Инга – И в этом профиле было всё: мои фотки, мой номер телефона, адрес для встреч, – бесцветным голосом перечисляю я. – Расценки. Сколько в рот, сколько в анал. Отдельная такса для групповушки. – Пиздец, – Жанка сидит, вцепившись в свои волосы. Она смотрит на меня круглыми глазами, не моргая. Сглатывая едкую слюну, вспоминаю: – Прикинь, даже отзывы были, – методично крошу уже вторую булку. Первый всплеск прошел. Чувствую себя отупевшей. Мне нравится. Так лучше. Еще десять минут назад я размазывала сопли. Взахлеб вываливала на подругу накопившееся, не на шутку ее пугая. – Это не мог быть чей-то идиотский розыгрыш? – по ее голосу понятно, что она и сама не верит в подобный бред. – Такой жесткач? Больных дружков с извращенным чувством юмора у него много. Но тут все было не на шару, не подкопаешься, – горько усмехаюсь. – «Добрая» рука разослала ссылки на эту страничку всем моим клиентам. И мамочки спешно отказались от моих услуг. Я сначала не въехала, в чем дело. А одна мне открытым текстом сказал: «Еще блядских репетиторш не было рядом с моим мужем!» – У меня мозг это просто не вмещает, – признается Жанна. – Ты ничего не рассказывала… Зато сейчас исповедуюсь, потому что хоть кому-то я должна рассказать. В темноте крохотной Жанкиной кухни я заново прохожу через этот ад. – Слухи пошли по универу. Это был трешовый треш. Я такого наслушалась. Лютую дичину. Люди, не стесняясь, мне в глаза говорили. Каждая мерзость отпечаталась намертво. Не сотрешь. До сих пор жжет каленым железом. Жанна лежала в больнице и не застала все это дерьмо. Хоть кого-то не заразила это дрянь. Странно, что ей никто не рассказал. Наверное, после сессии нашли другую тему для трепа. – Теперь хоть понятно, чего ты перевелась. Когда ты забрала документы, это был шок. Но, Инг, надо было просто взять академ. За год бы все улеглось… Он бы уже закончил магистратуру и свалил. – Шевченко не хотел ставить экзамен, потому что я ему не дала. Он же только развелся. Злой на всех. И все бабы – шлюхи. Уперся: или раздвигай ноги, или вали. Я перевелась, сдавала уже в Педухе. До сих пор с души воротит от его липких пухлых ладошек. Вспоминаю, и тошнота накатывает. Даже пожаловаться некому было. С той репутацией, что меня наградили… Кто бы мне поверил? Снова вспоминаю, через что прошла. Это ощущение липкой грязи, замаранности. Гадливости. Бессилие от невозможности доказать правду. Потому то никто ее знать не хочет. Намного интереснее грязная ложь. Ее можно смачно обсасывать, добавлять придуманные детали, смотреть, как рушится чужая жизнь. Суки с попкорном. – Не… ну Демон борзый, конечно, но ты уверена, что травля была его идеей? – Не его, так его дружков. Он знал, что происходит, и не остановил, – сердце в очередной раз сжимается. – Я две недели наблюдала его тачку на парковке рядом с универом. – Мне казалось у вас любовь неземная. Завистью исходила, – Жанна растеряна. – Не верится. – Да он не скрывал. Сегодня вот подтвердил. Сказал, правильно делала, что на глаза не показывалась. Что жизни он мне не даст. – Но ведь можно доказать… – Я писала в техподдержку этого сайта. Требовала предоставить информацию. Но пока они там дошли до моего заявления, меня задолбали звонками всякие извращенцы. У дома караулили. Скандалы устраивали, что я – динамо. А потом у меня появились проблемы посерьезнее. Бабки в подъезде устроили фронду, чтоб меня выселить. Проститутка же. – А полиция? – Сказали, розыгрыш. Сами разбирайтесь. – Это как? – охренела Жанка. – Тут же кража. Ну этих… персональных данных, с которыми все теперь так носятся… Я устало смотрю на нее воспаленными глазами. Подруга понятливо кивает. Ну да, ищи кому выгодно. А тут какая выгода? Хрен найдешь, а найдешь – не докажешь. И кто будет наказывать золотого мальчика? – Я не знаю, что сказать… Как ты справилась-то? – Как-то. Я так думала. Оказалось, нет. Один шанс увидеть его, и я побежала. – Не понимаю. Он же на тебя надышаться не мог. Девки все со злости кипятком ссали. Как поверил-то? – И я не понимала. Как последняя тряпка, все звонила ему, бегала за ним, хотела достучаться. А он меня игнорил. Маська меня пожалела, вправила мозги. Я и ей не верила до последнего. Но увиденное своими глазами и услышанное собственными ушами… – Инга, да не унижайся ты так. Смотреть противно! – Маська встречает меня на пороге дома Горелова. – Ты, что? Всерьез думаешь, Демон не в курсе, что это подстава? Я смотрю на нее больными глазами и не понимаю, что она хочет мне сказать. – Пойдем, – психуя, Маська дергает меня за руку и втаскивает в дом. Тащит меня в гостиную первого этажа, где в центре на кресле Горелов под грохот музыки из колонок трахает какую-то девицу. С меня словно кожу заживо сдирают. Вижу, как ходят мышцы под кожей, как характерно толкается он между задранных ног. На меня обрушивается тонна боли. Или даже мегатонны. Ясно одно, мне столько не выдержать. Дав мне полюбоваться, Маська выталкивает меня обратно в прихожую. – Теперь поняла? Не в силах сказать хоть что-то, я тупо смотрю на нее. Меня парализовало. Остановка сердца. Прямо сейчас я умираю. – На, – протягивает она мне телефон, включив какую-то запись. – Послушай и очнись. «Да пошла она… Если она не понимает, что заебала… эти ее серые глазки… Избавьтесь… Насрать как… Фотки скину…» Глава 8 Демон Ушла. И забрала с собой воздух. Вот же, только что был. И нету. Я, оказывается, шесть месяцев не дышал. И сейчас готов сорваться вслед. Чтоб еще хоть немного хапнуть, набрать про запас перед неизбежной ломкой. Давит грудину, кулаки чешутся. Размахиваюсь и запускаю стакан в стену. Мелким крошевом разлетаются осколки, но облегчения нет. Беру другой, под руку попадается тот, из которого пила Инга. С цепочкой на дне. Отпиваю, прижимаясь губами там, где след от помады. И кажется, будто яд снова проникает в каждую клетку, заставляя тело гореть. Даже запах ее духов задерживается в комнате, чтобы продолжать меня изводить. Тогда, после финального разговора с Ингой, я безвылазно надирался дома неделю, устраивая полный пиздец, как во времена до нее. Нужно было стереть Ингу из памяти, выдрать из себя, пусть с мясом. Недельный загул не помог. Все равно оставаться там, где она стонала подо мной, врала с нежной улыбкой, клялась, было невыносимо, и я на четыре месяца свалил к отцу в Лондон, где он быстро выбил из меня дурь. С тех пор мне насрать на все. Плевать. Я умер, сдох. Нет эмоций, зато нет этих сраных фантомных болей. Так лучше. Было. Но Инга появляется под фанфары, и все летит в бездну.