– Пока он сидел в машине во дворе, все было нормально. Я два раза в бинокль смотрела, думала, сейчас уедет, пропустила момент… Звонила сейчас Раиса с четвертого этажа. Он подрался с сыном Лидии Степановны, буянил… Лидия Степановна – моя соседка, которая отравляла мне жизнь последние месяцы особенно старательно. Похоже, за то, что ее тридцатилетнего сынка я бортанула сразу. А он после скандала опять полез с гнусными предложениями. Уверена, что по морде получил не Горелов, а этот рыхлый урод. Мне его вообще не жалко. – Пусть вызывают полицию. В самом деле, не мне же разнимать дерущихся мужиков. Я больше не работаю тормозами Демона. – Да вызывали они уже, – вздыхает Тамара Львовна. – Те права его посмотрели и ушли. Ну да. Кто ж будет связываться с этой семейкой. – Тогда я ничего не могу сделать, – отпираюсь я. А сама прикусываю губу, потому что, а вдруг его все-таки ударили… Он придурок, в жизни ни одной царапины не обработает… Ему больно может быть… Посопев, Тамара Львовна грустно добавляет: – Сидит он там. Под дверью. Непохоже, что уходить собирается… – в голосе ее нет упрека, но мне становится не по себе, и от этого злость берет. – Ничего с ним не случится, даже если переночует на коврике, – резко обрываю я. После всего, я просто не имею права покупаться на это. Жалеть его? Переживать за него? Ему это не нужно. Таким, как он, вообще другие люди не нужны. Ему нужны игрушки, в меня играть я больше не позволю. Жрать захочет, поедет домой. – Ну смотри, – с сомнением тянет Тамара Львовна. – Там и смотреть нечего. Не знаю, какая вожжа ему под хвост попала, но потакать ему не советую. Если будет что-то вытворять, звоните в полицию или в офис Гореловской кампании. Не органы, так его отец разберется. Попрощавшись, кладу трубку. Не буду думать о нем. Не буду. Пусть творит, что хочет. Меня это не касается. Не стоило поддаваться Рэму и ехать тогда к Демону. Не стоило вообще доверять этому человеку с самого начала. Мне нет места в его жизни, а ему в мою жизнь ход закрыт. Чтобы чем-то себя занять, решаю принять ванную. Прошатавшись на улице, черт знает сколько времени, я основательно подмерзла. Уже конец мая, а такое ощущение, что сентябрь. Когда же уже будет тепло? Нет, я не стану задумываться о том, не холодно ли там Горелову сидеть на ступеньках в подъезде. Он – спортсмен. Пусть отжимается. Забравшись по самые уши в горячую воду, стараюсь отвлечься от мыслей о ненужном, чужом. И это мне почти удается, когда снова звонит телефон. Цепляю мокрыми мыльными пальцами мобильник. Каримов. Не буду брать трубку. А телефон звонит и звонит. Разозлившись, бросаю его на мохнатый коврик и зажимаю уши, чтобы слышать только шуршание лопающейся под пальцами мыльной пены. Меня для вас нет! Неужели не понятно? И мобильник затыкается, пиликнув напоследок уведомлением о сообщении. Надо выключить его вообще. Свешиваюсь за ним обратно и успеваю прочитать текст во всплывшем окошечке до того, как оно потухнет. «Хотя бы прогони его. Пока ты не сделаешь этого, он не уйдет. Нас он не слушает». Это уже Рэм. Терпеть его не могу, и это взаимно. Переписываться с ним второй раз за день – для меня уже слишком. Какие все сразу стали хорошие, ни одного гадкого слова, ни одной мерзости. Хочет Горелов торчать под дверью, пусть торчит. Кто я такая, чтобы ему что-то запрещать? Прогонять его – оно мне надо? «Он за два дня подрался три раза», – еще одно подлое сообщение от Рэма. Я злюсь все сильнее. Я, что, нянька? Учитель хороших манер? Зачем он мне все это пишет? На самом деле, все я понимаю. Это мне Рэм – чужой, а Демону – лучший друг. И он будет делать так, чтобы хорошо было не мне, а Горелову. И несмотря на внешнюю непробиваемость, Рэм очень хороший психолог, он знает, как надавить. Рэм будет вынимать из меня душу, пока своего не добьется. У него и в прошлый раз получилось уговорить меня поехать с ним. У того же Каримова вряд ли бы получилось, хотя отношусь к нему я значительно лучше. И каждое сообщение – гвоздь в крышку моего гроба. Именно поэтому я сейчас бешусь в остывающей воде, именно поэтому я не выключаю телефон. «Последний раз он ел вчера». Проклиная Рэма за его сволочизм и себя за бесхребетность, вылезаю из ванной. Сама не веря в то, что делаю, одеваюсь и вызываю такси. Господи, я ведь столько раз клялась себе, что не пойду на поводу у Демона. Я только сегодня решила, что все. Ни за что и никогда. Что я творю? Зачем я это делаю? Сама себе противоречу. Наступаю на одни и те же грабли. Я могу отговариваться, чем угодно. Всячески себя оправдывать. Но истина в том, что Горелов – мой магнит. Меня тянет к нему с того самого момента, как он ворвался в мою жизнь и присвоил меня себе. Моя стрелка всегда указывает на один полюс. Это Демон. Я еду его прогнать. Сидя в такси, повторяю это, как мантру. Нам нужна точка, а не многоточие. Убеждаю себя, поднимаясь по знакомой лестнице. Ненавижу его. Лгу себе, разглядывая широкие плечи на фоне дверного полотна. Не желаю его видеть. И подхожу к нему на расстояние, на котором я чувствую запах сигарет и парфюма. Откинувшись на дверь, он сидит с закрытыми глазами. Будда. Адский Будда. Бледное лицо с синими кругами под глазами, сжатые губы, челка, падающая на черные брови, голубоватая тень щетины, сбитые костяшки… Гипноз. Я могу смотреть на него бесконечно, будто впадаю в транс. Мир вокруг замедляется. Растворяется. Исчезает. Горелов, не открывая глаз, выбрасывает руку вперед и обнимает меня за колени. Прижимается к ним лицом. – Я так виноват. Глава 45