока не дождёмся вас.