— Все может быть. Ты здорово унизила его сегодня. Я смеюсь. — А ты вырубил его одним ударом. И сейчас он, наверное, дома, прикладывает лед к своему лицу. Парень пожимает плечами. — Он сам напросился. Я смотрю на воду. Рид смотрит на меня. Я чувствую, как его глаза прожигают мне щеку, и поворачиваюсь к нему. — Давай послушаем, — усмехнувшись, предлагаю я. — Послушаем что? — Какое-нибудь очередное вранье. Ну, о том, что вчера ты просто делал мне одолжение, что на самом деле ты меня не хочешь, бла-бла-бла. — Я машу рукой. К моему удивлению, парень начинает смеяться. — О боже. Это что, смех? Люди, Рид Ройал смеется. Кто-нибудь, срочно звоните в Ватикан, у нас тут чудо Господне! Он вновь усмехается и ворчит: — Ты невыносима. — Да, но я все равно тебе нравлюсь. Рид вдруг затихает. Я начинаю думать, что он так и будет молчать, но тут слышатся тихие ругательства, и Ройал произносит: — Да, наверное, нравишься. Я изображаю удивление. — Два чуда за одну ночь? Настал конец света? Рид хватает меня за волосы и дергает. — Хватит уже. Я подхожу ближе к воде, которая сегодня холоднее, чем обычно. Когда она касается моих пальцев, я взвизгиваю и отпрыгиваю назад. — Ненавижу Атлантический океан, — объявляю я. — Тихий намного лучше. — Ты жила на западном побережье? — Риду любопытно, но он не хочет этого показывать. — На западном, на восточном, на севере, на юге. Мы жили везде. И никогда подолгу не задерживались на одном месте. В Чикаго жили дольше всего, наверное, год. Хотя нет, дольше всего — года два — прожили в Сиэтле, но это не считается, потому что мама заболела и у нас не было другого выхода, кроме как осесть там. — Почему вы так много переезжали? — По большей части из-за денег. Если мама теряла работу, мы собирали вещи и ехали туда, где можно было подзаработать. Или она влюблялась, и мы переезжали к ее новому парню. — У нее было много парней? — В его голосе слышится резкость. Я не собираюсь ничего утаивать от него. — Ага. Она часто влюблялась. — Тогда она никогда не любила по-настоящему. Я вопросительно смотрю на него. — Это просто похоть, — пожимая плечами, отвечает Рид. — Не любовь. — Может, и так. Но для нее это была любовь. — Я умолкаю в нерешительности. — А твои родители любили друг друга? Наверное, мне не стоило спрашивать, потому что парень застывает на месте и становится похож на статую. — Мой отец говорит, что да. Но что-то он никогда не вел себя как влюбленный. Но, по-моему, Рид ошибается. Достаточно послушать, как Каллум говорит о Марии, чтобы догадаться сразу — он очень сильно любил жену. Не понимаю, почему его сыновья отказываются признавать это. — Вы скучаете по ней, да? — Я перевожу разговор на более безопасную тему, но его лицо по-прежнему остается напряженным. Рид молчит. — Нет ничего страшного в том, чтобы признаться в этом. Я скучаю по маме каждый день. Она была самым главным человеком в моей жизни. — Она была стриптизершей. Его колкий ответ заставляет меня ощетиниться. — И что с того? — Я тут же встаю на мамину защиту. — Ее работа позволяла оплачивать наши расходы. Благодаря ей у нас была крыша над головой. Я могла брать уроки танцев. Колючие синие глаза смотрят прямо на меня. — И она заставила тебя танцевать стриптиз, когда заболела сама? — Нет. Мама даже не знала об этом. Я говорила ей, чтобы работаю официанткой, что было правдой. Я убирала столики и подрабатывала в магазине на стоянке, но этого было мало, чтобы оплачивать ее медицинские счета. Поэтому я украла мамино удостоверение личности и стала работать в одном из клубов. — Я вздыхаю. — Я не жду, что ты поймешь. За всю жизнь тебе ни дня не приходилось заботиться о деньгах. — Нет, — соглашается он. Не знаю, кто сдвинулся с места первым, я или он, но мы снова идем по песку. Сначала на расстоянии пары метров, но эта дистанция сокращается и сокращается, и вот наши голые руки задевают друг друга при каждом шаге. У него теплая кожа, и мое плечо покалывает каждый раз, когда мы соприкасаемся. — Моя мама была доброй. — Рид наконец решает открыться мне. То же самое говорил и Каллум. Я думаю о женщине, на которой женился Стив, — о Дине, злобной мегере, у которой по всему дому развешены собственные портреты в стиле «ню» — и удивляюсь, как драматично сложились судьбы двух друзей, женившихся на таких разных женщинах. — Она заботилась о других. Может, даже слишком. Мама вообще любила всякие сентиментальные истории. И всегда была готова помочь людям. — Она была хорошей матерью? Для тебя? Для твоих братьев? — Да. Она любила нас. Всегда была рядом, помогала советом, помогала с домашней работой. И каждый день она проводила какое-то время наедине с каждым из нас. Наверное, не хотела, чтобы кто-то чувствовал себя лишенным ее внимания, или чтобы мы думали, что у нее есть любимчик. А выходные были семейными. — И что вы все вместе делали? — с любопытством спрашиваю я. Рид пожимает плечами. — Ходили в музеи, в зоопарк, запускали змея. — Змея? Он закатывает глаза. — Воздушного змея. Только не говори, что никогда этого не делала. — Не делала. — Я поджимаю губы. — Хотя в зоопарке была, один раз. Один из маминых парней как-то возил нас в паршивый контактный зоопарк, расположенный где-то у черта на куличках. Там были козел и лама, а еще маленькая обезьяна, которая забросала меня какашками, когда я проходила мимо. Рид закидывает голову и смеется. Это самый сексуальный звук из всех, что я слышала. — А потом выяснилось, что поездка в зоопарк была прикрытием для покупки наркотиков. Мамин парень ездил туда, чтобы раздобыть травки. Никто из нас не комментирует, в каких разных условиях мы росли, но я знаю, что мы оба думаем об этом. Мы продолжаем идти по пляжу. Его пальцы задевают мои. Я, затаив дыхание, жду, что Рид возьмет меня за руку, но он этого не делает, и разочарование невыносимо. Я резко останавливаюсь и смотрю ему прямо в глаза. Не самая хорошая идея, потому что теперь ему видно выражение страстного томления на моем лице. И тут же парень словно закрывается от меня, и мне приходится побороть охватившее меня чувство безысходности и отчаяния. — Я тебе нравлюсь, — заявляю я. В его челюсти перекатываются желваки. — Ты хочешь меня. Челюсти сжимаются еще сильнее. — Черт тебя подери, Рид, ну почему ты не можешь просто признать это? Какой смысл обманывать меня и себя? Когда он ничего не отвечает, я разворачиваюсь и сердито ухожу — из-под голых ног разлетается песок. Внезапно меня дергают назад, и мои плечи врезаются в крепкую мужскую грудь, да так сильно, что из легких вылетает весь воздух.