Демон Сколько я тут уже пялюсь на ее окна? Не могу уехать. И подняться не могу. Права не имею. И взгляд все время мечется от слепых проемов окна до хлопающей подъездной двери. Вдруг это она. Уже начинает темнеть, а в Ингиных окнах все не огонька. Где она? С кем? С ушлепком, с которым в парк ходила? На работе допоздна? Пустая пачка давно в урне, а я не могу заставить себя дойти-доехать до магазина и купить сигарет. Это зона моего поражения, бермудский треугольник. Каримов звонит. Еще одна жертва сердечной мины. У меня, блядь, не друзья, а прям кружок разбитых сердец. – Мы у Рэма висим. На тебя пиццу заказывать? Я сегодня ничего не жрал, но даже при мысли о еде мутить начинает. Мне кусок в горло не полезет, пока я не увижу ее хотя бы издали. Еще подъебывал Рэма, сам не лучше. Вот заехал на радиус Инги и попал под центробежную. – Нет. Дан, я не знаю, когда приеду. Если что, сам захвачу. Каримов молчит. Думает, походу. Он у нас самый сообразительный, судя по всему. Дан и за Ингу пытался заступиться, и на лету чует атмосферу. Эмпатичный. Один на кучку идиотов. – Ты где? – спрашивает Каримов после паузы. Ну. Что и требовалось доказать. Сечет. – На Вольской, – честно отвечаю я, хотя хочется огрызнуться и послать нахер. Только на что злиться? На то, что он угадал? Что я, блядь, весь из себя такой крутой и невъебенный, сижу как брошенная псина? Типа не круто так? Задний фон на том конце становится глуше, видимо, Дан куда-то выходит из комнаты. – Я не уверен, что имеет смысл сидеть именно там, – вздохнув, выдает Каримов. – В смысле? – не въезжаю я. Ясен пень, Инга может весь день дрыхнуть, на это у нее прям талант, а может торчать, где угодно. Я не поеду ее выслеживать, я просто не могу отсюда уехать. Три раза включал зажигание уже и все еще тут стою. Хоть эвакуатор вызывай. – Я вчера ее видел в другом конце города… – И что? Она не коза на веревке, чтоб вокруг колышка скакать, – сквозь отупение от бесцельного просиживания на заднице слова Дана прорываются тяжело. – Она не одна была, со мной здороваться не захотела. Гашу в себе из последних сил вспышку яростной ревности. – Не удивительно, странно, что вслед не плюнула. Гандон этот, небось, из универа ее… – Брат, взрослый мужик там был. Постарше нас. Здоровый. Я за ними не пошел. Обнимал он ее не по-братски… Если Инги нет дома, думаю, она не придет… Возрастающий шум в ушах мешает мне расслышать, что еще говорит Каримов. Перед глазами все будто выцветает. Как это не придет? Что, блядь, за пиздец? Она ночует где-то? С каким-то мужиком? Нет-нет! Инга не могла! Даже если не простит… Не простила… Она меня еще не забыла! Я видел это в ее глазах! Когда я ее целовал на парковке, я руками, нутром чувствовал, что она еще моя! Дан еще что-то говорит, но я сбрасываю и швыряю телефон на заднее сидение. Вцепляюсь обеими руками в руль. Поднимающаяся в груди электрическая волна гонит меня ехать за Ингой. Но ехать некуда. Бессмысленно. Блядь, мне опять кислорода не хватает. В груди черная дыра, сердце намахивает все сильнее, и шум в ушах становится нестерпимым. Вываливаюсь из тачки, пытаюсь вдохнуть, в голове бьется идиотская мысль, что воздух там, где рядом нет Инги неполноценный, мне его недостаточно, чтобы нормально дышать. Не просто нет дома. Она, возможно, придет поздно. Или не придет. Останется там с этим сраным взрослым здоровым мужиком. Это мы еще посмотрим, какой он здоровяк против кмс. Бросаю свою задницу на обглоданную лавочку возле подъезда и вцепляюсь в волосы. Мудак. Все просрал. Упустил. Сам сломал. Хули толку от моей мести, если я потерял все? Инга смогла. Переборола и пошла дальше, а я не смогу. Я одержим, твою мать! Я свихнусь. Меня сейчас трясет, стоит только подумать, что Инга не придет сегодня домой. Дурь. Я должен убедиться, что она не дома и не дрыхнет. Пусть даст по морде, стерплю. Все равно заслужил. Пусть поорет на меня, но я должен ее видеть. Отлепляюсь от скамейки и иду к подъезду. Домофон. Ключей у меня нет, но, блядь, такая хлипкая дверь меня не остановит. Резко дергаю на себя за ручку. Говорил Воловецкой, что говно тут двери. Это жестянка открылась с жалобным писком после одного рывка. Взлетаю на этаж и вижу все это дерьмо, что написано на стенах возле ее квартиры. Что-то затерто, что-то замыто, но все равно читается вполне четко. Звоню и звоню, не открывает. Прижимаюсь ухом к двери – тихо. Тихо внутри, а у меня поднимается ураган. Бешеный смерч из ярости, бессилия и паники. Сейчас ее нет, но точно придет. И все жму на звонок. Меня сейчас разорвет. Стучу кулаком. – Нет ее, – из приоткрывшейся соседней двери доносится сварливый голос какой-то карги. – Я подожду. – Нет шалавы уже три ночи, слава тебе господи. – Что? – рявкаю я. Бабка по дурости не понимает причину моего изменившегося голоса. – Видела в окно, как вещички увозила. Так что, ты если клиент, проваливай, не жди. Такой молодой, а уже по блядям шастаешь. Чего тебе порядочные девки не нравятся? – она вроде прогоняет, но видно, как ей охота обсосать выдуманные грязные детали. Я уже с трудом сдерживаюсь, но сквозь зубы уточняю: – Вещи? – Мужик за ней приехал, видать, спонсора нашла. Машина богатая, сам здоровый… Небось обслуживать будет и его, и дружков. Здоровый мужик. Опять. Кулаки сжимаются. Глава 44 Инга – Твой мальчик… Надо что-то делать… Мы расстались полгода назад. Плохо расстались. И все равно. «Твой мальчик», и я мгновенно понимаю, что речь о Горелове. Это убивает. Нить, связывавшая нас, истончилась, но никак не оборвется. Хочется вызвериться, что никакой он не мой, но Тамара Львовна ведь ни при чем. – Что случилось? – нарочито равнодушно переспрашиваю, хотя внутри натягивается тревожная струна.