Я уже не слушаю, что Васек говорит дальше, я несусь из дома, потому что слышу, как хлопает входная дверь. Инга сейчас через минуту сядет в сраную тачку, в ёбаный порш. – Инга! – ору я на бегу, как оглашенный. – Инга! Но слышу только смех из-за двери. – Стой! Стой! Я вылетаю на крыльцо и ищу глазами Воловецкую. Мир в этот миг превращается для меня реальность Безумного шляпника. Мне кажется, я рвусь к Инге сквозь толщу густоты, будто сам воздух сопротивляется, а моя девочка, как на ускоренной перемотке приближается к машине, победно на меня оглядываясь. Вот она замирает не дойдя до тачки пятнадцать шагов, заметив что-то в моем лице. Да, детка! Я не просто так ору! Ощущение, что нас разделяют километры, но в поле зрения моя, словно чужая, рука хватает ее за плечо и дергает на меня. Успеваю заметить лишь испуганные глаза. Секунда тишины вокруг, и оглушительный стук сердца. Я слышу свое надрывное дыхание. – Ты чего? – глухо спрашивает Инга мне в плечо. – Я… И вслед за легким щелчком раздается грохот. Все, что я сейчас могу, это резко развернуться, заслоняя Ингу спиной, и повалиться в кусты. В спину впивается какая-то хрень, будто картечь. Я чувствую невыносимую боль в бедре. Меня, походу, контузило, потому что я ничего больше не слышу. Но это все хуйня. Инга не открывает глаза. Глава 52 Инга Тупая боль в затылке немного пугает. Мысли путаются. Как сквозь вату слышу голос Димки, но гул в голове не позволяет разобрать слова. В сознании вспышкой всплывает белое, перекошенное страхом лицо Горелова, а затем этот пугающий звук… Димка же ничего не боится! Он бесстрашный, его невозможно напугать! Я мгновенно распахиваю глаза, потому что мне нужно, просто жизненно необходимо, убедиться, что с Димкой всё в порядке. – Посмотри на меня, – он кричит мне в лицо, встряхивая. – Инга! Непохоже, что все хорошо. Но он рядом, я чувствую тепло его тела. Это уже не мало. – Не кричи… Что это было? – заторможенно выговариваю я и понимаю, что меня еле слышно. – Ты цела? – он лихорадочно меня ощупывает, и я замечаю, что по плечу Димки течёт кровь. Моё сердце, пропустив удар, запоздало начинает колотиться. – Наверное, да, а ты? – Это потом, – отмахивается Дима. – Где болит? – Только голова, и ты давишь мне на рёбра... Нервно выдохнув, Димка скатывается с меня в сторону, и я вижу, что его спина вся иссечена мелкими ранами и порезами. До меня доходит, что где-то рядом все еще стоит треск, воняет палёным, и что-то падает с глухим хлопком время от времени. Осознание медленно накрывает меня. – Девочка, потерпи, я сейчас вызову скорую, – обещает Горелов, шаря вокруг себя в поисках мобильника. В некотором отупении от шока говорю: – Скорая нужна тебе, – и указываю на какую-то не то металлическую, не то пластиковую херню, торчащую у него из бедра. – Я обойдусь пожарными… По мере разглядывания этой штуки у него в ноге меня начинает колотить: анатомия у меня страдает, но даже такой дундук, как я, слышал о существовании бедренной артерии. – Конечно, как скажешь, – бессвязно бормочет Димка, продолжая за меня хвататься одной рукой, а второй роясь в клумбе. – Всё, что захочешь. Хоть пожарных, хоть спецназ хоть, хоть морских котиков… Наконец обнаружив мобильник, он с шипением садится и укладывает мою голову себе на колени: – Сейчас-сейчас… Не вставай… Хер знает… Мало ли… Экран телефона пересекает несколько трещин, но смартфон все-таки соизволяет соединить Горелова, правда, он почему-то звонит не в сто двенадцать, а Рэму. Тот обещает позвонить Горелову-старшему и приехать сам. Через пятнадцать минут, за которые мы так и не сдвинулись с места, наблюдая за тем, как догорает порш, за воротами начинается движняк: звук подъехавших машин, шорох шин, хлопанье дверей, голоса, отсветы фар. Поматерившись, со второй попытки Димка с телефона открывает ворота, но калитку уже не получается, и он, психанув, зашвыривает мобильник в кусты. – Ленка нас убьёт, – внезапно выдаю я. – Мы затоптали её бархатцы. – Я считаю, это прекрасно, что у нее еще будет возможность сделать это лично, – со смешком над нами склоняется мужик с холодными, будто прозрачными глазами. – Давно не виделись, Дмитрий. Димка кривится, глядя на то, как он достает из тёмно-зелёной робы, наподобие, как у работников скорой, фонарик. Кажется, они знакомы. – Фёдорыч, – морщится Горелов, когда ему прекращают проверять реакцию на свет. – Я бы тебя ещё столько же не видел. Дядька хмыкает в усы. – Ну, давай. Рассказывай. Как все происходило. Выслушав, Федорыч нас осматривает. – Ну, ехать никуда не надо. У барышни в худшем случае сотрясение, а тебя мы тут зашьём, – он подзывает двоих с носилками, но Димка сопротивляется, доказывает, что способен и сам дойти. И у меня сдают нервы. – Прекрати думать только о себе, придурок! Крутость свою он показывает! А ну лёг на сраные носилки! Посверлив меня взглядом под сдавленный смешок Федорыча, Горелов смиряется, но ворчит, что он не инвалид, все то время, что мы лавируем между снующими во дворе людьми в серой униформе. И это явно не полиция. Один из типов отпочковывается от группы коллег и перехватывает нас у крыльца. – Когда с вами можно поговорить, Дмитрий Сергеевич? – Как Фёдорыч отстанет, – отзывается Горелов. Тип согласно кивает и кому-то звонит. – Да, Сергей Михайлович, – слышу я. – С ним всё в порядке, как огурчик. Разумеется. Сделаем. Обосновавшись в гостиной на первом этаже, Фёдорович извлекает из Димки эту дрянь, обрабатывает и зашивает рану. Отвернувшись, чтобы не видеть, как в Горелова тыкают иголкой, я сижу, вцепившись в его руку, боясь выпустить ее хоть на секунду, и про себя считаю его пульс. Меня тошнит от страха за него. Кажется, мерзкий запах медикаментов теперь всегда будет напоминать мне о сегодняшней ночи. Медикаментов и горелого пластика. – Ну вот и все, – заканчивает Федорыч. – А царапины на спине тебе дама сердца обработает... Что?