— Значит так, забирай свои бумаги и сходи с ними в сортир! Для возбуждения уголовных дел я не вижу оснований. — А я вижу! — ухмыльнулся Стороженко. — Приобретение с целью перепродажи было? Было! Факт перепродажи установлен? Установлен. Получение значительной материальной выгоды доказано? Доказано! Налицо все формальные основания для возбуждения уголовного дела. — Правильно, формальные! Это буква закона, а есть ещё и дух. И с этой точки зрения твои бумаги — сплошной абсурд! Да на таких основаниях можно возбудить уголовное преследование против половины населения города. Извини, я в эти игры не играю! — Нет, это ты меня извини! Все материалы зарегистрированы в секретариате и официально передаются тебе для возбуждения уголовных дел! — Ах, даже так! Ладно, оставляй свою макулатуру. Чтобы вынести «отказняки»[77] по всем твоим материалам, так и быть, потрачу пару-тройку часиков своего драгоценного времени! — Ну, нет, так дело не пойдёт! — Стороженко стал судорожно запихивать бумаги в свой кейс. — Ты не последняя инстанция в этом городе! — Отказняки, — бормотал он себе под нос, направляясь к выходу, — месяц работы моего отделения коту под хвост. Не выйдет! — крикнул он уже от двери, потрясая кейсом. — Я с этими материалами к прокурору пойду! — Иди, иди! Скатертью дорога! Флаг в руки взять не забудь! Олег вновь раскрыл уголовное дело по нападению на Николишину и углубился в его изучение. Постепенно стычка с начальником ОБХСС отходила на второй план… Олег заварил чай в своей «сиротской» литровой эмалированной кружке и задумался. В памяти всплыли события двухлетней давности, когда он имел «удовольствие» познакомиться с гражданкой Николишиной лично. Произошло это при весьма курьёзных обстоятельствах. В то время отдел внутренних дел сотрясали бесконечные проверки, одной из самых популярных тем которых была борьба с проституцией. Перипетии баталий со «жрицами любви» интересовали многих: от непосредственного начальства до партийно-советских деятелей из Москвы. Логика проверяющих была проста: раз в городе имеется большой порт, значит, есть валютные проститутки, с которыми милиция должна денно и нощно бороться. Доводы, что вообще-то само понятие «проституция» не очень чётко прописано в законах, с ходу отметались. Ещё больший гнев сановных лиц вызывали попытки объяснить, что для привлечения проституток и даже сутенёров к символической ответственности (с точки зрения меры наказания), нужно провести объём работы, равноценный серьёзному уголовному расследованию. «Страна платит вам жалованье не для того, чтобы вы искали оправдания своей инертности, — заявил как-то на совещании один такой «деятель». — В Советском Союзе не было, нет и не будет такого опасного для общества социального явления как проституция. Поэтому вы обязаны всемерно бороться с ним и победить»! Как бороться с тем, чего не было и нет, а тем более победить это — «деятель» не счёл нужным объяснить. Почему-то больше всего свирепствовали в борьбе со «страшным злом» товарищи, проявляющие, по некоторым источникам, гипертрофированный интерес к женскому полу, а также те, у кого, в силу возраста, этот интерес был уже чисто теоретическим. Эти, видимо, действовали по принципу: «Сам не гам…» Между тем, работники милиции, серьёзно занимающиеся этой проблемой, знали, что опасна не проституция сама по себе, а та криминальная обстановка, которая создана вокруг неё. В «бизнесе» крутятся огромные деньги, а значит, пока он тёмный, в наличии весь криминальный «букет»: от наркотиков до похищения людей, разбоя, даже убийств. И задача — не искоренить проституцию как социальное явление (это невозможно и не удавалось ещё никому и никогда), а отсечь от неё криминал. То есть самый простой и эффективный способ — это легализовать проституцию и взять «ночных бабочек» под защиту закона. Но как объяснить это старым догматикам и молодящимся партийцам с двойным дном — никто и понятия не имел. В конце концов, после очередной жестокой нахлобучки, полученной от очередных «борцов за нравственность», начальник отдела милиции полковник Рожков собрал закрытое совещание начальников подразделений и оперативно-следственных работников. В Ленинской комнате собрался весь цвет отдела. Сама повестка дня совещания под сенью портрета Ильича и партийных лозунгов вызывала смешки и подколки со стороны острых на язычок ментов. — Товарищи офицеры! — начал Рожков без предисловий. — Последнее время нам приходится работать в совершенно ненормальной обстановке. Отдел лихорадит: идёт проверка за проверкой, и всем подавай результаты борьбы с проституцией. Вместо того чтобы работать на раскрытие действительно серьёзных преступлений, мы вынуждены проводить идиотские рейды по отлову девок, которых сразу же отпускаем. Максимум, что можем против них предпринять, это закрыть на пару дней в КВД[78]. Стыдно сказать, на борьбу со «злом» мы вынуждены задействовать даже агентуру и спецсредства… Последние слова полковника потонули во взрыве дикого хохота сотрудников, вспомнивших перипетии недавнего оперативного мероприятия. Тогда доведённое до истерики очередным «борцом» руководство отдела выбило у прокурора разрешение на прослушку квартиры одной из элитных путан. Привлечь её решили не за проституцию, как таковую, а за валюту, которую девица получала в качестве вознаграждения за труды. Процесс собирались устроить показательным, чтобы другим неповадно было, и девице грозил солидный срок. К операции подключили даже местное КГБ, которое должно было выяснить время захода в порт голландского сухогруза, капитан которого был в амурных отношениях с объектом. Динамики прослушки вывели на пульт в дежурной части — только там можно было собрать без помех всех задействованных в деле сотрудников. Реально же в дежурке набилось вдвое больше народу — практически весь личный состав уголовного розыска, ОБХСС и следствия — упускать бесплатный цирк никто не собирался. Начальник уголовного розыска тщетно пытался удалить из дежурки посторонних в целях соблюдения «режима секретности» — его просто никто не слушал. В конце концов, он махнул на всё рукой — и сам-то был не в восторге от этой затеи. Когда голландец с девицей добрались до «главного номера программы», веселью не стало удержу. Каждый «ох» и «вздох» комментировался под взрыв хохота. Случайно забредшая начальница паспортного отдела выскочила из дежурки, как ошпаренная. Наконец, дело дошло до передачи денег. Оперативно-следственной группе, возглавляемой лично начальником милиции и прокурором, была передана команда на захват. Сотрудники милиции ворвались в квартиру. Голландец и девица вели себя на удивление спокойно. На предложение выдать добровольно всю имеющуюся у неё валюту, «жрица любви» отреагировала безмятежно и выложила на стол несколько пачек СКВ. Прокурор принялся объяснять понятым, что сейчас в их присутствии состоится перепись банкнот, но голландец вежливо перебил его и на довольно сносном русском языке сообщил, что вся валюта в доме принадлежит ему, девушка — его невеста, а деньги приготовлены для свадьбы. В довершении всего он предъявил справку из ЗАГСа о подаче заявления… Такого хохота Олег не слышал никогда в жизни и вряд ли уже когда-нибудь услышит. Тридцать лужёных глоток извергали всё: от писка до рычания. Здоровенные мужики, согнувшись пополам, буквально рыдали. Двое помещённых в «телевизор» выпивох испуганно вжимались в стены — им показалось, что ментов накрыл приступ коллективного безумия. Самым занятным в этой истории было то, что спустя полгода девица вышла-таки замуж за голландца и отбыла за кордон. Но на момент проведения совещания этого ещё не случилось… Сотрудники, упражняясь в остроумии, весело обсуждали произошедший недавно курьёз. — Смешно вам! — дородное лицо полковника побагровело от гнева. — Руководство отдела систематически мордуют, а вам хиханьки?! Я вот что подумал: а почему это мы должны за всех отдуваться? — Такова ваша планида! — невинным голоском подал реплику Олег. Удержаться от подколок он был не в силах. — Планида, говоришь? — голос Рожкова источал елей. — Так мы изменим эту планиду: отныне всякий раз, когда я буду получать по этому месту, — Михаил Михайлович постучал себя по загривку, — я буду автоматически переадресовывать это вам. С каждого из вас будет персональный спрос за конкретные результаты, а меры воздействия у меня имеются: выговорешники, перенос отпусков на зиму, отсрочка очередных званий… Ой, а что это вам нерадостно стало? — Рожков уловил недовольное брожение в зале. — Нет, как наблюдать со стороны изнасилование старших товарищей — это весело, а когда пришла пора подставлять собственную задницу — то все почему-то погрустнели! — полковник обвёл подчинённых ехидным взглядом. Ряды возмущённо загудели. Участие в идиотских рейдах по отлову проституток и так вызывало глухое недовольство. Перспектива же взвалить на себя дополнительный объём бесполезной деятельности просто удручала — кампания только набирала ход, и пока она сойдёт на нет, можно успеть огрести кучу неприятностей. — О, я вижу, начинает доходить! — усмехнулся Рожков. — Поэтому предлагаю совместно подумать над тем, как будем выкручиваться из данной ситуации. Вот тут майор Островецкий больше всех упражнялся в остроумии. Предлагаю послушать: какие у него есть соображения на этот счёт! — широчайшая улыбка полковника не оставляла сомнений в том, что он решил устроить образцово-показательный разнос одному из самых строптивых сотрудников. «Ах, Михалыч, Михалыч, — подумал Олег, — зря ты решил меня выдернуть, ой, зря! Никто за язык тянул»! Островецкого и так подмывало высказаться по поводу вакханалии абсурда, в которой погрязла эта самая «борьба с проституцией», но он решил не высовываться, чтобы не провоцировать очередную стычку с начальством. Однако Рожков не оставил ему выбора. Можно было, конечно, высказаться и с места, но эффект не тот. Поэтому он направился на место докладчика. Подойдя к столу, за которым восседали начальник милиции и его заместители, Олег чинно поклонился им, затем так же раскланялся с залом. Ряды притихли в ожидании очередного «прикола», на которые Островецкий был большой мастак. В том, что его выступление выльется в хлёсткую критику, никто не сомневался — язвительный, независимый характер майора был всем хорошо известен. — Уважаемые коллеги, — важно произнёс Олег, — у меня есть два предложения: тривиальное и радикальное. Начнём с тривиального. Что мы всегда делаем, переживая очередную кампанейщину — ну там, по борьбе с пьянством или по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних? Правильно: закрепляем алкашей, проблемных малолеток и их семьи за сотрудниками, которые осуществляют персональный надзор за своими подопечными. Так? Вот я и предлагаю: закрепить за каждым офицером милиции персональную проститутку… Конец фразы потонул в стоне зала, пытающегося справиться с приступом хохота. Олег поднял руку, успокаивая слушателей. — Товарищ полковник, — повернулся он к Рожкову, — распределение предлагаю начать с Вас, как старшего по должности и званию. Кого предпочитаете: Линду, Лиз или Дайану? Зал взревел. Президиум из последних сил держался. Замполит, прикрыв глаза, жевал губы… Лицо Михал Михалыча приобрело цвет обожаемого им украинского борща. — Ну, судя по реакции, — Олег развёл руки и кивнул на зал, — низы в восторге, а верхи, — Островецкий послал обворожительную улыбку президиуму, — не очень! Поэтому перейдём ко второму предложению, — Олег поднял вверх указательный палец, привлекая к себе внимание. Зал с трудом успокаивался. Полковник Рожков сидел чернее тучи. Он был уже не рад, что дал Олегу слово, но прервать его, пока не было высказано второе предложение, тоже не мог — это повредило бы его имиджу демократичного начальника. Про себя он решил дослушать Островецкого до конца, а уж потом воздать строптивому майору за всё. — Перейдём к радикальному предложению, — продолжил Олег, почувствовав, что вновь завладел вниманием зала. — Чему нас учат Ленин, партия, комсомол? А они, — Олег ткнул пальцем куда-то вверх, — нас учат: если нельзя искоренить что-то, то это нужно возглавить! Поэтому предлагаю открыть в нашем городе публичный дом. Стёкла в окнах ленкомнаты дрогнули от взрыва хохота. Теперь смеялся и президиум, один Рожков сидел отрешённо, что-то прикидывая в уме. Зал аж изнывал от комментариев и реакции на них: — Я, я буду директором!.. — Фиг тебе, это место забронировано за шефом!.. — Согласен на место главного инженера!.. — А я не гордый, могу и вышибалой поработать!.. — Должность кадровика — как раз по мне!.. Предметом особого спора было название будущей фирмы. К сожалению, ничего цензурного на ум не приходило, даже внешне нейтральное «Красная звезда» вызвало приступ смеха: «Да там эти, в натуре, звездой на жизнь зарабатывают…». Олег поднял вверх обе руки, призывая зал к тишине. — Уважаемые коллеги, при распределении вакансий прошу учесть, что я как идейный вдохновитель нашего предприятия резервирую за собой должность начальника ОТК. Зал вновь грохнул хохотом. Теперь смеялись все, даже Рожков, хихикая, утирал слёзы с глаз. — Ну, всё, всё, — замахал он руками. — Хватит ржать, кони! — отсмеявшись, полковник попытался утихомирить аудиторию. Зал не сразу, но притих. Олег смиренно стоял возле стола президиума, вперив очи в потолок и ожидая разноса. — Вот молодец Островецкий, — вдруг улыбнулся Рожков, — умеешь же соображать, когда нужно! — изворотливым умом выбившегося в начальники оперативника полковник сразу же уловил рациональное зерно в предложении майора. Неожиданная похвала вместо вполне предсказуемого аутодафе прозвучала как гром среди ясного неба. Сотрудники недоуменно уставились на своего начальника. У Олега от удивления вытянулось лицо. — Михалыч, ты чо, серьёзно? — ошарашенно спросил он, на мгновенье забыв, что они не наедине. — Абсолютно! — улыбнулся Рожков. — Товарищи офицеры, у нас ведь на дворе перестройка, демократизация, гласность! Предложение майора Островецкого вполне в русле нового мышления, к которому нас призывают партия и правительство! Реализовав его, мы убьём одним ударом сразу трёх зайцев: во-первых, возьмём под свою защиту девок и отсечём от них криминал, во-вторых, задушим неорганизованных «индивидуалок» экономически — конкурировать с нашим заведением они не смогут, а в-третьих, ощутимо пополним городской бюджет. Между прочим, часть доходов можно будет направить на приобретение нового транспорта, горючего, оргтехники… — Выходит, что теперь проблемы государства должны грудью прикрывать «весёлые девочки»? — усмехнулся Олег. — Не язви, пожалуйста, — полковник Рожков уже принял решение, и остановить его было нереально. — Спасибо за идею! Завтра же обмозгуем её в горисполкоме и горздравотделе — участие врачей в деле считаю необходимым. Совещание закрыто, все свободны! — начальник отдела собрал свои бумаги и покинул ленкомнату, оставив подчинённых в недоумении… События тем временем принимали неожиданный оборот. То, что Олегом было подано как язвительная шутка, принимало реальные очертания. В горисполкоме и горздравотделе Рожкова, как ни странно, поддержали — видимо, тоже немало натерпелись уже от проверяющих бонз. Горком партии занял выжидательную позицию: возглавить инициативу или разгромить её — никогда не поздно. Но сначала надо выяснить мнение вышестоящих… Была создана комиссия по реализации проекта создания публичного дома под эгидой горисполкома. Прокуратуре поручалась проработка правовых аспектов проблемы, горздравотдел готовил свои соображения по организации медицинского контроля за персоналом и клиентами заведения, на долю милиции досталось решение вопросов функционирования и безопасности предприятия. Олегу, как застрельщику, было поручено провести социологическое исследование среди девиц на предмет присоединения к проекту в качестве квалифицированной рабочей силы. Работа закипела… По повесткам никто, естественно, не явился, и тогда Олег решил закрыть вопрос кардинально: в один из вечеров он подогнал к интерклубу автозак[79], плотненько утрамбовал его девицами и доставил всех в отдел, где поместил красоток в «телевизор» и «предбанник» дежурки под охрану пэпээсников. Там они и коротали время в ожидании вызова на «собеседование», на чём свет стоит понося «отмороженного» майора. Тем временем к отделу стали подтягиваться и девицы, избежавшие «путешествия» в автозаке — выводить из себя Островецкого они посчитали чересчур рискованным. С него станется — запросто может и с клиента снять… Первой, кого Олег «пригласил» на беседу, была Елизавета Николишина — одна из самых «уважаемых» в «цеху» «тружениц». Тогда-то он с ней и познакомился. Нет, конечно, ему и раньше доводилось видеть в городе белокурую длинноногую красотку, в коротенькой, больше похожей на лоскут ткани на бёдрах, юбочке и неизменных сапогах-ботфортах. Но тет-а-тет он с ней общался впервые. Николишина вошла в кабинет, уселась на стул и картинно закинула ногу за ногу, демонстрируя майору свои «прелести». Олег неторопливо принялся заполнять шапку бланка объяснений, которые он намеревался использовать в качестве опросных листов. Видя, что её «демонстрация» осталась без внимания, Николишина вынула из сумочки длинную тоненькую сигарету, прикурила её от дорогой зажигалки и пустила в сторону Олега клуб дыма. Островецкий поморщился и недовольно взглянул на девицу. Почувствовав, что ей удалось наконец завладеть его вниманием, красотка, вызывающе глядя Олегу в глаза, кончиком языка принялась медленно обводить свои губы. — Лиз, а я разве разрешил тебе курить? — усмехнулся Островецкий. Такие приёмчики на него уже давно не действовали. — Майор, не будь такой занудой, — рассмеялась девица. — А хочешь, я обслужу тебя? Бесплатно! — Лиз и не собиралась менять тактику граничащего с наглостью эпатажа, которую всегда довольно успешно применяла во взаимоотношениях с сотрудниками правоохранительных органов. — Ага, раз обслужишь, а потом сто раз будешь бегать ко мне со своими проблемами! — Ну зачем же, я без меркантильных соображений. Просто из удовольствия переспать с таким красавчиком! — Лиз возобновила свои манипуляции кончиком язычка. — Может, мне приятно удовлетворить твою всё возрастающую потребность… «Опаньки, — усмехнулся про себя Олег, — какие мы словечки знаем! Ой, непростая ты девушка, Елизавета Николишина!» — Нет, не пойдёт, — добродушно улыбаясь, вслух сказал он, — ты не в моём вкусе!