— Ты меня спрашиваешь? — едва слышно отвечаю я, и Ваня вырывается из моих объятий. — Папа. Это папа! В бессилии и отчаянии наблюдаю, как Ваня подтаскивает стул к окну, взбирается на него и замирает. Вновь переглядываемся с мамой, и через секунду в диком недоумении смотрим на улицу. На детской площадке у качелей стоит, мать ее, ракета. Прямо копия той, которую я рисовала. Такая пузатая, трехкрылая и с красным острым навершием. И огромная, метра под два в высоту, а вокруг клубы дыма, под которым играют вспышки света. — Умереть не встать, — тихо тянет мама. Нет, я сплю. Я всего ожидала от Адама, но не ракеты и светового шоу. Передняя часть ракеты падает, дым становится гуще, и появляется собственной персоной "космонавт". В белом скафандре с желтыми нашивками-полосами на рукавах, как я и рисовала. — Папа! — Ваня тянется к ручке окна. — Не кипишуй, — мама открывает окно и приобнимает Ваню, чтобы тот от переполняющих чувств не сиганул со второго этажа. — Папа! — визжит он, и машет двумя руками. — Мы тут! А я хочу разрыдаться от того восторга, радостной истерики и безусловной любви в голосе сына. Он реально поверил в нашу с мамой ложь, что его отец космонавт, и ждал. Ждал все это время с того первого вопроса: “ А где наш папа?”. “Космонавт” поднимает руку и медленно машет Ване, который верещит на грани истерики, которая может окончиться обмороком: — Я иду, папа! Иду! Соскакивает со стула и бросается прочь, а я за ним. Оглядываюсь, а бледная мама с круглыми глазами шепчет: — Я в шоке… В прихожей Ваня на несколько секунде теряется, а затем торопливо обувает синие сандалики: — Папа... папа... — поднимает взгляд. — Вернулся! Я убью Адама, если он вздумает разбить сердце нашего сына. На кусочки его порублю и раскидаю в лесополосе. Я с особым садизмом расчленю его, если ему игра в папулю наскучит. Он же должен понимать, что после такого цирка с клубами дыма, вспышками света и сиреной будут последствия. — Идем! — Ваня хватает меня за руку и подпрыгивает от нетерпения. — Ба! Папа вернулся! Несколько минут и мы выходим на крыльцо, перед которым нас ждет “космонавт”, чей шлем по правилам моей фантазии зеркально затонирован. Может, я действительно сплю, ведь скафандр слишком реалистичен. Где его он достал или кого заставил его сшить? Если я и мама на словах зашли слишком далеко во лжи, то Адам нас превзошел. — Папа... — шепчет Ваня и сжимает мою ладонь, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу. “Космонавт” лихо, будто не раз репетировал перед зеркалом, проворачивает липовый шлем с тихим щелчком влево и медленно его снимает, а у меня сердце в сильном ударе бьется о грудину. Глава 12. Космонавт прилетел! В панике у меня проскальзывает вопрос, а куда “космонавт” денет шлем, который он сейчас снимает, но к нему на помощь приходит мама. Пока я стою с открытым ртом и пытаюсь сообразить, что делать, она забирает шлем, и Ваня с криками кидается к Адаму. Как в замедленной съемке, Адам подхватывает на руки Ваню, который обнимает его за шею, целует в щеки, лоб и нос и шепчет: — Папа... папа... папа... Я прикусываю кончик языка, чтобы сдержать в себе слезы. Что мы наделали? Два взрослых человека встретились, совершили ошибку, а в итоге под удар попал маленький мальчик. — Папа... — Ваня обхватывает ладошками лицо Адама, и вглядывается в глаза с широкой и счастливой улыбкой. Я жду, что он заподозрит неладное и узнает в папе того ночного гостя, который ему не понравился, но Адаму на руку играет детская непосредственность и доверчивость. — Какой ты большой стал, Ваня, — говорит он и ласково улыбается. Мама в стороне беззвучно рыдает, прижимая к груди шлем, но я все еще держусь. Из последних сил. И выпустила бы я из себя слезы не радости, а вины, страха перед будущим и сожаления, что мой сын был лишен простого счастья расти рядом с папой. — Папа, — Ваня прижимается к щеке Адама своей и шепчет. — Я скучал... — Я тоже скучал, сынок... очень сильно. Вот она настоящее испытание для женщины: не сорваться в слезы в момент, когда ее ребенок слышит слова, которые так долго ждал. — Мам, — Ваня оглядывается. Ради сына я должна сыграть в спектакле Адама, который ловко перехватывает Ваню одной рукой, а другую отводит в сторону для того, чтобы обнять меня. — Иди же к нам. Как же я ошибалась тогда пять лет назад, когда думала, что я не испытаю большей боли в своей жизни. Тогда у меня хоть было право на истерику, сопли, слезы и крики, а сейчас я должна шагнуть к Адаму с улыбкой. — Вернулся наш папа, — в отчаянии шепчу я. Когда Адам меня обнимает, сильной рукой прижимает к себе и целует в макушку, на секунду меня простреливает острой и обманчивой надеждой в светлое будущее, в котором у Вани счастливое детство в полной семье, но ее прогоняет громкий старушечий голос: