— Послушай, я… — Я вам не помешал? — доносится со стороны двери холодный голос. Я разворачиваюсь и вижу Рида. В его голосе лед, но в глазах полыхает огонь. Ему не нравится, что я стою так близко к его отцу. Да, это настоящее свинство, но что-то заставляет меня переместиться еще ближе к Каллуму, почти под его руку. Каллум сосредоточен только на своем сыне и даже не осознает, что я стою почти вплотную к нему. Но прищуренные глаза Рида говорят мне, что он-то все понимает. Я поднимаю руку и кладу ее на плечо Каллума. — Нет, я просто готовлю завтрак твоему отцу. — Я сладко улыбаюсь. Лицо Рида мрачнеет еще больше, если такое вообще возможно. — Я забыл свой пиджак. — Он подходит к столу и сдергивает пиджак со стула. — Увидимся в школе, Рид, — поддеваю я его. Он пронзает меня взглядом, затем разворачивается и уходит. Я опускаю руку. Каллум озадаченно смотрит на меня. — Ты играешь с огнем. Я пожимаю плечами. — Он первый зажег спичку. Каллум качает головой. — А мне казалось, что растить пятерых сыновей — это рискованное приключение. Похоже, я еще ничего не видел, да? Глава 6 Каллум везет меня в школу, где мне предстоит учиться следующие два года. Ну, вернее, Дюран везет. Мы с Каллумом устроились на заднем сиденье. Он листает страницы с какими-то чертежами, а я смотрю в окно, стараясь не думать о том, что совсем недавно случилось в моей спальне, когда туда зашел Рид. Проходит десять минут, прежде чем Каллум, наконец, отрывается от своих бумаг. — Прости, так много всего накопилось. Я брал отпуск после смерти Стива, а теперь совет директоров стоит у меня над душой. Мне очень хочется расспросить его о Стиве — был ли он добрым, что ему нравилось, почему он переспал с моей матерью, но так и не вернулся к ней. Однако я молчу. Часть меня не хочет ничего знать о моем отце. Потому что когда мне станет о нем известно больше, он превратится в реального человека. И даже, возможно, хорошего. Но мне проще думать о нем как о каком-то мерзавце, который оставил мою маму. Я показываю на бумаги. — Это чертежи ваших самолетов? Каллум кивает. — Мы проектируем новый реактивный истребитель. По заказу министерства обороны. Обалдеть. Он конструирует не только простые самолеты. Но и военные. Это же огромные деньги! Хотя, учитывая размеры их дома, тут нечему удивляться. — А мой о… Стив. Он тоже занимался проектированием? — Он отвечал за испытательную часть. Я тоже, до определенной степени, но у твоего отца была настоящая страсть к полетам. Мой папа любил летать на самолетах. Я откладываю эту информацию у себя в сознании. Я молчу, и голос Каллума становится мягче. — Ты можешь спрашивать у меня о нем, Элла. Все, что захочешь. Я знал Стива лучше, чем кто-либо. — Я еще не уверена в том, что готова к этому, — нерешительно отвечаю я. — Понимаю. Но когда ты будешь готова, я с радостью все тебе расскажу. Он был великим человеком. Я еле удерживаюсь от замечания о том, что Стив не был таким великим, раз оставил нас с мамой, но мне не хочется ссориться с Каллумом. Все мысли о Стиве тут же вылетают у меня из головы, как только мы подъезжаем к воротам метров шесть в высоту. Вот так и живут Ройалы? Переезжают от одних ворот к другим? Створки раскрываются, и по мощеной дороге мы катимся к огромному готическому зданию, увитому плющом. Когда мы выходим из машины, оглянувшись, я замечаю еще несколько похожих строений, рассыпанных по безупречно ухоженной территории частной академии «Астор-Парк», между которыми раскинулись широкие зеленые лужайки. Наверное, поэтому «парк» и попало в название школы. — Жди здесь, — говорит Каллум Дюрану, подходя к открытому со стороны водителя окну. — Я позвоню, когда мы соберемся уезжать. Черная машина уезжает в направлении парковки, расположенной в конце дороги. Каллум поворачивается ко мне. — Нас ждет директор Берингер. Я поднимаюсь за Ройалом по широкой лестнице к главному входу, и все это время мне сложно скрывать, насколько я шокирована: от того, что я вижу, можно запросто спятить. Девиз этого места: деньги и роскошь. Прилизанные газоны и огромный школьный двор пустуют — наверное, все сейчас на занятиях — а на поле вдалеке я замечаю мальчишек в форме, играющих в футбол. Каллум прослеживает за моим взглядом. — Ты занимаешься спортом? — Э-э-э, нет. В смысле, не то чтобы совсем нет — танцы, гимнастика, типа того. Но в спортивных играх я не сильна. Мужчина поджимает губы. — А вот это не очень хорошо. Если ты входишь в состав какой-нибудь школьной команды, то тебя освобождают от занятий по физкультуре. Спрошу, есть ли место в группе чирлидинга — ты должна туда подойти. Я? В группе поддержки? Ага, конечно. Там нужны энтузиасты, а я не очень-то активная. Мы входим в холл — такие обычно фигурируют в сценах из школьных фильмов. На стенах из дубовых панелей висят портреты выпускников, паркетный пол под нашими ногами блестит. Мимо нас, бросая на меня любопытные взгляды, проходят несколько парней в синих пиджаках. — Рид и Истон играют в американский футбол — наша команда первая в штате. Близнецы предпочли лакросс, — рассказывает мне Каллум. — Если тебе достанется место в группе чирлидинга, то ты, возможно, окажешься в группе поддержки какой-либо из этих команд. Интересно, он понимает, что только что подкинул мне еще одну, весьма значимую причину постараться не войти в состав группы поддержки? Ни за что на свете я не буду скакать и махать в воздухе руками ради такого подонка, как Рид. — Возможно, — бормочу я. — Но я бы предпочла больше внимания уделять учебе. Каллум проходит к приемной директора с таким видом, словно он уже бывал там сотню раз. И наверняка так оно и есть, потому что седая женщина-секретарь приветствует его широкой улыбкой, будто они старые друзья. — Мистер Ройал, как приятно видеть вас здесь при столь радостных, наконец-то, обстоятельствах. Каллум отвечает кривой усмешкой. — И не говорите! Франсуа готов нас принять? — Да, проходите. Встреча с директором проходит на удивление гладко. Может, Каллум дал ему денег, чтобы тот не задавал лишних вопросов о моем прошлом? Но, похоже, что-то ему все-таки рассказали, потому что в самом начале встречи директор спрашивает, как бы я хотела, чтобы меня записали — Эллой Харпер или Эллой О’Халлоран. — Харпер, — сухо отвечаю я. Никогда не откажусь от фамилии мамы. Это она вырастила меня, а не Стив О’Халлоран. Мне выдают расписание, в которое включены и занятия в спортзале. Несмотря на мои протесты, Каллум говорит директору Берингеру, что я очень хочу попасть в группу поддержки. Боже. Не понимаю, почему он так против обычной физкультуры. Когда разговор заканчивается, Берингер пожимает мне руку и говорит, что в холле меня ждет один из учеников, чтобы провести небольшую экскурсию по школе. Я бросаю полный паники взгляд на Каллума, но тот слишком занят беседой о том, какой коварной оказалась девятая лужайка. Очевидно, они с Берингером вместе играют в гольф, и мужчина машет мне рукой, предупредив, что Дюран подаст машину где-то через час. Закусив губу, я выхожу из кабинета директора. Мне пока трудно разобраться в своих ощущениях. Что касается образования, как мне сказали, оно здесь первоклассное. Но все остальное… школьная форма, помпезные здания… я сюда не вписываюсь. Это мне стало понятно сразу, и когда я вижу своего сопровождающего, понимаю, насколько я права. Она одета в темно-синюю юбку и белую рубашку — форму школы, но все в ней так и кричит о богатстве — от изысканно уложенных волос до ногтей с французским маникюром. Девушка представляется Саванной Монтгомери. «Да, те самые Монтгомери», — многозначительно добавляет девица, как будто это должно для меня что-то значить. Но я не имею ни малейшего понятия, кто она такая. Она сообщает, что тоже учится в одиннадцатом классе, а затем добрых двадцать секунд оценивающе меня разглядывает. Ее нос морщится при виде моих обтягивающих джинсов и майки, потертых армейских ботинок, прически, ногтей без маникюра и поспешно нанесенного макияжа. — Твою форму доставят тебе домой на этих выходных, — сообщает мне Саванна. — Юбка обсуждению не подлежит, но есть способы носить ее покороче. — Она подмигивает мне и расправляет свою, которая едва закрывает ее бедра. Остальные девушки, которых я заметила в коридоре, носят юбки длиной до колен. — Что, делаешь минет учителям и получаешь право носить юбку покороче? — вежливо спрашиваю я. Ее голубые, словно ледышки, глаза испуганно распахиваются. — Э-э-э, нет, — Саванна выдавливает из себя неловкий смешок. — Просто, если кто-то из учителей начинает жаловаться, суешь Берингеру сотню, и он закрывает на это глаза. Наверное, здорово жить в мире, где ты можешь просто сунуть кому-то сотню. У меня же водятся только долларовые банкноты. Потому что купюры именно такого номинала обычно запихивали в мои стринги. Но я решаю не рассказывать об этом Саванне.