— Что?! — Обезьяна-убийца — это ведь Крокус? Планкет поперхнулся. — Ну, знаешь… Нет никакой обезьяны. Это всего лишь слухи. Прикрытие для полицейских облав. Эта дурацкая байка о сумасшедшей обезьяне-убийце, сбежавшей из подпольной биомеханической лаборатории, уже навязла в зубах. Всем известно, что никакой обезьяны не существует, и только газеты с бараньим упорством продолжают кричать: «Видели там, видели сям, а здесь свернула шею торговцу фруктами»… Фласк толкнул механика в плечо. Планкет не откликнулся, думая о своем. Его снова толкнули. Механик посмотрел вперед — и ему стало не до обезьян. Планкет вцепился в поручень, чувствуя, как в животе бултыхается кусок льда. Трамвай катился под уклон, не снижая хода. Ветер свистел в ушах. Впереди был перекресток, улица пересекала их курс и уходила к океану — закатный свет заполнил ее до краев. Трамвай летел прямо в кроваво-красный квадрат. Свернуть было некуда, дома нависали темными сплошными стенами. В звоне и грохоте они приближались к перекрестку. Впереди выругались, охнула женщина. Фокси невозмутимо сказал: — Чертов поворот, — и они влетели. Трамвай ворвался в багровое сияние, будто кашалот, выпрыгнувший из воды и теперь возвращающийся в родную стихию; Планкет зажмурился. Тряхнуло, руку чуть не выдернуло из сустава. Когда механик открыл глаза, вокруг было непривычно тихо — трамвай с мелодичным, едва слышным перезвоном катился по широкой улице. «Ул. Погибших кораблей», прочитал Планкет. Сюда уже достигал шум прибоя, резкие крики чаек резали воздух. Пахло морем и рыбой. Скрежет, остановка, потом снова — звон и деловитое качение. За следующим поворотом Планкет увидел морских пехотинцев в белых перчатках, с карабинами. Морпехи были в парадных темно-синих мундирах — и похоже, порядком мерзли. Командовал патрулем молодой офицер. Он зябко повел плечами и проводил трамвай взглядом. Лицо его бледным строгим пятном осталось позади. Трамвай докатился до конечной. Планкет спрыгнул и остановился, поджидая остальных. Дальше начинались глухие районы, примыкающие к Стаббовым пристаням. Дальше надо было идти пешком. Глава XVI Стаббовы пристани В портовом квартале царила вечная сырость, продуваемая всеми ветрами; прохожие кутались в бушлаты и непромокаемые плащи, поднимали воротники, натягивали пониже матросские шапки, оставляя лишь узкие щели для глаз. Воздух, казалось, состоял из мириадов крошечных капелек. Но ожидание праздника чувствовалось и здесь — висели обмякшие флаги Кетополиса, горели окна и фонари питейных заведений. Играла музыка, слышался женский смех. Кетополис готовился ко Дню Большой Бойни. Окончательно стемнело. Выше по улице горел одинокий фонарь — газовый свет, закутанный в пелену тумана, казался грязно-желтым раздувшимся пятном; остальное пространство тонуло в темноте. Очки Планкета затянуло сыростью; мир почти утратил резкость, приобрел вдруг вогнутость и расплывающиеся стены. Планкету чудилось, что он находится внутри огромного стеклянного шара. Фокси невозмутимо шагал впереди, рассекая темноту своей покачивающейся морской походкой. Трубка была задрана, как дымовая труба — сизые клубы вырывались оттуда с искрами; старик казался буксиром, тянущим за собой усталые корабли. — Я сейчас умру, — простонал Фласк. — Бывает и хуже, — как мог, утешил товарища Планкет. Словно в ответ на его слова снег усилился, с неба повалили влажные белые хлопья, похожие на пух гагары. — Что это? — простонал певец. — Снег, — откликнулся Лампиер, не оборачиваясь. Пыхнул дымком. — Проклятый снег, жареная селезенка. На его плечах и фуражке начали расти белые сугробики. — Я так голос потеряю, — пожаловался Фласк в затылок шкипера. Тот не ответил, продолжая шагать. Наконец, когда боль в ногах стала невыносимой, шкип остановился. Планкет оглянулся. Позади осталась улочка с далеким пятном фонаря; мостовая выглядела пятнистой, как шкура старого кита. Белесые островки быстро темнели, поглощаемые влагой. Лампиер с треском оторвал доску от забора. — Здесь, — сказал Фокси. За забором высилась темная громада какого-то здания. Крыша закрывала полнеба, закат окрасил ее по контуру багровой каемкой. Здание казалось монолитным, словно в нем не было ни дверей, ни окон — один тяжелый куб серого камня. — Паленая медуза, долго вас еще ждать? — прозвучал из лаза раздраженный голос Фокси. Певец торопливо полез следом, обдирая пуговицы на пальто. Что ж, подумал Планкет, вот мы и на месте, и нырнул вслед за компаньоном в гулкую темноту. Глава XVII Одноглазый левиафан Темень оказалась такая, что, того и гляди, переломаешь ноги. Даже на расстоянии руки ничего не разглядеть. — Вы были капитаном, господин Лампиер? — спросил голос невидимого певца. Уже по одной интонации Планкет понял — Фласк подлизывается. — Я был коком, господин осел! Каким боком я похож на капитана? — Ээ… не знаю. — Вот и я не знаю! — Фокси фыркнул. — Эй, ты, шевели ногами. Последнее явно относилось к Планкету, — его невежливо взяли за рукав и потащили вперед. Под ботинком что-то лопнуло со стеклянным треском. Планкет нервно оглядывался на ходу. Проклятье! Эти звуки даже морлоков из пещер вытащат. По слухам, именно в таких темных закутках на окраине города они выходят на поверхность. Не хватало еще, чтобы они сползлись сюда посмотреть, что происходит. Бесплатное представление для детей подземелья… Фласку, возможно, и понравится, но у механика не было не малейшего желания связываться с подземными жителями. Планкет почти видел, как из темноты за ними следят водянистые глаза морлоков. Расселись кружком и смотрят на их нелепую возню. Механика передернуло. — Шкип, что вы вообще тут делали? — спросил Планкет, чтобы отвлечься. — Кормил этих чертовых китов. И мученых тоже. Фокси громко сплюнул и продолжил: — Варил треску да мешал с маслом, свининой и сухарями. Работа не бей гарпуном, сам сдохну. Их было человек двадцать, мученых. Но хуже всего были киты. Эти чертовы проглоты жрали так, что по всему доку хруст стоял. Я закупал кальмаров ведрами, мелкую рыбешку без счета, рачков да креветок — бочками, а им все было мало… Ты вот, очкарик, знаешь, сколько жрет кит? — Представляю, — протянул Планкет. — Оно и видно. Впереди что-то загремело, словно Фокси задался целью разбудить местного сторожа, а тот, обленившись, все не просыпается. — Где же свет? — спросил Планкет. — Сейчас, сейчас, юноша! — раздраженно отозвался старик из темноты. — У сухопутных ослов совсем нет терпения — одно проклятое упрямство. Как ты собираешься ходить на китобойце, юноша, если ты не в силах помолчать одну минуту? — Я не собираюсь ходить на китобойце, — сказал Планкет, но тут темноту разорвала синеватая вспышка, и свет зажегся. Планкет заморгал. Сквозь цветные пятна, скачущие перед глазами, механик увидел Фокси. Моряк замер у гигантского рубильника, прищурив глаза. Сейчас шкип сам напоминал «мученого» рядом с хитроумной электрической машиной. — Вот и все, — сказал Фокси невозмутимо. — Пойдем, покажу товар. Свет, поначалу резавший глаза, шел от единственной лампы, подвешенной на длинном шнуре под потолком. Жестяной конус абажура покачивался из стороны в сторону. Света едва хватало, чтобы выжелтить небольшой участок пола, заваленный мусором — обрезками потемневших медных шлангов, мотками проволоки, кусками кирпича и обрывками каких-то бумаг. Под ногой звякнуло. Планкет наклонился и поднял заржавленные хирургические ножницы; лезвия слиплись. Планкет покачал головой. Нынешнее приключение нравилось ему все меньше. Он огляделся. Интересно, где они? На каком-то складе? Голоса отдавались в помещении гулким эхом. Почти все пространство занимали два каменных бассейна, со шлюзами и отверстиями в стенах для откачки воды. Ближайший из бассейнов оказался пуст. Планкет на глаз оценил размеры — огромный, здесь могла поместиться, по меньшей мере, канонерская лодка. Больше всего бассейн напоминал сухой док. — Друг мой, идите сюда! — донесся голос Фласка. Певец стоял у второго бассейна; лицо его победно светилось. Торопя компаньона, он замахал рукой. Планкет отнюдь не разделял энтузиазма друга. Он пошел туда, едва передвигая ноги; перед глазами вставали мрачные картины: в каменной ванне, как в холодной могиле, лежит скелет морского чудовища. Никогда больше не рассекать ему волн, не взлетать победно над волной в солнце и брызгах — кости его обнажились, плоть истлела и высохла, драгоценный жир испарился. От прежней невероятной мощи остались одни кости… кости, да мутная черная жижа на дне. Тяжелый дух разложения, йода и морской соли стоял в воздухе. Планкет поежился. Механик осторожно подошел к краю, заглянул. И отшатнулся. Сердце застучало на весь ангар. Озадаченный, Фласк почесал бороду. — Друг мой, что же вы? — Там, — сказал Планкет. Озноб пробежал по коже. — Там… Он заставил себя снова заглянуть вниз. Практически весь бассейн занимал голый остов гиганта. На первый взгляд казалось, что левая половина головы у кита не пострадала. Правой не было и в помине — осталось лишь костяное ложе, где некогда находился мозг, жир и спермацетовая сумка; сейчас же там была пустота и тусклое свечение кости. И только единственный глаз смотрел на Планкета со дна бассейна. Со всей ненавистью и болью, копившейся многие годы. — Киты не летают, — сказал Фласк.